В начале "Коляски" Гоголь пишет о неприглядном виде городка. Однако поскольку сама история начинается именно с появления полка, то картину пестрого города ("улицы запестрели, оживились") можно рассматривать как действительное начало повествования. Ситуация, очень часто встречающаяся в гоголевских текстах: сначала предуведомление или предыстория, а затем – собственно история (нечто подобное – окончание истории, затем послесловие – обнаруживается и в гоголевских финалах, о чем также пойдет речь, когда мы до этих финалов доберемся).
Из повестей остались "Записки сумасшедшего" и "Рим". Первое сочинение стоит особняком среди всех остальных текстов, что сказалось и на его зачине, что же касается "Рима", то здесь все на своих местах, включая и интересующее нас начало: "Попробуйте взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные, как уголь, тучи, нестерпимо затрепещет она целым потоком блеска". И далее – другие привлекающие глаз подробности внешности Аннунциаты: "сияющий снег" лица, "чудесные волосы", "сверкающая" шея, "невиданные" в соображении красоты своей плечи и – любимое гоголевское слово – "чудо". Портрет девушки сменяется картиной праздничного дня, где снова в типичном для Гоголя духе перечисляются краски и цвета, в том числе и "золото", "серебро", "алмаз" – словом, "чудный праздник", который летит "навстречу всем".
Наконец, "Мертвые души". Сочинение довольно большое и требовало бы отдельного рассмотрения, поэтому есть смысл просто перечислять или совсем коротко цитировать главные из интересующих нас примет начала, нежели воспроизводить их целиком или в большей их части. К тому же сразу нужно сказать, что в "Мертвых душах" применительно к отдельным главам вопрос о "начале" всякий раз нужно решать заново, поскольку многочисленные авторские вступления и отступления отодвигают фактическое начало действия с того места, где оно должно было бы находиться при их отсутствии.
В начале первой главы поэмы дается портрет незнакомца с перечислением соответствующих гоголевскому началу цветов: "белые панталоны", булавка с "бронзовым (т. е. блестящим. – Л. К.) пистолетом. Далее, когда экипаж уже находится на дворе, появляются упоминания о красных кирпичах, желтой краске и самоваре из "красной меди".
Внутри первой главы выделяется сцена посещения Чичиковым губернаторского дома, которая начинается с зеркала и фрака "брусничного цвета с искрой". Затем идет начало эпизода с посещением губернаторского дома: "…блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом"; все это сравнивается с колкой сахара ("белый сияющий рафинад", который разлетается на "сверкающие обломки").
В начале второй главы дается картина утренних приготовлений Павла Ивановича. Золота и серебра здесь нет, зато блеск и искры присутствуют: "… проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкой (…) выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой (…) он сошел с лестницы…".
Начало эпизода с Коробочкой также отмечено световыми эффектами. Чичикова встречает старуха с "фонарем в руке". Видна половина дома, которая "была озарена светом, исходившим из окон; видна была еще лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет". Гоголь вообще любит сочетать темноту с блеском: примеры тому мы видели в описаниях украинской ночи.
Начало следующего эпизода (пробуждение Чичикова в доме Коробочки) опять-таки построено все в том же свето-зрительном ключе: "Проснулся на другой день он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему в глаза". Затем следует описание того, как Чичиков рассматривает комнату, подходит к зеркалу и наконец, оказавшись у окна, оглядывает "бывшие перед ним виды".
В начале четвертой главы упомянуты подсвечники, "узорчатые карнизы", которые "резко и живо пестрили" темные стены, и "вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках".
Далее. Дорожный эпизод в начале пятой главы, где Чичиков сталкивается с хорошенькой молодой незнакомкой. Девушка была с "золотистыми волосами", овал лица ее "круглился, как свеженькое яичко и, подобно ему, белел какою-то прозрачною белизною, когда свежее, только что снесенное оно держится против света в смуглых руках испытующей его ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца".
Начало главы шестой. Поездка к Плюшкину. Гоголь начинает с воспоминаний юности и детства, когда взгляд его был особенно жаден и схватывал все – будь то "купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью" или рынок, то есть то место, где все пестрит разными цветами. Глава седьмая. Сначала идет обычное для Гоголя авторское вступление или отступление, где в первом же предложении упоминаются несущиеся "навстречу огоньки", а затем начинается само действие с соответствующими для его начала приметами: "Чичиков проснулся (…) и вспомнил с просиявшим лицом, что у него теперь без малого четыреста душ".
Начало главы восьмой, вернее, начало сцены встречи двух дам. Гоголь ищет "краски поживее" и из всех возможных выбирает золото: карета и ливрея лакея "в золотых позументах". Сразу же в начале следующей, девятой, главы, где снова пойдет речь о дамах города N, появляются соответствующие цвета и проблески: "Поутру (…) из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином и голубыми колоннами выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощеной шляпе". Начало еще одной встречи двух дам в той же девятой главе. Золота нет, но пестроты и яркого цвета хватает: "Какой веселенький ситец! (…) Да, очень веселенький (…) лучше, если бы клеточки были помельче, и чтобы не коричневые были крапинки, а голубые…", затем обсуждается вопрос о том, насколько все это пестро или не пестро.
Начало описания детства Чичикова в одиннадцатой главе. Решающий поворот в его судьбе случается в "один день с первым весенним солнцем", то есть речь так или иначе идет о блеске и сиянии.
Начало второго тома "Мертвых душ". Гоголь пишет про реку, которая должна "блеснуть, как огонь перед солнцем", а потом уже скрыться и жить своею жизнью. А затем появляется описание церкви с "пятью позлащенными, играющими верхушками", на главах которой стояли "золотые прорезные кресты, утвержденные золотыми прорезными же цепями, так что издали казалось, висело на воздухе ничем не поддержанное, сверкавшее горячими червонцами золото (…) И все это в опрокинутом виде, верхушками, крышками, крестами вниз, миловидно отражалось в реке…" (ср.: "Как очарованный, сидел Павел Иванович; в золотой области грез и мечтаний кружилися его мысли. По золотому ковру грядущих прибытков золотые узоры вышивало разыгравшееся воображение, и в ушах его отдавались слова "реки, реки потекут золота").
В начале главы третьей – то же блеск: "…вдруг отовсюду сверкнули проблески света, как бы сияющие зеркала. Деревья заредели, блески становились больше, и вот перед ними озеро".
С зачинами гоголевских текстов мы в целом разобрались, теперь самое время обратить внимание на финалы.
Финал текста
(Грязь, дрянь, помои, земля, ноги и пр.)
Начнем все сызнова, но только теперь в том же порядке, что и прежде, будем рассматривать концовки повестей, глав, эпизодов, где настойчиво повторяется набор одних и тех же мотивов, так или иначе указывающих в сторону, противоположную разноцветью, яркости и блеску. Вместо солнца и месяца – мрак и серость, вместо праздника – тоска, вместо золота и серебра – земля, дрянь, мусор или что-нибудь пустое, дешевое.
В начале "Сорочинской ярмарки" все начиналось с блеска и золота, но уже в финале первой главы показана сцена, где является картина совершенно противоположного свойства. Щеголиха ругается с парубком: "Я не видала твоей матери, но знаю, что дрянь! и отец дрянь! и тетка дрянь!". Тут парубок схватил "комок грязи и швырнул вслед за нею. Удар был удачнее, нежели можно было предполагать: весь новый ситцевый очипок был забрызган грязью". То есть – три "дряни" и две "грязи" всего на несколько строк повествования.