Ненавязчиво, но настойчиво Карамзин формировал вкусы читающей и пишущей России. В своем альманахе "Аониды" он сформулировал две задачи; одну аналитическую: "показать <публике> состояние нашей поэзии, красоты и недостатки ее", другую – дидактическую: помочь молодым авторам "писать с большим старанием" (303). В предисловии ко второму выпуску альманаха (1797) Карамзин представил свое понимание "истинного поэта", и эта мысль принята в современной науке как условное название данной работы: "Находить в самых обыкновенных вещах пиитическую сторону". Только "истинный поэт", указывал автор статьи, может "наводить на все живые краски, ко всему привязывать остроумную мысль, нежное чувство или обыкновенную мысль, обыкновенное чувство украшать выражением, показывать оттенки, которые укрываются от глаз других людей" (303–304).
Вместе с тем Карамзин настаивал: художник должен писать только о том, что "подлинно занимает его душу", и обращаться только к тем "предметам", которые "к нему близки и собственною силою влекут к себе его воображение". Если же этого не происходит, то, отмечал Карамзин, следует солидаризироваться с Горацием, который "в начале эпистолы к Пизонам" показал "странное существо", поскольку именно ему будет подобно произведение, – в нем "не будет никогда живости, истины или той сообразности в частях, которая составляет целое" (303).
В литературных трудах, подчеркивал Карамзин, надо бояться двух крайностей и избегать как "излишней высокопарности" (когда "гром слов не у места"), так и "притворной слезливости". Развивая мысль о последствиях первой крайности, автор статьи указывал, что надо изображать лучшие чувства, а не разрушение мира. Смысл искусства русский сентименталист видел "не в надутом описании ужасных сцен натуры, но в живости мыслей и чувств". Разворачивая второе наставление – избегать "притворной слезливости", Карамзин писал о том, что "не надобно также беспрестанно говорить о слезах, прибирая к ним разные эпитеты, называя их блестящими и бриллиантовыми, – сей способ трогать очень ненадежен" (304).
Программой искусства должна стать продуманная и прочувствованная мера типично-распространенного и индивидуально-неповторимого. Ее определяет поэт - "личность", как подчеркивал Карамзин. Так, беды и горести следует отображать "не только общими чертами, которые, будучи слишком обыкновенны, не могут производить сильного действия в сердце читателя, – но особенными, имеющими отношение к характеру и обстоятельствам поэта". При этом, уверял Карамзин, не столь важно, что избранная художником тема и отсеянный им материал могут поначалу показаться нежизненными, да и сама личность автора, возможно, не сразу вызовет интерес. "Торжество искусства" есть "обман", т. е. художественный вымысел, и этот вымысел направлен на формирование ответных знаков "нежной мысли, тонкой черты воображения или чувства" (304).
По мнению Карамзина, литература является самым востребованным и самым значимым видом художественного творчества: "искусство писать есть, конечно, первое и славнейшее". В силу этого от писателя и поэта требуется "редкое совершенство в душевных качествах" (304). Отстаивая "пользу и важность литературы", великий русский сентименталист актуализировал то, что позволяет нации гордиться своими авторами, – высоту нравственного чувства художника. Иными словами, Карамзин деликатно, но вновь и вновь внушал читающей публике свой жизненный и творческий девиз, устанавливающий прямую связь между талантом человека и его общественно-моральными ценностями и гласящий, что "хорошим" писателем может стать только высоконравственный человек и гражданин.
Карамзин писал литературно-критические статьи, рассчитанные не только на русского читателя. Работа "Несколько слов о русской литературе" (1797) является откликом на предложение осветить русскую национальную культуру; она написана по-французски и издана в Гамбурге. В этой статье Карамзин преследовал цель продемонстрировать западной образованной публике проблемно-тематическую широту и жанровую многогранность русской литературы. С гордостью Карамзин писал об истории отечественной культуры; в частности, о том, что "года два назад в наших архивах обнаружили фрагмент поэмы, озаглавленной "Слово о полку Игореве"" (306). Это, по мнению Карамзина, выдающееся произведение; для осознания его значения западным читателем "Слово о полку Игореве" "можно поставить рядом с лучшими местами из Оссиана". Свидетельством тому "энергический слог, возвышенно-героические чувства, волнующие картины ужасов, почерпнутые из природы" (306).
