Невозможно пройти мимо того факта, что параметры идеального "народного характера" в 1960-е годы выявлялись в полемике "деревенской" школы, чью идеологическую позицию "изобретала" национально-консервативная критика, с прозой "исповедальной". В ходе длительного спора вопросы о типе современного человека в произведениях Василия Аксенова, Анатолия Гладилина, Анатолия Кузнецова, о его ценности поднимались постоянно. Правая критика подчеркивала короткую культурно-генеалогическую "историю" подобного героя. Его происхождение выразительно датировалось эпохой 1960-х, когда "отрицались преемственность поколений, роль традиций, культурное наследие прошлого, правда, в основном недавнего…", иначе говоря, все то, на чем новые лидеры общественного мнения выстраивали свою групповую идентичность и чем предлагали руководствоваться читателю. Вызванный к жизни либерализацией общественного климата и десталинизаторскими тенденциями, герой "исповедальной прозы" вызывал у них, в основном, снисходительно-раздраженную оценку – инфантильный индивидуалист, нигилист, эгоцентрик с необоснованными претензиями на исключительность; его поступки, истолкованные в свете "народной морали", выглядели предосудительными, искания – поверхностными, стиль самовыражения – нарциссическим. Попытки персонажей Аксенова и Гладилина высвободиться из-под власти навязываемых авторитетов, сформировать "приватное" пространство или пространство дружеского сообщества поверялись мифологизированной "народной жизнью", в которой ему всякий раз не находилось места, поскольку манифестируемые им ценности были слишком далеки от "народных".
Новому, порожденному современной городской цивилизацией герою-интеллектуалу адресовались и замечания эстетического свойства. Правой критике он казался художественно "недовоплощенным", схематичным. Палиевский, например, настаивал, что ученые – персонажи фильма Михаила Ромма "Девять дней одного года" (1961) психологически плоски, поскольку являются носителями сухого сциентизма и их изображение подчинено моде на героя-интеллектуала:
…те лица, которые фигурируют там (в фильме. – А.Р.) под видом очень сложных и духовно богатых людей, на самом деле представляют собой удивительно примитивные, слегка "подкрашенные" под индивидуальность абстрактные "типы"…
"Удивительно аскетичными в своем отношении к природе, материнству, к разнообразным общечеловеческим страстям" находил Виктор Чалмаев персонажей Даниила Гранина. Герой-интеллектуал, верящий в научный прогресс и способный ради него на жертвенные поступки, Палиевского и его единомышленников, действительно, не мог серьезно увлечь. Доверие современных авторов к сциентистским утопиям казалось им недостойным художника, а сама идея прогресса, входившая в официальный идеологический репертуар, с оглядкой, но планомерно ими компрометировалась ("…всякий прогресс относителен и в ходе прогресса люди всегда не только приобретают, но и нечто теряют, <…> "прогрессивное" – это далеко не всегда значит "хорошее"…"). Вычитанная из русской классики антитеза "умного сердца" и "бессердечного разума" также активно привлекалась для доказательства "безжизненности", "неукорененности" героя-интеллектуала в отечественной культуре. Тактика дискредитации такого персонажа не отличалась изощренностью: его следовало типологически сблизить с персонажами-рационалистами XIX века, наподобие гончаровского Штольца, а затем обличить его эмоциональную бедность ссылкой на прозрения литераторов-классиков.
В нашумевшей статье Павла Глинкина, где антитеза двух типов персонажей дублировалась метафорами земли и асфальта, упорно проводилась существенная для правой критики идея – центральным героем литературы должен стать "простой человек", а его порождает только "почва". Для доказательства своей мысли критик перетолковывал на "почвеннический" лад сравнительно недавние инициативы по исправлению норм партийной жизни, которые, как выясняется, наконец-то были приведены в соответствие "со стабильными народными представлениями о справедливости":
В недрах народной жизни всегда таятся добрые, гуманные начала. Они в душевном складе простых людей. Прямота, благожелательность, великодушие, когда нужно оказать защиту и помощь страждущему, суровая непримиримость к вероломству и жестокости возвышают человека в глазах народа… Вспомним хотя бы, помимо повести Белова ("Привычное дело". – А.Р.), книги Ильи Лаврова, Виктора Курочкина, Бориса Бедного, Михаила Алексеева, Анатолия Ткаченко, Василия Матушкина… В характерах их персонажей тоже отразилась реальная жизнь, но взяты из нее для исследования не рефлектирующие юнцы, изнывающие под бременем надуманных и, по существу, ничтожных хлопот, а богатый опытом, душевно развитый человек с обостренным гражданским сознанием, сын своего народа.
Целенаправленное конструирование правой критикой "народного" ("национального") типа началось, пожалуй, с повести В. Белова "Привычное дело" (1966). В. Кожинов в статье "Ценности истинные и мнимые" назвал "полноту и цельность" определяющими чертами характера Ивана Африкановича и заявил, что тот воплощает "единство бытия и сознания, которое утрачивается людьми иных профессий". Кожинов недоумевал по поводу вопроса, поставленного критиком Федором Левиным, о героях, подобных Дрынову ("у них ли мы найдем ответы на сложнейшие вопросы, стоящие перед нашим обществом…"). Он напористо опровергал оппонента:
…именно у "них"… именно в их бытии и сознании искали "ответов" и Толстой, и Некрасов, и Пришвин, и Шолохов. Ибо ясно, что вся культура в конечном счете есть освоение жизни народа, ее осознание и воплощение в слове. И когда идет "поверка" ценностей, у культуры вообще нет иного выхода, как возвратиться к своим "истокам".