Следуя законам риторической культуры конца XVII – начала XVIII вв., Феофан Прокопович ставит под сомнение истинность и святость изображённого на иконах, для чего вводит, как он уже это делал не раз, образ супостата и клеветника, вечного антагониста – дьявола. Антитетичные образы, антитеза – один из любимых художественных приёмов, посредством которых проповедник действует на реципиента: возбуждает любопытство, оживляет восприятие, интерес. Клевета, хитрая ярость, яростная хитрость дьявола, утверждает Феофан Прокопович, состоят в том, что сеется среди людей ядро сомнения в святости икон. Поэтому проповедник вновь задаёт уже не риторические, но требующие серьёзных размышлений и доказательств вопросы: "Аще лепотствуете, и Христианскому благочестию не противно есть?" – "Како и в коем почитании Иконы Святыя имети подобает?" (I, 77). Первый вопрос ставит для русского менталитета первой трети XVIII века сложную проблему соотношения светского и конфессионального начал в жизни человека.
Феофан Прокопович спорит с теми древними и, как он пишет, "нынешними иконоборцами", которые "укоренение икон святых отметали" (I, 77), называя их идолами. Одним из доводов иконоборцев являются слова из закона Божия: "Не сотвори себе кумира, и всякого подобия", но проповедник призывает вдуматься в закон, который сам по себе не запрещает "просто творити и имети образ" (I, 77). Замечательно здесь употребление наречия "просто": в данном случае Феофан выступает как художник, т. е. речь идёт о художественном образе – иконописцы "лепотствуют". Смысл старославянского слова "лепота" передан, обозначен буквально – красота, слово лишено конфессионального значения. Феофан Прокопович как бы вступает в заочную полемику с церковниками-обскурантами, всё ещё косо смотрящими на политику Петра в области искусства: просто творить, создавать, "лепотствовать" не грешно, каждый имеет на это право. Проповедник действует в унисон реформам царя-преобразователя.
Другое дело – идол. Феофан Прокопович с большим сарказмом описывает этот образ: "Есть то имя греческое умалительное, нашим бы наречием сказать образок", имя это "боготворяемым кумирам присвояется… во смех и поругание" (I, 78). Несмотря на размеры, ценность материала, мифологическую или историческую значимость, идол или образок – "вещь непотребная, безсильная, бездельная" (I, 78). Проповедник использует риторический пассаж: в данном случае синонимический ряд, с помощью которого вновь уничижает это, как он говорит, "умалительное" имя.
Композиция "слова" имеет такой структурный элемент, как тезис – антитезис. Т. Е. Автухович справедливо считает, что "Прокопович в проповедях (петербургского периода. – О.Б.) обнаруживает искусство быть безыскусным: его интересует мысль, а не формальная изысканность. Мысль он может уточнять, развивать, это движение идеи, а не самоцельное усложние риторического приёма. Традиционная аллегорика и толкование эмблем становятся вспомогательным элементом; более характерной для проповеди оказывается убеждающая антитеза". Так, сделав экскурс в историю иконоборчества, своеобразно проанализировав этимологию слова "идол", Феофан Прокопович обращается к иконам, их истории, их значению.
Как оратор, философ, он всегда был силён, прибегая к историческим аналогиям и здравому смыслу. Вот и здесь проповедник справедливо вопрошает: "…даже и не боготворимую, но истинную и добрую вещь кто запрещает иметь, зачем ее называть идолом?" Ссылаясь на авторитет Священного Писания, труды отцов церкви, Феофан Прокопович подробно излагает историю появления икон, вскрывает своеобразный её генезис: подобие (или знамение), херувим (образ служебного духа), образ змия, образы в храме Соломона, образы голубя и языков огненных – многие из этих образов были видениями, которые посещали Моисея, Исаю, Иезекиля, Даниила (см.: I, 79–80). Феофан Прокопович не склонен причислять к идолам "образы лиц" царей древних, ревнителей христианства. Иконы были принадлежностью церкви с древнейших времён.