С гордостью Карамзин писал о том, что русская литература представлена "во всех жанрах": "Есть у нас эпические поэмы, обладающие красотами Гомера, Виргилия <Вергилия>, Тасса <Тассо>; есть у нас трагедии, исторгающие слезы, комедии, вызывающие смех; романы, которые можно прочесть без зевоты, остроумные сказки, написанные с выдумкой, и т. д. и т. д." (306). Вместе с тем Карамзин считал необходимым отметить и русские национальные пороки у представителей пишущего цеха. Он видел их в лености – в том, что "пишем мы по внезапной прихоти", что нет привычки "к усидчивому труду". Однако причину этому Карамзин находил в первую очередь в общественном строе России как страны, "где все определяется рангами". Поэтому, указывал автор статьи, и "слава имеет мало притягательного" (307).
Знаковым событием в жизни России Карамзин считал открытие журнала "Вестник Европы", редактором которого в первые два года его существования стал он сам. В качестве предисловия к январскому номеру журнала (1802) им было опубликовано "Письмо к издателю", написанное в жанре критической статьи. В нем Карамзин писал об "общей и главной" "моде" в Европе – о вкусе к литературе. Отрадным для Карамзина было то, "что и в России охота к чтению распространяется и что люди узнали эту новую потребность души, прежде неизвестную" (308). Главными задачами литературы ("великим предметом для словесности") Карамзин видел требования "помогать нравственному образования" народа, "развивать идеи", "питать душу моральными удовольствиями". Как гражданин и редактор журнала Карамзин был уверен, что "в России литература может быть еще полезнее, нежели в других землях".
Будучи историком и писателем, Карамзин продвигал и другую важнейшую, в его понимании "целей нравственного и душевного совершенства" отдельного человека и всего общества, мысль. В статье "О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств: Письмо господину NN" (1802) Карамзин подчеркнул необходимость "философического, если угодно" (312) изображения исторических событий и судеб, т. е. не просто фактографического, но осмысленного всесторонне, в том числе художественно. С одной стороны, как историк, Карамзин ратовал за то, чтобы общество задавало "художникам предметы из отечественной истории", достойные патриотических чувств. С другой стороны, как художник, Карамзин, адресуясь в первую очередь к авторам-живописцам и к изобразительному искусству, писал о том, что создание художественных произведений на историческую тему "есть лучший способ оживлять для нас ее <истории> великие характеры и случаи" (310; курсив мой. – М.Л.).
Начинать портретную галерею "великих характеров" и картин "великих случаев" надо, указывал Карамзин, с изображения времени "призвания варяжских князей в славянскую землю": интереса достойны Рюрик, Синеус, Трувор, Олег, Игорь; вслед за ними внимание привлекают фигуры Ольги, Святослава, Ярослава, Владимира Мономаха, Юрия Долгорукого и других деятелей русской истории. В обращении к этапным событиям становления и развития страны Карамзин выделил сражения против "монгольских варваров" (318), взятие Казани, Полтавскую битву. Но история – это не только героические схватки и баталии. Основание Москвы "в половине второго надесять века князем Юрием Долгоруким", важный в политическом отношении брак дочери Ярослава Мудрого Анны с французским королем Генрихом I ("Замужество Анны Ярославовны имеет всю историческую достоверность", 316), даже "анекдоты русской истории или Татищева" и др. должны стать предметами изображения живописцами и писателями. В первую очередь эта практика будет способствовать укреплению и развитию "чувства народного", она будет "питать любовь к отечеству". Лозунгом Карамзина-гражданина могут стать его слова "Должно приучить россиян к уважению собственного" (310).