Известна та роль, которую сыграла "учёная дружина" во главе с Феофаном Прокоповичем при восшествии на престол Анны Иоанновны (выступление против "затейки верховников". Феофан сам описал все перипетии этого периода в знаменитой "Истории о избрании и восшествии на престол государыни императрицы Анны Иоанновны". В "Речи по коронации" Феофан сочувствует государыне, вопрошая: "Кому не известны бывшия твоя до селе скорби?" – сиротство, вдовство, смерть державного дяди, бесчестие и гонение (III, 48). Участь её он сравнивает с горлицей, сидящей на сухом древе. Всё это действительно отвечало тому положению, в котором находилась герцогиня Курляндская на протяжении многих лет. Восшествие её на престол Феофан изображает опять-таки метафорически: "По долгом из утра туманном помрачении, как стала пора к славному сему шествию всечистым сиянием просветилось" (III, 49). Бог смилостивился и помог, замечает Прокопович. Конечно, всем присутствующим был понятен намёк преосвященного о тех "острых терниях", через которые прошла Анна Иоанновна "к высочайшей власти сей" (III, 50), – это, безусловно, намёк на происки "верховников". Далее следует прославление Бога и "боговенчанной" императрицы.
Первой годовщине царствования Анны Иоанновны посвящено "Слово в день коронации Анны Иоанновны" (1731). В основу его приступа положена антитеза: Анне Иоанновне трон – "беспокойство, тягота, труды", а её подданным – "сладкия плоды, покой, облегчение, беспечалие" (III, 73). Корона "уязвляет" главу монархини, т. к. требует "бесчисленных попечений", "чтобы главы подданных в тишине и веселии пребывали" (III, 73).
Мотив дела для дела, мотив пользы применительно к Анне Иоанновне звучит в "словах" Феофана, ей посвящённых, не только как комплимент, но и как поучение. Феофан, спустя год после восшествия на престол Анны Иоанновны, ещё мог быть искренним, считая, что этот день – праздник для России, "общее и всенародное торжество" (III, 74), потому что для "учёной дружины" это была победа над "верховниками". Он и в этом "слове" напоминает о грозившей России беде и о том, что не демократия и аристократия, а монархия необходима России (III, 74). Он осуждает междоусобицу, "злострастия политических философов", их "гордость, сластолюбие, любоимение" (III, 75). Всем этим порождаются, считает оратор, "ярость, зависть, месть, коварство, оклеветание, татьба, хищение, обманство" (III, 76). Так же как в "Слове о власти и чести царской", "Духовном регламенте", "Правде воли монаршей", он осуждает и призывает "слышателей" осудить "сожитие человеческое безсоюзное и власти неподлежащее" (III, 76).
Особенностью ораторской прозы Феофана Прокоповича всегда являлась особая рационалистичность, наглядность, естественность его доказательств. В отличие от Стефана Яворского, тяготевшего к абстрактным аллегориям, Феофан Прокопович стремится в своей поэтике к конкретности и ясности образов, ибо ему нужно убедить "слышателей", а для этого его мысль должна быть понятной им, а потому он старается излагать просто и доходчиво. Как и почти во всех своих "речах", Феофан в "Слове в день коронации Анны Иоанновны" приводит пример из обычной жизни любой семьи, любого дома: в доме, где нет власти, всё сокрушается и рушится. Вслед за примером из обыденной жизни он воспроизводит мифологический пример о Кадме, напоминая, как друг друга истребляли воины, выросшие из "змеиных" (драконовых) зубов. "Единый человек" не сможет жить; звери в лесу и то в каком-то "сожитии" находятся, и они, даже лютые звери, не приносят столько бед человеку, как "окаянный человек" сам себе (III, 78). Феофан видит настоящую опасность не столько в "губительном море, мучительном гладе", сколько в недостойных поступках людей – "клеветников, ябедников, безбожных грабителей и хищников", а у истоков недостойного поведения – "человеческая злоба" (III, 79). Напомним, что в течение первого года царствования Анны Иоанновны шли бесконечные суды над "верховниками", их допросы, ссылки. Противостоять "внешним супостатам" и "внутренним злодеям" может только "верховная в человецех власть", она "злострастиям человеческим узда, и человеческаго сожительства ограда и обережение, и заветреннее пристанище" (III, 80). Феофан заканчивает "слово" благодарностью монархине, что она "украсила главу свою императорскою короною", в результате чего "вознесли главы своя смиреннии, а роги уронили гордии", или, как он последних называет, "домашние злодеи" (III, 81).
