Г. Климт "Девушки"
– Прекрасные юноши, вот иду я на перекрёстки ваших улиц, нагая и прекрасная, жаждущая объятий и пламенных ласк, я, великая царица поцелуев. Вы все, смелые и юные, придите ко мне, насладитесь красотою и буйным дерзновением моим, в моих объятиях испейте напиток любви, сладостной до смерти, любви, более могущественной, чем и самая смерть. Придите ко мне, ко мне, к царице поцелуев.
Заслышав пронзительно-звонкий зов Мафальды, отовсюду поспешно сбежались юноши того города.
Красота юной Мафальды и ещё более, чем эта красота, бесовское обаяние, разлитое в её бесстрашно и дерзко обнажённом предо всеми теле, распалили желания сбежавшихся юношей.
Первому же из них открыла юная Мафальда свои страстные объятия и упоила его блаженством сладостных поцелуев и страстных ласк. Отдала она его желаниям своё прекрасное тело, простёртое здесь же, на улице, на поспешно разостланном широком плаще её любовника. И пред очами вожделеющей толпы юношей, испускающих вопли страсти и ревности, быстро насладились они горячими ласками.
Едва разомкнулись объятия первого любовника, едва склонился он к ногам прекрасной Мафальды в страстной истоме, желая кратким отдыхом восстановить любовный неистовый пыл, оттащили его от Мафальды. И второй юноша завладел телом и жаркими ласками Мафальды.
Густая толпа вожделеющих юношей теснилась над ласкающимися на жёстких камнях улицы.
– Им жёстко, – сказал кто-то благоразумный и добрый, – подложим им свои плащи, чтобы и для себя приготовить пышное ложе, когда придет наш черёд возлечь с царицею поцелуев.
И вмиг гора плащей воздвиглась среди улицы.
Один за другим бросались юноши в бездонные объятия Мафальды. И отходили в изнеможении один за другим, а прекрасная Мафальда лежала на мягком ложе из плащей всех цветов, от ярко-красного до самого чёрного, и обнимала, и целовала, и стонала от беспредельной страсти, от не утоляемой ничем жажды поцелуев. И свирельным голосом, и далече окрест был слышен голос её, взывающий так:
– Юноши этого города и других городов и селений, ближайших и дальних, придите все в объятия мои, насладитесь любовью моею, потому что я – царица поцелуев, и ласкания мои неистощимы, и любовь моя безмерна и неутомима даже до смерти.
(Фёдор Сологуб "Царица поцелуев")
Довольствоваться любовью одного человека так же странно, как довольствоваться исцелением одного больного. Всех, кого судьба приведёт ко мне, я хочу любовью исцелить от уродства жизни. Но каждый из них хочет, чтобы его любовь стала единственной.
И я лгу и притворяюсь, но разве жрецы всех времён не лгали? Ложь – это калоши, в которых я перехожу вброд через их бессилие. Но как бы хорошо было, если бы наконец пришёл видящий и понимающий и сказал мне: я не прошу у вас ни счастия, ни обещания счастья.
Т. Жерико "Три любовника"
Я хочу того, чего другие боятся. Толкните меня в бездну, чтобы я вечно падал, вечно замирал от падения. Спасите меня от скуки удовлетворения, от мук пресыщения, от возможности успокоиться, осоветь.
(Николай Минский "Альма")
Я отуманен любовью, но я не знаю, кого я люблю. Меня красиво злит Женя, творчески взбудораживает египтянка, доводит до какого-то инфернального чувственного столбняка Ольга. Но…
Но вот, как всегда неожиданно, приезжает из-за границы Виктория – самая страшная для меня, самая непонятная, самая желанная из женщин. И несколько дней я страдаю от неразрешимой путаницы ощущений – любви, ненависти, досады, злости и, главное, упрямого стремления охватить и постигнуть её поистине загадочный для меня призыв. Она бесконечно зовёт меня, но я, точно окаменелый, не двигаюсь с места. Её лицо, её губы, её тонкие, всегда холодные руки притягивают меня к себе, но я остаюсь неподвижен в каком-то бессильном недоумении.
"Вот она, твоя избранница, Вик тория", – говорит голос с другой планеты. "Да, избранница", – отвечает голос души. И всё. И ничего больше. Я не могу осмыслить её поцелуя. Он не нужен. Правда, я знаю, что я хочу горничную Лизу, гимназистку Муню, полногрудую Вавочку из Кронштадта и каждую встречную женщину с определённым рисунком рта. Но я знаю также, что и Виктория, и Женя, и египтянка, и Ольга – все они по-настоящему выдуманы мною. Их могло совсем не быть.
Ж. О. Фрагонар "Любовные грёзы воина"
Никакими усилиями воли я не могу сосредоточить всё своё внимание, всю творческую выдумку на одной из этих женщин, и ни одна из них не владеет мною до конца. Где-то впереди, может быть, даже не здесь, на земле, в каком-то тумане воображения, грезится мне окончательная она, укравшая и соединившая все эти отдельно волнующие меня черты: отдельные улыбки, интонации, запахи, походки, качания бёдер, сверкания и сияния глаз…
Э. Лонг "Пять избранных"
Где-то впереди мыслю я ту окончательную полноту священного испуга, охватывающего меня иногда в фойе театра, в вагоне, на перекрёстке улицы, тот истинный обморок страсти, который мог бы избавить меня от…
Я имею дерзость назвать это слово, слишком знакомое всем мужчинам слово: отвращение.
(Анатолий Каменский "Мой гарем")
…Есть-таки в женщине одна ужасно омерзительная черта.
Это – ложь… Особая половая ложь. В одной области женщина лжива так, как мужчина не может быть лжив: мужчина лжет только словами, женщина – всем существом своим. Сама природа устроила так, что если мужчина изменит, то непременно охладеет… Утомлённый тайными ласками, холодный и равнодушный, приходит он к жене и уже одним телом своим выдаёт себя. Мужская измена никогда не остаётся в тайне… Только круглая дура не почувствует её. Мужчина если изменит, то непременно и проврётся самым жесточайшим образом.
Ж. Ж. Лефевр "Истина"
Женщина изменит – об этом никто, кроме Бога, не догадывается, если она сама не захочет, чтобы об этом знали. Она будет лгать каждой чёрточкой своего тела. Что – слова?.. Словам никто не верит… Но женщина лжёт телом: именно с чужой постели придет она особенно ласковая, страстная, исступлённая… Должно быть, сладость греха, сладострастие обмана особенно разжигают её… Тело же устроено так, что симулировать страсть, даже при полном охлаждении, ей ничего не стоит. Мужчина, если его припереть к стене, всегда и неукоснительно сознается в своей вине. Махнёт рукой и очертя голову принесет повинную во всём. Женщина никогда… Она и умрёт, не скажет… Вы будете её душить, убивать, терзать – не скажет…
(Михаил Арцыбашев "О ревности")
П. Сюблейра "Навьюченное седло"