Карамзин подчеркивал важность в выборе художником – живописцем или скульптором – неслучайного и значимого "момента" в изображении характера или события. В авторском примечании к слову "момент" указано: "Слово техническое, которого смысл едва ли можно выразить мгновением" (315). Карамзин подробно и вдохновенно прокомментировал, какие именно чувства следует передать живописцу при изображении той или иной исторической сцены. Великий русский сентименталист так, например, предложил воссоздать прощание Анны Ярославовны с отечеством и родителями: русская княжна должна "оставить навсегда отечество, семейство и милые навыки скромной девической жизни, чтобы уехать на край света с людьми чужими, которые говорили непонятным языком и молились (по тогдашнему образу мыслей) другому богу! <…> Князь хочет казаться твердым; но горячность родительская в сию минуту превозмогает политику и честолюбие: слезы готовы излиться из глаз его. Несчастная мать в обмороке". Описывая эту сцену, Карамзин настаивал: "Здесь чувствительность должна быть вдохновением артиста" (316).
В оценке других ситуаций Карамзину представлялось, что для воссоздания "момента" требуется более динамичное изображение. Например, рассуждая об основании Москвы, он писал: "Мне хотелось бы представить начало Москвы ландшафтом – луг, реку, приятное зрелище строения: дерева падают, лес редеет, открывая виды окрестностей – небольшое селение дворянина Кучки <…>, князя Юрия, который, говоря с князем Святославом, движением руки показывает, что тут будет великий город" (317).
В результате, Карамзин подошел к постановке вопроса о том, что "артист" – живописец или поэт – должен выбрать конкретику момента или движения. Рассуждения русского сентименталиста перекликаются с некоторыми выводами немецкого просветителя Г.Э. Лессинга в трактате "Лаокоон, или О границах живописи и поэзии" (1764). Это, в частности, мысль Лессинга о том, что в художественной практике выбора "момента" "плодотворно только то, что оставляет свободное поле воображению", и важно осознавать, что в его изображении "не должно выражать ничего такого, что мыслится лишь как преходящее".
Эссе "Отчего в России мало авторских талантов?" (1802) представляет собой размышление о том, что "составляет талант" и каковы объективно-субъективные факторы, обусловливающие его рождение и формирование. Анализируя природу творческого осмысления мира, Карамзин стремился дать всесторонний, вскрывающий глубинные причины ответ на означенный в заглавии эссе вопрос. В преамбуле сочинения использован прием предполагаемого разговора с иностранцем-европейцем, в котором мягко, но иронично отвергнуто "предположение" о неблагоприятных климатических условиях, обусловивших немногочисленность русских "кандидатов авторства". Отвечая своим возможным оппонентам, Карамзин замечал: "Автору надобно иметь не только собственно так называемое дарование, – т. е. какую-то особенную деятельность душевных способностей, – но и многие исторические сведения, ум, образованный логикою, тонкий вкус и знание света" (319). Первостепенную задачу русского писателя создатель эссе видел в разработке самого языка. В условиях, когда образованное общество предпочитает говорить по-французски, писателю необходимо "выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов; задавать старым некоторый новый смысл, предлагать их в новой связи" (320).
Карамзин констатировал: "Мы начинаем только любить чтение; имя хорошего автора еще не имеет у нас такой цены, как в других землях". Таланты следует взращивать, только тогда может появиться интерес к "тихому кабинету" и, как следствие, возникнет "неизъяснимая прелесть в трудах ума, в развитии понятий, в живописи чувств, в украшении языка". Результатом станет понимание, что "труд его <писателя> не бесполезен для общества; что авторы помогают согражданам лучше мыслить и говорить" (322).
Талант – это не только Божий дар, это труд. Карамзин подчеркивал, что "работа есть условие искусства", а "охота и возможность преодолевать трудности есть характер таланта". Писатель – вечный "наблюдатель, всегдашний ученик", он пишет и бросает "в огонь написанное, чтобы из пепла родилось что-нибудь лучшее" (321). Художник слова, которому надо "десять, двадцать лет рыться в книгах", проводит жизнь за письменным столом. Но как бы ни были учены писатели, у них должен быть "случай узнать свет". Карамзин суров и тверд в своих выводах: "Надобно заглядывать в общество – непременно, по крайней мере в некоторые лета, – но жить в кабинете". Только при условии "трудов ума", широкого круга знаний, богатого жизненного опыта и трудолюбия талант станет не случайностью, не игрой натуры (природы), а судьбоносным путем личности и фактическим достояниям общества (321–322).
Как сентименталистский очерк жизни и творчества писателя интерес представляет работа "О Богдановиче и его сочинениях" ("Вестник Европы". 1803). В ней, отдавая дань памяти И.Ф. Богдановича (1744–1803), Карамзин рассмотрел его судьбу и природу художественного дарования. В очерке представлена сцена из прошлого: знакомство 15-летнего мальчика, Ипполита Богдановича, с признанным мэтром – М.М. Херасковым, которому в дальнейшем автор "Душеньки" будет многим обязан (в том числе тем, что Херасков с самого начала определил молодого человека в студенты университета и взял "жить к себе в дом"). Херасков определен Карамзиным как "великий талант" и как человек, который "умел открывать его <талант> и в других" (323).
По мнению Карамзина, "Ипполит Богданович первый на русском языке играл воображением в легких стихах". Создавая свой образ Психеи, русский художник пошел в разработке античной темы, знакомой по "трогательной сказке" Апулея "Золотой осел", дальше Лафонтена (и его романа "Любовь Психеи и Купидона"): "Лафонтен пленился ею, украсил вымыс<е>л вымыслами и написал складную повесть, смешав трогательное с забавным и стихи с прозою"; Богданович же, "не выпуская из глаз Лафонтена, идет своим путем". Сопоставляя два произведения с одной темой, Карамзин пришел к выводу, что "Лафонтеново творение полнее и совершеннее в эстетическом смысле, а "Душенька" во многих местах приятнее и живее" (324).
Таким образом, литературно-критическая деятельность Карамзина – и аналитически-творческая, и редакторско-издательская – носила значимый для русской литературы, для русской критики и для русской образованной публики характер. Осмысление искусства как "влияния изящного" сыграло существенную роль как в становлении самой категории художественно-эстетического вкуса, так и в его развитии в общественном сознании. Работы Карамзина стали важным этапом в понимании искусства его современниками и последующими поколениями художников и адресатов их произведений. В свете ценности человеческого чувства были заново обдуманы такие основополагающие понятия, как нравственность, просвещение, гражданственность, интересы отечества и отечественной культуры. "Ключевыми" в системе мировидения Карамзина, художника и воспитателя вкуса, стали понятия "личность", "талант", "воображение", "чтение". Душа человека и творчество были осознаны им как особые формы человеческого бытия, под знаком которых искусство призвано осуществлять свою великую миссию.