Шарни это заметил; он ничего так не боялся, как опоздания: оно могло оказаться смертельным для надежд, которым он позволил снова себя увлечь. Он велел предупредить священника, что служба должна продолжаться не более четверти часа.
- Я понимаю и молюсь Господу о ниспослании их величествам счастливого путешествия! - таков был ответ.
Служба была окончена точно в указанное время, однако Шарни так торопился, что раз двадцать вынимал часы; король тоже не мог скрыть своего нетерпения; королева, стоя на коленях между своими детьми, склонила голову на подушку молитвенной скамеечки; мадам Елизавета стояла словно мраморное изваяние, безмятежная и просветленная: то ли потому, что ее не посвятили в планы, то ли оттого, что она уже передала жизнь брата и свою собственную жизнь в руки Господни и теперь ни о чем не беспокоилась.
Наконец священник, обернувшись, произнес сакраментальные слова: "Ite, missa est".
И спустившись по ступенькам алтаря с дароносицей в руке, он благословил короля и королевскую семью.
Те в ответ поклонились и на мысленное пожелание священника ответили шепотом: "Amen".
После этого они пошли к выходу.
Все, кто был во время мессы вместе с ними в церкви, опустились на колени, когда королевская семья проходила мимо; губы их беззвучно шевелились, но нетрудно было догадаться, чего они желали королю и его семейству.
У выхода из церкви стояли в ожидании десять или двенадцать всадников.
Роялистский эскорт становился огромным.
Однако было очевидно, что крестьяне с их грубыми желаниями, с их оружием, не таким смертоносным, может быть, как оружие горожан, но более устрашающим - у трети из них были ружья, у остальных вилы и пики, - могли в решительную минуту одержать верх.
Это не могло не тревожить Шарни; желая подбодрить короля, от которого ждали распоряжений, граф наклонился к нему и сказал:
- Смелее, государь!
Король решился.
Он выглянул в окошко кареты и, обратившись к окружавшим ее людям, проговорил:
- Господа! Вчера в Варенне надо мною было совершено насилие: я приказал отвезти меня в Монмеди, а меня силой отправили в восставшую столицу; но вчера я находился в стане мятежников, сегодня же я оказался среди верноподданных и потому повторяю: в Монмеди, господа!
- В Монмеди! - крикнул Шарни.
- В Монмеди! - подхватили гвардейцы роты Вильруа.
- В Монмеди! - повторили вслед за ними солдаты национальной гвардии Шалона.
Все хором провозгласили: "Да здравствует король!"
Карета повернула за угол и поехала той же дорогой, по которой прибыла вчера.
Шарни не сводил глаз с деревенских жителей; в отсутствие Друэ и Бийо ими командовал гвардеец, накануне стоявший на часах у двери в королевскую спальню; он приказал своим людям молча следовать за каретой, а их мрачный вид свидетельствовал о том, что им это изменение маршрута не очень нравится.
Итак, крестьяне пропустили вперед всех солдат национальной гвардии и повалили вслед за ними, образуя арьергард.
В первых его рядах шли крестьяне, вооруженные пиками, вилами и косами.
За ними шагали примерно полтораста человек, имевших при себе ружья.
Этот маневр, исполненный с такой четкостью, словно то были солдаты регулярной армии, обеспокоил Шарни; однако он не мог воспротивиться ему и, сидя на своем месте, не имел возможности даже просто потребовать объяснений.
Впрочем, очень скоро все и так объяснилось.
По мере того как карета приближалась к городской заставе, сквозь шум колес, гул толпы и крики эскорта стал доноситься какой-то грохот.
Шарни вдруг побледнел и, опустив руку на колено сидевшего рядом с ним телохранителя, проговорил:
- Все пропало!
- Почему? - спросил тот.
- Вы не узнаете этот шум?
- Похоже на барабанный бой… И что же?
- Сейчас сами увидите! - отозвался Шарни.
В это время карета выезжала на площадь.
На эту площадь выходили две улицы: одна была дорогой на Реймс, другая - на Витри-ле-Франсуа.
По обеим этим улицам двигались большие отряды солдат национальной гвардии с развернутыми знаменами и барабанами.
Один отряд насчитывал примерно тысячу восемьсот человек, другой - от двух с половиной до трех тысяч.
Отрядами командовали два всадника.
Одним из них оказался Друэ, другим - Бийо.
Шарни достаточно было увидеть, откуда движутся эти отряды, чтобы ему все стало ясно.
Необъяснимое до сих пор отсутствие Друэ и Бийо теперь было более чем понятно.
Несомненно, они были предупреждены о готовившемся в Шалоне заговоре и отправились: один - чтобы поторопить прибытие национальной гвардии Реймса, другой - чтобы позвать на подмогу национальную гвардию из Витри-ле-Франсуа.
Действовали они согласованно и прибыли вовремя.
