* * *
Особенность ораторской прозы Феофана Прокоповича заключается в том, что отправной точкой каждого "слова" или "речи" всегда являются (даже в произведениях религиозного свойства) политические события, к которым в то время относились не только жизнь общества, но и жизнь двора. Можно ввести понятие событийный раздражитель, действующий в равной степени не только на автора литературного произведения, но и на реципиента. Таким событийным раздражителем в "Речи к его величеству государю императору Петру Великому, говоренной именем святейщаго правителствующаго Синода у синодальных ворот, что в Китаи, при торжественном входе с победою от Дербента, декабря 18 дня 1722 года" явился восточный поход Петра (II, 99-101).
"18 июля 1722 года русские войска во главе с Петром отплыли из Астрахани к югу вдоль западного побережья Каспия. Их было 22 тысячи человек. По суше двинулись 9 тысяч кавалерии и вспомогательные казацкие и татарские отряды численностью в 50 тысяч человек. Высадившись в районе устья реки Терек, русские наголову разбили войска выступившего против них султана Махмуда, а затем без боя заняли город Дербент. Однако из-за того, что от бури пострадали суда с провиантом, пришлось поход приостановить. Пётр, основав крепость Святой крест, вернулся в Астрахань. Поход продолжался под командованием генерала А. Матюшкина. В декабре был занят город Решт. В июле 1723 года после четырёхдневного обстрела сдался Баку".
Н. И. Павленко более обстоятельно и подробно описывает поход, указывает на его трудности. Однако историки склонны считать этот поход триумфальным окончанием многолетних воинских деяний Петра. "13 декабря 1722 года состоялся торжественный въезд Петра в Москву. Триумфальную арку украшала панорама с изображением Дербента и панегирическая надпись на латинском языке: "Сию крепость соорудил сильный или храбрый, но владеет ею сильнейший и храбрейший". Основателем Дербента был Александр Македонский".
"Путь", "путник", "поход", "спутешествовать" – ключевые слова-образы в "речи" Феофана Прокоповича о Дербенте.
Мотив пути здесь имеет явно выраженный аллюзионный характер: художник психологически тонко обращает нас к библейскому пути праведников, сопоставляя Иакова и его знаменитое путешествие с восточным походом Петра. Феофан Прокопович даже в этой весьма лаконичной "речи", рассчитанной в произнесении всего лишь на 5–7 минут, в который раз обыгрывает этимологию имени Петра (что стало в его поэтике штампом): "каменный" царь покоряет "челюсти Кавказские" и овладевает "вратами железными" (автор делает сноску к своей речи: "Город Дербент турки прозывают Темир Капи, т. е. врата железная" – II, 100).
Психологически точен и ещё один аллюзионный момент в "речи". Именно под этими арками в Москве уже не раз за 20-летнюю Северную войну шли пленные шведы, поэтому, встречая победителя "полуденной страны", Феофан вспоминает "страну полунощную" – Швецию и взятие "Ноттенбурга" – "Ключ-града". Образ разворачивается шире, становясь метафорой, в которой третьим уровнем сопоставления является образ апостола Петра с ключами от рая: "и тогда и ныне сокрушити вереи, отверсти двери крепкия, и тезоименному Петру приятием ключей уподобися благоволил тебе" (II, 100). Все врата и двери отверзаются перед Петром, сам Бог ему помогает: "И не без Божия смотрения на вход твой отверзлися: тамо и зде Петр" (II, 100).
Схема диспозиции в системе образов не только этой "речи", но и всех ораторских произведений Феофана достаточно традиционна: обязательные исторические аллюзии, библейские параллели и излюбленная антитеза "ныне – прежде", "тамо – зде". Не случайно в этой антитезе возникает образ "Сампсона": "тамо льва путь заступившаго растерзал, зде (Пётр. – О.Б.) двери лучшия на рамена своя подъял", "еже тамо действием, зде страхом токмо силы твоея совершилося" (II, 100). Расширяя психологический натиск на реципиента, художник находит сделанному Петром ещё одну историческую параллель: если Киру Бог обещал: "отверзу пред ним врата, и грады не затворятся" (II, 100), то и Петру Бог помог исполнить задуманное: правому – "пути гладки". Пётр становится в речи Богом водимым путником. Вновь возникает возврат к мотиву дороги, но уже дороги, освящённой Божественным провидением. Мир удивляется победам и трофеям Петра. Феофан призывает Петра высоко нести "толикое бремя славы" (II, 100).
