Изменения, происходящие в восприятии и содержании общества, не могут не сказаться на представлении о государстве, а там самым не изменить его место и роль в социуме. Для традиционной, "классической" теории государства, сложившейся в XIX в., было свойственно представлять его как универсальный обезличенный институт (бюрократическую машину), беспристрастно организующую жизнь общества (по крайней мере, если вести речь не о полицейском государстве, политическую ее сторону). По справедливому определению А.И. Соловьева, "государство признавалось самым надежным инструментом интеграции (и даже конструирования) общества и реализации гражданских интересов, выносящим окончательные (в т.ч. и юридически) вердикты". Для "постсовременного" государства (государства постиндустриального, информационного общества), как представляется, свойственно снижение управляемости, рост социальных рисков, постепенной потери суверенитета и легитимности вследствие отчуждение населения от государственной власти, а также утраты государством сакральности и монополии на рациональность управления. Современное государство по свидетельству О. Хеффе утрачивает универсальный характер в области легитимации принудительных полномочий публичной власти. Ему на смену приходит "федеративная, субсидиарная, комплементарная мировая республика", основанная на "квалифицированной демократии".
Проблема "утраты суверенитета" имеет практическое измерение и состоит в теоретическом осмыслении правомерности вмешательства в дела другого государства (то есть, правомерности нарушения государственного суверенитета) в связи с нарушением в нем прав человека. В 2001 г. Международной комиссией по интервенции и государственному суверенитету во главе с известным теоретиком - международником Ф. Дэнгом была разработана концепция суверенитета как ответственности. Суть ее в том, что если государственная власть грубо нарушает права подданных (населения, проживающего в данном государстве), осуществляет внутреннее управление, не соответствующее международным стандартом, то другие нации имеют право и обязаны вмешаться в дела этого государства, а также предотвратить негативные последствия такой интервенции. Тем самым правительства, не осознающие своей ответственности перед народом (с точки зрения международного права), расплачиваются суверенитетом. Известный социолог, ныне профессор факультета международных отношений университета Дж. Вашингтона А. Этциони, лидер коммунитаризма и автор теории "Хорошее общество", утверждает, что в таком социуме провозглашается ответственность членов общества как друг перед другом, так и перед общим процветанием. Поэтому народ - активные граждане - в определенных случаях сохраняют за собой право обратиться в международные органы для наведения порядка и предотвращения геноцида, этнических чисток, массовых убийств, насилия. При этом тот, кто намеревается предпринять гуманитарную интервенцию, должен получить одобрение, как собственного народа, так и населения, выступающего объектом интервенции. Соглашаясь в принципе с мнением известного ученого, хотелось бы заметить, во-первых, что достаточно проблематичным остается механизм определения согласия населения на проведение интервенции. Во-вторых, содержание прав человека и их нарушения должны определяться не европоцентристскими стандартами, выдаваемыми за универсальные, а региональными конвенциями, которые достаточно активно формируются в современном "глокализирующемся" мире.
В результате описанных выше изменений в картине мира происходит трансформация образа государства (как на теоретическом уровне, так и обыденном, так и на уровне коллективного бессознательного), а, следовательно, и изменение самого содержания государства. Государство, отождествляемое с объективной структурой, начинает представляться в качестве феномена культуры, коммуникативного, дискурсивного образования. В этой связи А.И. Соловьевым утверждается "двойственная" природа государства, включающая организационную составляющую, представленную аппаратом управления и "коммуникативную его грань", которая выражается в "служебных контактах между государственными агентами и их внешними и внутренними контрагентами". Коммуникационная составляющая позволяет объяснить "скрытые", не представленные в организации "невидимые" смыслы, которыми руководствуется чиновник или политик, используя предоставленные ему формальные инструменты для воплощения собственных (иногда качественно отличающейся от нормативно установленной) версии целей и интересов государства. "Если организационная структура государства принципиально обезличена, то его коммуникативные связи - будучи завязаны на конкретных лиц с их мотивами, ресурсами и каналами передачи информации - предельно персонализированы и опредмечены. Если в основании организационных связей лежат нормативные представления о наиболее эффективном функционировании тех или иных звеньев данного института, то в основании коммуникации - контекстуальные показатели деятельности органов управления и конкретных чиновников. И если организация создает иерархию статусов и функций, то коммуникация - комбинацию отношений их реальных носителей. В этом смысле организационная структура есть социально "пустое" пространство, предписывающее абстрактному носителю функций тот или иной порядок действия, тогда как коммуникация - это интерсубъективная реальность, возникающая в результате действий людей, использующих доступные им ресурсы и каналы общения".
Соглашаясь с таким подходом в принципе, отметим, что в нем отсутствует проработка механизма взаимообусловленности, содержание которого образует внутренний диалог, организационной и коммуникативной составляющих государства. Создается впечатление, что в описанной А.И. Соловьевым модели, призванной прояснить проблему сочетания общесоциальных и индивидуальных интересов чиновников, эти два момента существуют самостоятельно, не пересекаясь. Отсюда достаточно радикальный вывод: государство неспособно "обеспечить устойчивое совпадение индивидуальных и общесоциальных мотивов деятельности своих агентов". Лишь в ограниченных случаях "индивидуальный выбор чиновника совпадает с общественным содержанием норм и целей. Но и тогда подобное совпадение противостоит коммуникациям, отражающим распространенные партикулярные оценки государственных задач" . Обращает внимание не только радикальность вывода известного политолога, но и отсутствие экспликации критериев "общесоциальности" задач, норм и действий, а также фактологический, эмпирический материал, подтверждающий его (вывод). В то же время нельзя не признать плодотворность идеи, чрезвычайно важной именно для юридического анализа государства, необходимости изучать не просто его обезличенную структуру (форму, механизм, функции), но соотносить ее с конкретной коммуникацией, наполняющей структуру конкретным "человеческим" содержанием. При этом последнее необходимо рассматривать контекстуально - в рамках конкретно исторической и социокультурной обстановки.