Они приказали своим людям остановиться и полностью оцепили площадь.
Потом без дальнейших околичностей солдатам было приказано зарядить оружие.
Кортеж остановился.
Король выглянул из окна кареты и увидел, что Шарни, поднявшись во весь рост, сильно побледнел и стиснул зубы.
- Что случилось? - спросил король.
- Случилось то, государь, что наши враги получили подкрепление и теперь, как видите, заряжают ружья, а позади солдат шалонской национальной гвардии стоят уже готовые к бою крестьяне.
- Что вы обо всем этом думаете, господин де Шарни?
- Я полагаю, ваше величество, что мы оказались меж двух огней! Впрочем, если вы захотите, вы проедете, государь; правда, трудно сказать, далеко ли вашему величеству удастся уехать.
- Хорошо, - сказал король, - вернемся.
- Это окончательное решение вашего величества?
- Господин де Шарни! За меня и так уже пролито немало крови, и я горько ее оплакиваю. Я не хочу, чтобы пролилась еще хоть одна капля… Вернемся.
При этих словах к дверце подбежали два телохранителя; за ними подоспели гвардейцы из роты Вильруа. Храбрые и пылкие воины жаждали вступить в бой с третьим сословием, но король еще решительнее повторил свой приказ.
- Господа! - громко и властно проговорил Шарни. - Мы возвращаемся, такова воля короля!
Он сам взял лошадь под уздцы и развернул тяжелую карету.
При выезде на парижскую дорогу шалонская национальная гвардия стала не нужна и уступила место крестьянам, а также солдатам отрядов национальной гвардии Витри и Реймса.
- Вы считаете, что я правильно поступил, мадам? - спросил Людовик XVI у Марии Антуанетты.
- Да, государь, - отвечала та. - А вот господин де Шарни, как мне кажется, чересчур охотно с вами согласился…
И королева впала в мрачное раздумье, совсем не относящееся к тому ужасному положению, в каком они оказались.
VI
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
(Продолжение)
Королевская карета медленно катила по парижской дороге; короля охраняли все те же двое угрюмых людей, заставившие его вернуться. Между Эперне и Дорманом Шарни, благодаря своему немалому росту и высоким козлам, увидел экипаж, запряженный четверкой мчавшихся во весь опор почтовых лошадей.
Шарни сейчас же догадался, что он везет важное сообщение или значительное лицо.
И действительно, когда экипаж поравнялся с авангардом эскорта, сидевшие в нем люди обменялись двумя-тремя словами с солдатами и в рядах авангарда образовался проход, а солдаты взяли на караул.
Королевская берлина остановилась, послышались громкие крики.
Все хором скандировали: "Да здравствует Национальное собрание!"
Экипаж, кативший со стороны Парижа, подъехал к королевской берлине.
Оттуда вышли три господина, двое из которых были совершенно незнакомы августейшим пленникам.
Третьего королева узнала, когда голова его показалась в окне экипажа, и она шепнула Людовику XVI на ухо:
- Господин де Латур-Мобур, тень Лафайета!
Покачав головой, она прибавила:
- Нам это не предвещает ничего хорошего.
Из троих вновь прибывших вперед вышел самый старший и, резким движением распахнув дверцу королевской кареты, объявил:
- Я - Петион, а это - господа Барнав и Латур-Мобур, посланные вместе со мной Национальным собранием для эскорта, чтобы разгневанный народ не учинил над вами самосуда. Потеснитесь же и дайте нам место.
Королева метнула в депутата от Шартра и двух его товарищей такой высокомерный взгляд, на какой была способна только гордая дочь Марии Терезии.
Господин де Латур-Мобур, галантный придворный, вышколенный Лафайетом, не выдержал этого взгляда.
- Их величествам и так тесно в карете, - заметил он, - я сяду в экипаж свиты.
- Садитесь куда хотите, - отозвался Петион, - а мое место - в карете короля и королевы, сюда я и сяду.
С этими словами он шагнул в карету.
Заднее сидение занимали король, королева и мадам Елизавета.
Петион обвел их взглядом и обратился к мадам Елизавете:
- Прошу прощения, сударыня, но мне как представителю Собрания по праву принадлежит почетное место. Будьте любезны встать и пересесть вперед.
- Этого только недоставало! - прошептала королева.
- Сударь!.. - заикнулся было король.
- Да, вот так; ну же, вставайте, сударыня, и уступите мне свое место.
Мадам Елизавета встала и пересела вперед, зна́ком попросив брата и невестку не вступать в спор.
Тем временем г-н де Латур-Мобур отправился просить места у двух дам в кабриолете, безусловно, с большей вежливостью, чем это только что проделал Петион по отношению к королю и королеве.
Барнав продолжал стоять, не решаясь сесть в берлину, где и так уже теснилось семь человек.