В, казалось бы, чисто панегирической "речи", восхваляющей многократно воинский подвиг Петра, художник и тонкий психолог достоверно воспроизводит такую историческую деталь. Император писал сенату: "Наиб сего города встретил нас и ключ поднес от ворот. Правда, что сии люди нелицемерною любовью приняли и так нам рады, как бы своих из осады выручили". Н. И. Павленко приводит ещё одно мемуарное свидетельство о том, как жители Дербента восторженно встречали русское войско во главе с Петром. Этот факт – ещё один внешний, событийный раздражитель – послужил заключением к "речи" Феофана. Отверзаются не только врата городов, но и сердца жителей, становящихся верными подданными Петра. "Гряди же и тецы радуяся, яко исполин, аможе тя и еще от силы в силу, он от славы в славу влекут судьбы Вышняго, донележе введет тя десница Господня" (II, 101).
Таким образом, внешний, или, как мы его назвали, событийный, раздражитель дал импульс для полёта творческой фантазии автора. Вместе с тем в "речи", повторим, искусно панегирической, сугубо суперлативной, рассчитанной на огромное скопление народа (и, конечно, на присутствие императора) имеется и движение живого чувства, мы бы сказали, наивно реального. Это и создаёт внутреннее напряжение данного ораторского периода, срабатывает закон "психологической загрузки". Психологическая напряжённость не только не падает, а возрастает в этой "мини-речи". Данная "речь", на наш взгляд, была некоей литературной заготовкой для знаменитого "Слова на погребение Петра Великого". Многословный почти во всех своих "словах" и "речах" художник умел останавливать себя, исходя из политических реалий и художнического чутья. Тогда его "слово" становилось сверхкратким, ёмким, энергичным, насыщенным эмоциями, пафосом. Феофан-психолог тонко просчитывал ситуацию. Всплеск политической жизни рождал в нём некий сгусток концентрированной художественной идеи. Каждое слово, каждый образ, каждый словесный период настолько психологически сцеплены, образуют эстетически целое, единое художественное пространство, что организация "речи" оратора поражает своим мастерством. Словесный строй, ритм, мелодика "речи" подчинены авторской сверхзадаче.
Безусловно, Феофан как искусный оратор (напомним: автор известной в то время "Риторики") продумывал и организационно свои выступления. Все они были рассчитаны на произнесение или, как он сам говорил, на "слышателей". Каждая его ораторская "речь" особым образом организована: изначально оратор ориентирует и себя, и реципиента на говорение, а не на чтение, поэтому важнейшей составной частью "слова" или "речи" у Феофана является её произнесение, а значит, и звуковая организация текста, и дыхание при чтении. Эмоциональный рисунок ораторской прозы, её психологизм способствовали более глубокому восприятию реципиентом идейного содержания "речи".
Жанр "слова" – "речи" – проповеди (как один из самых актуализированных и массовых) позволил оратору со всем присущим ему блеском воспеть славу Петру Великому и сражающейся России. Мир и война, по Феофану Прокоповичу, требуют от государя и его подданных тяжких трудов, дел – это ключевые образы многих "слов" и "речей" проповедника, ставшие символом Петровской эпохи.
Таким образом, мировоззрение этого, по меткому выражению Н. К. Гудзия, "просветителя в рясе", его социально-политические взгляды развивались в русле идей Петра. Ещё задолго до их личного знакомства Феофан Прокопович и Пётр стали союзниками в борьбе за вывод России из тьмы невежества на "феатр" мировой истории.