Когда вечером подъезжали к лагерю, навстречу выехало несколько всадников. Поздоровались и проводили до лагеря. Ехали позади. Как конвой. На лице Каримжона не дрогнул ни один мускул, и Шавер все так же беззаботно улыбался и напевал под нос, но Алимкул заметно занервничал. Он озирался по сторонам, поправлял на себе что-то, поминутно заговаривал с провожатыми. Те отвечали односложно. Юс почувствовал, как страх, сегодня уже вспомнившийся, опять начинает ползти наружу, выбираться из подвала, где прятался так долго. Это хорошо, что нет оружия. На всех остальных – есть, а на нем нет. Если что, ничего не знаю. Турист. Несусветная глупость. Турист с вооруженной до зубов охраной. Идиотизм. Или? Может, ничего они и не подозревают? Всех встречают так. Конечно, явились-то с оружием. Сейчас время такое. А если примутся расспрашивать, где нашел таких провожатых? Мысли заметались, как стадо зайцев. Хорошо, что нет при себе оружия. Хорошо.
У ворот лагеря их встретили еще несколько конных, окружили. Юс нутром чувствовал глядящие на него стволы. Остановились, ожидая. Что сейчас? Ладони стали мокрыми, и вдоль позвоночника прокатилась вниз большая, очень холодная капля. И тут раздался голос: «Юс! Здравствуйте! Я уже и разуверилась, что вы приедете! » Юс почувствовал, как откуда-то снизу, от пяток, поднимается теплая, сладкая, легкая волна, захлестывает, обдает с ног до головы. «Здравствуйте, Оля! » – крикнул он, не слыша своего голоса, соскочил с коня, прошел между изумленными конвоирами, – подхватил Олю, поднял как пушинку. Она чмокнула его в заросшую щеку: «Не раздавите меня, какой вы медведь, пустите сейчас же! »
– Извините, бога ради, – сказал Юс, смеясь. – Вы не представляете, до чего ж я рад, безумно рад вас видеть! Я по вам соскучился, честное слово!
– Вы что, все это время в горах болтались?
– В горах, дорогая Оленька, в горах!
– Вы, наверное, проголодались?
– Как волк, как акула, как мамонт, как свинья!
– Тогда давайте скорей в столовую, пока с голоду не умерли! И зовите своих провожатых.
– А, они сами, – Юс махнул рукой, – у них свои дела.
Конвоиры переглянулись. Юс махнул Шаверу – мол, в общем, я пошел, увидимся позже. Тот кивнул в ответ.
В столовой было шумно, многолюдно, вкусно пахло, голова шла кругом. Звякали миски и звенели стаканы, кто-то о чем-то рассказывал, поминутно хохоча, ему вторили, называли болваном, слышался ответ: сами дураки. Рвали руками лепешки, разливали чай, сколько угодно чая, самовар на столе, сахар, сгущенка, – давай наяривай! Кто-то уже махал рукой, приветствовал, ба – да это лопоухий Леха, и не узнать, загорел так, что веснушек не видно, а рядом с ним и тот парень, сидевший в магазинчике за компьютером, по-прежнему с банданой, только давно уже не бритый, с козлячьей реденькой бородкой. И вот уже перед носом миска, до краев полная гречкой, и баранья отбивная сверху, и соус, ох ты боже мой, сколько же я времени питался одной вонючей козлятиной, гречка, божественно, м-м-м, обжигает язык, вкуснотища! И лепешку намазать повидлом и маслом, сложить вдвое, и кусать, давясь, пропихивать в глотку, выдавливая повидло на усы, облизываться, отхлебывать чай, здесь настоящий индийский «Ахмад»!
– Вам еще чаю? – спросила Оля.
– Ну разве еще полкружечки.
– Давайте. Теперь я точно верю, что вы все это время в горах шлялись.
– Ох, шлялся.
– А где, если не секрет?
– В окрестностях Ферганы, – сказал Юс, чудом сдержав отрыжку. – Восхитительные здесь горы, Оленька.
– Прекрасные. И не называйте меня «Оленька», терпеть не могу.
– Простите, Олень… Оля. Столько времени знакомого лица не видел, вот и рассюсюкался. Давно вы здесь?
– С неделю уже.
– И как вам тут?
– Неплохо. Местные, правда, назойливей, чем раньше. Пристают: то продай, это.