Второй годовщине царствования посвящено "Слово в день воспоминания коронации Анны Иоанновны" (1732). Слову предпослан эпиграф: "Воздадите кесарево кесареви: и божие богови" (III, 145). Эпиграфы часто появляются в ораторской прозе Феофана Прокоповича: многократно обыгрываются, подчёркивают основную мысль "речи", становятся её идейным ядром. Так и в этой "речи". Празднование годовщины царствования – это не просто праздник в ряду других праздников ("День радости и веселия" и "в духе", и в сердце, всё "играет радостью" – III, 145); праздник имеет высокий государственный смысл.
Оратор утверждает, что сам господь возвёл на престол Анну Иоанновну (III, 146) и убеждает каждого подданного "к государю своему искреннею любовию гореть" (III, 156). После пространных рассуждений на заданную эпиграфом тему со ссылками на Библию, Евангелие и т. д., оратор уже призывает любить не просто монарха, а конкретную монархиню – Анну Иоанновну (III, 162), взывая молиться за неё.
Мысль о государственной значимости праздника дня коронации продолжается и в "Слове в день восшествия на престол Анны Иоанновны" (1733). Празднику соответствует светлый день, "а естьли настанет стужа, туман, ненастье, то и праздник не праздником" (III, 176) – такой антитезой открывается данное "слово". Обращаясь к "слышателям", оратор восклицает, что восшествие на всероссийский престол Анны Иоанновны – "великая воистинну, великой радости вина! возвращённое отечеству по болезни здравие, по бедствии безпечалие, о трате бывших благ, вящших и лучших приобретение" (III, 176). Безусловно, это прозрачный намёк на те политические обстоятельства, при которых всходила на престол Анна Иоанновна, о чём далее и рассказывает оратор.
И в этом "слове", как и во многих других, он использует антитезу "свет – тьма" (III, 177), но в данном контексте эти "тма", "туман", "мрак" приобретают политическую окраску. Он приводит исторические примеры на эту же тему: "Навходоносор" (III, 178), из пророка Даниила, про персидского царя Кира, упоминает фараонов (III, 180–181). Монархия, по мнению Феофана, гарантирует благополучие общества: "чистым светом сияет торжество" (III, 181), "тму" же наводят "человеки", о собственной власти помышляющие. Прокопович много и с осуждением говорит о властолюбии, о "хитрых" помыслах и промыслах. В качестве примера он приводит повести об Авесаломе и Адонии, сыновьях Давидовых; от библейских и древнеримских примеров приходит к "нестроению" у нас: размышляет о псевдо-Димитрии и псевдо-Алексии, о Годунове, Отрепьеве (III, 183) – всех их он осуждает. Закономерно следует вывод, обращённый к "слышателям": "Державныя власти не силою, и хитростию человеческою производятся, но Божием смотрением и промыслом" (III, 187). Вопреки и исторической истине, и тому, о чём все присутствующие знали, Феофан утверждает, что сам Бог "подал ей (Анне Иоанновне. – О.Б.) то, чего она не искала, не желала и не думала" (III, 189).
В заключение звучит мотив дела, что надо своё высокое предназначение делом доказать, и следует пожелание: "Не стужай в злоключениях, не унывай в наветах и напастех, не бойся от слуха зла", т. к. Бог подал венец, он и сохранит императрицу (III, 189–190).
"Слово в день воспоминания коронации Анны Иоанновны" (1734) открывается однотипно: какой торжественный, радостный день. Опять со ссылкой на "еллинских философов" Феофан прославляет монархическую форму власти, но не аристократию и "димократию" (III, 193), опять доказывает верховенство монархии от учения и заповедей Христовых. Со ссылкой на Петра Великого говорит, что Пётр не признал ни аристократию, ни "димократию", которые несут беды народные и "смертные отечества болезни" (III, 198). Вновь следуют исторические ссылки на римлян, афинян, Спарту, коринфян Феофан Прокопович анализирует в этом аспекте и русские летописи, говорит, что вплоть до правления святого Владимира была монархия, а потом начались княжеские междоусобицы (III, 200–205). Феофан как историк справедливо считает, что татарское иго господствовало только из-за междоусобицы, потому что татарские ханы натравляли русских князей друг на друга (III, 203), по этой же причине, утверждает оратор, пала и Византийская империя. Приводя исторические примеры, Феофан Прокопович осуждает тех русских князей, которые участвовали в этих интригах и особенно служили иностранным государствам (III, 106). Достаточно подробно описывает эпоху смуты (III, 207–208). Воскресла же монархия в России, напоминает Феофан, только благодаря роду Романовых – Михаилу Фёдоровичу и его наследникам (III, 209). Опять в связи с упоминанием о Петре I и его реформах появляется антитеза "прежде – ныне" (III, 209–210).