В "слове" Феофан ссылается на указание древнего историка Евсевия, видевшего медный образ Христа, который поставила в храме некая жена, исцелённая Иисусом от кровотечения (I, 81). Он исходит из того, что только именно эти знамения, символы, образы – чудодейственные, что "се дело Божие" (I, 83). Поэтому со всех точек зрения – исторической, божественной, чудодейственной – честные иконы являются неотъемлемым атрибутом религии и церкви, их нельзя считать идолами.
Вторая часть "слова" посвящена тому, как почитать иконы, т. е. собственно этической стороне жизни христианина. Прежде всего, Феофан Прокопович призывает к прямому, открытому, искреннему, сердечному почитанию икон. Только внешнее почитание (через поклоны, целование и другие жесты) не являет собою прямого чувства, это "душевной любви не знаменует, то ни поклоненье есть" (I, 83).
Честь и знамение, чествование и поклонение – важные религиозно-этические понятия для оратора. Развернув сравнение чести и поклонения к Богу и монарху, Феофан Прокопович призывает в обоих случаях к сердечности, т. к. "известно, что и поклонение таковое есть, яковая и честь поклонением знаменуемая" (I, 84).
Для будущего ближайшего сподвижника Петра I это не барочная игра словами, но имеющая глубокое идеологическое содержание метафора. Подтекст метафоры – никто не может сравниться с почестями и славою Бога: "Не хочет Бог, дабы кто-либо был славимый славою ему приличною, и равный не хощет" (I, 84), а честь и слава монархам – монаршья.
Дабы активизировать восприятие "слова", оратор как опытный психолог неоднократно обращается к "слышателям" не только с риторическими вопросами, но и просьбами, чего мы не наблюдаем у других проповедников той эпохи.
Так, приблизительно в середине данного "слова" Феофан Прокопович вводит развёрнутое обращение к читателю-"слышателю": "Молю же слышателей не стужите: без сего бо не возможно уразумети надлежащаго учения" (I, 85).
По его собственной оценке, "слово" – не просто проповедь к случаю, но целое учение о почитании святых икон как неких символов веры христовой. Честь Богу – боголепная, верховная, а честь святым – святолепная, приличная.
Проведя такие демаркации, Феофан Прокопович доказывает, что святые иконы достойны почитания "телесными знамениями, целованием, объятием, тела поклонением, честным именем, честным местом и хранением" (I, 86), однако не сами по себе иконы достойны этого высокого почитания, а ради изображённого лица. Бог никому своей славы не передаёт, ещё раз утверждает в "слове" Феофан Прокопович, т. е. проповедник выстраивает чёткую иерархию святынь: по наущению Бога создана Церковь Господня в Иерусалиме, а в ней – святой кивот. И если Церковь – тело Христа, то икона – изображение лиц Христа, или Богоматери, или прочих угодников Божиих (I, 91).
Проповедник не устаёт подчёркивать, что "честны и почитания достойны иконы святыя, не ради своего вещества, не ради мастерскаго искуства" (I, 91–92).
Иосиф Волоцкий писал, что "от вещнаго сего зрака възлетает оумь и мысль к Божественному желанию и любви", верующие "возносят ум от образов к первообразам", о чём говорили на Седьмом Вселенском Соборе, о котором упоминает и Феофан Прокопович.
Заканчивается "слово" обращением к православным, чтобы почитали иконы правильно, честно, ибо они – "великих дел Божиих торжественныя памяти", "знаменующие любление наше и чествование образа, ради лица образованного" (I, 94).
В условиях ожесточённой идеологической борьбы начала XVIII века "Слово о почитании святых икон…" явилось ярким примером политики Петра в области культуры, когда "искусство имело ценность прежде всего как одно из наиболее действенных средств пропаганды его политики".