Италия – роскошная страна!
(…)
В ней небеса прекрасные блестят…
Начало ранней гоголевской поэмы "Ганс Кюхельгартен":
Светает. Вот проглянула деревня,
Дома, сады. Все видно, все светло.
Вся в золоте сияет колокольня
И блещет луч на стареньком заборе.
Пленительно оборотилось все
Вниз головой в серебряной воде:
Забор, и дом, и садик в ней такие ж,
Все движется в серебряной воде…
Начало наброска драмы из украинской истории: "Облечь ее (драму. – Л. К.) в месячную ночь и ее серебряное сияние (…) Облить ее сверкающим потопом солнечных ярких лучей, и да исполнится она вся нестерпимого блеска!"
Начало "Сорочинской ярмарки": "…полдень "блещет в тишине и зное", жаворонок поет свои "серебряные песни", "…ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев (…) прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются…", "… золотые снопы хлеба станом располагаются в поле…"".
Собственно, начало большинства главок, составляющих эту повесть, обладает похожими свойствами, то есть в большей или меньшей степени повторяет исходную ситуацию, давая картину блеска, сияния, пестроты или яркости. Особенно выразительно в этом отношении начало пятой главы: "…угасающий день пленительно и ярко румянился. Ослепительно блистали верхи белых шатров и яток, осененные каким-то едва приметным огненно-розовым светом. Стекла наваленных кучами оконниц горели; зеленые фляжки и чарки на столах у шинкарок превратились в огненные; горы дынь, арбузов и тыкв казались вылитыми из золота и темной меди".
В начале глав повести "Майская ночь, или утопленница" – та же картина блеска и сияния (серебро, месяц и пр.): "…парубки и девушки шумно собирались в кружок, в блеске чистого вечера…"
В начале второй главы – знаменитое описание украинской ночи: "Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц (…) Земля вся в серебряном свете (…) А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине". Спит село, "блестят при месяце толпы хат; еще ослепительнее вырезываются из мрака низкие их стены".
Далее в началах глав: в третьей – "при свете месяца блестело лицо", в четвертой – "хата светилась", в последней, шестой, снова упомянут месяц. Особенно сверкает и блестит начало пятой главы. Месяц, серебро, лес, обсыпанный "серебряною пылью (…) Ночь… еще блистательнее (…) сияние примешивалось к блеску месяца (…) Серебряный туман…". Дом в отражении пруда: "…глядели веселые стеклянные окна и двери. Сквозь чистые стекла мелькала позолота (…) приветливая головка с блестящими очами, тихо светившимися…" и т. д.
Начало "Ночи перед Рождеством": "Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру…". Далее в начале многих главок или разделов та же картина блеска и сияния. Чуб, сидящий хате дивится на ночь: "Светло; снег блещет при месяце. Все было видно, как днем". Украденный чертом месяц вернулся на небо: "Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. (…) Чудно блещет месяц!".
Начало одиннадцатого раздела. Кузнец Вакула пролетает "под самым месяцем", в воздухе, окутанном "серебряным туманом". А потом "заблестел перед ними Петербург весь в огне. (Тогда была по какому-то случаю иллюминация.)". И в этой же главе большой эпизод с козаками, приехавшими к императрице. В самом начале первое впечатление Вакулы: "Боже ты мой, какой свет! – думал про себя кузнец, – у нас днем не бывает так светло". В начале последнего раздела – архиерей, хвалящий красиво "размалеванную" хату. Иначе говоря, в очень многих зачинах текстов или их частей одна и та же тематика: золото, серебро, белое, красное, яркость, блеск, пестрота, зрение, удивление – чудо являющегося человеческому глазу многоцветного мира.
"Страшная месть". В начале первой главы явлены гости, которые дивились "белому лицу пани Катерины (…) нарядной сукне и исподнице из голубого полутабенеку, сапогам с серебряными подковами…". В начале второй – картина ночного Днепра ("Тихо светит всему миру. То месяц показался из-за горы. Будто дамасскою (то есть блистающей. – Л. К.) дорогою и белою, как снег, кисею покрыл он гористый берег Днепра…"). В начале главы третьей описана светлица, где на полках стоят "кубки серебряные, и чарки, оправленные в золото…". В начале четвертой совсем коротко: "Блеснул день…". В начале шестой главы Гоголь рассказывает о колдуне, о том, как "над Днепром горит бесовской его замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен".
В начале десятой главы – знаменитое гоголевское: "Чуден Днепр при тихой погоде (…) Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод, и прибрежным лесам ярко отсветиться в водах". И тот же свето-зрительный код в начале описания ночи на Днепре: "Чуден Днепр и при теплой летней ночи (…) Бог один величаво озирает все небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и светят над миром, и все разом отдаются в Днепре". Далее, в зачинах оставшихся глав, упоминаются Карпатские горы с белой верхушкой, которая "блестит и искрится на солнце" (гл. двенадцатая), глаза, которые "горят, как огонь" (гл. тринадцатая), "чудо" Лимана (гл. четырнадцатая), огонь "лампады" (гл. пятнадцатая).
В начале "Вия" дана яркая и пестрая картина утреннего шествия киевских школяров. В этой повести нет четко отделенных друг от друга глав, однако начала и концы целостных эпизодов обозначены вполне отчетливо. Начало эпизода с ведьмой: Хома "заметил, что глаза ее сверкнули каким-то необыкновенным блеском (…) Он вскочил на ноги, с намерением бежать, но старуха стала в дверях и вперила на него сверкающие глаза и снова начала подходить к нему".
Далее – эпизод, где рассказывается о полете Хомы на ведьме. В его начале "месячный серп", который "светлел на небе" и "полночное сияние".
Начало эпизода, где Хома в первый раз видит мертвую панночку: "Она лежала, как живая. Чело прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови – ночь среди солнечного дня…".
Начало первой ночи в церкви: "Свечи теплились пред темными образами. Свет от них освещал только иконостас и слегка середину церкви". Резьба иконостаса, "покрытая золотом, еще блестела одними только искрами. Позолота в одних местах опала". Затем Хома зажигает десятки свечей и походит к гробу панночки: "Такая страшная, сверкающая красота!". Та же картина и в начале третьей ночи в церкви: "…свечи трепетали и обливали светом всю церковь".
"Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" начинается со знаменитой бекеши Ивана Ивановича: "Описать нельзя: бархат! серебро! огонь!". В начале второй главы вместе с вещами, которые выносит на просушку соседка, являются цвета – синий, зеленый, медный, золотой, красный, а затем и злосчастное ружье. В начале четвертой главы упомянуты "подсолнечник", красный мак и лужа, красоте которой дивятся обступившие дома, а в начале пятой – "красный обшлаг городничего".
В "Петербургских повестях" материал совсем другой, однако гоголевское отношение к зачину текста все то же. Начало повести "Невский проспект": "Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для нее он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!".
В начале повести "Нос", когда цирюльник думает о возможном наказании за отрезанный нос, прежде упоминается цвета полицейского: "Уже мерещился ему алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага…" (вторая и третья главы начинаются с упоминаний о зеркалах).
Повесть "Портрет" открывается описанием "картинной лавочки", которая представляла собой "разнородное собрание диковинок". Иначе говоря, перед нами праздник зрения, пестрота и завлекательность, поскольку картины как раз и предназначены для рассматривания и любования. Перечисляются и цвета: зеленый, желтый, белый и красный. Вообще же описание лавочки довольно обширно и занимает несколько страниц.