Дом престарелых
Здесь потусторонние лица,
И нам не понять их "байот".
Одна иностранная птица
Об этом на кровле поет.У каждого койка и пайка
В обещанном южном краю.
Начнется сейчас угадайка -
Узнай-ка меж этих свою.Узнай-ка. Узнаешь? И если
Узнаешь, закусишь губу.
Кого подкатили на кресле?
Что? – бабушку или судьбу?Что это – на автопилоте
Живущий всему вопреки
Комочек забывшейся плоти,
Тире посредине строки?Что это – обмылок, огарок,
Осадок, обугливший дно?
От черных твоих санитарок
В глазах горячо и темно.Но я позабуду о черных,
Скользящих, как тень по листу,
Увидев в глазах твоих – зернах,
Проросших насквозь слепоту,Еще в полумраке, тумане,
В болтанке воды и земли
Единственное пониманье,
К которому оба пришли.
"В мой некошерный дом пришел раввин…"
В мой некошерный дом пришел раввин.
Он прибивал мезузу, ел орехи,
Как будто этим искупал один
Все наши преступленья и огрехи.
Он водку пил; смеялся так светло;
Он так по-детски не скрывал оскала;
Из глаз его, прозрачных, как стекло,
Такою безмятежностью плескало;
Он так неколебимо знал закон,
Он так был чист, как только что из колбы,
И если б я таким же был, как он,
То на версту к стихам не подошел бы.
"Я ходил по Каирскому базару…"
Я ходил по Каирскому базару,
Приценивался к ненужным вещам,
Говорил с арабами по-английски,
А они мне по-русски отвечали.
Общего в этих языках было только,
Что мы их ломали немилосердно.
Есть у меня ученик – Ломаев Вова,
Я прозвал его Существовочкой за успехи.
Он ходил по тому же базару,
Покупал каркаде и сласти,
Барабаны, папирусы, фески,
А я за ним наблюдал на расстоянье.
Он пришел к автобусу последним,
Изо рта торчала шоколадка.
И тогда я взмолился не на шутку.
Но кому? Амону или Хапи?
Может быть, единственному богу,
Что отсюда мой народ вывел?
Иногда, купаясь в Красном море,
Думал я: а что, когда решит он
Вывести меня из Египта?
Расступится Красное море
(Видимо, это произойдет внезапно),
Упаду я на дно морское,
Ударюсь, потеряю сознанье,
Пролежу, пока воды не сойдутся.
Так вот, говорю я, тогда взмолился:
"Господи, не дай мне быть туристом,
Торгующимся на базарах,
Покупающим ненужные вещи,
Проверяющим по рекламному проспекту,
Все ли мне досталось в этой жизни".
"Утрачивая облик, имя…"
Утрачивая облик, имя,
Лишаясь центра и ядра,
Я шел по лестнице. Я в Риме
Взбирался на собор Петра.
Я чувствовал себя довеском,
С любой ступенькой наравне,
Карабкаясь наверх по фрескам -
По их обратной стороне.
Я шел по куполу. Над ним бы
Кружить не мне и никому,
Но ниже остаются нимбы,
Иные силы на кону.
Дав отдых нывшему колену,
Облокотившись тяжело
На убегающую стену,
Я натолкнулся на крыло.
Когда же из предвечной пыли
Уже на самый верх проник,
Вопрос мне задал: "Это вы ли?" -
Летящий рядом ученик.
На высоте, которой нету,
Уже дыша, еще гния,
Я зван и избран был к ответу:
"Галлюцинация, не я".
Зато одышка, боль в колене,
Крыло, застрявшее в стене, -
Поверх пустых определений
И впрямь принадлежали мне.
Зяблик
Сняв очки, иду по парку.
Я спокоен. Не бурлю.
Узнаю ворон по карку,
Зяблика – по тюрлюрлю.Зяблик, что меня морочишь,
Распаляясь добела?
То ли дождик ты пророчишь,
То ль подруга не дала?Что ж ты так однообразно
Запускаешь пузыри?
Если празднуешь, то празднуй,
Если хочешь смерти – мри.Жизнь расписана под Палех -
Красный лак и черный лак.
Что же ты во всех деталях
Так совпал со мной, дурак?
"О, вечерних кузнечиков вереск…"
О, вечерних кузнечиков вереск,
Тонкий треск мирозданья по шву,
Приспособь меня к маленькой вере: ск -
Олько надо – столько живу.И сегодня до самого верха т -
Еатрально заштопали твердь
Одуванчика поздняя перхоть
И случайного яблока смерть.Залюбуюсь его безобразьем
И потрогаю ногтем гнильцу,
И представлю, как падало наземь
И лицом прилегало к лицу.И напрасно, особою жилкой
Утверждая, что жребий тяжел,
Со своею газонокосилкой
Здесь газонокосильщик прошел.Механическим ревом, наскоком
Он едва ль переплюнет когда
Насекомого в шуме высоком
И молчащих цветка и плода.
"Или память вовсе отказала…"
Или память вовсе отказала,
Или просто хуже год от года,
Но однажды, едучи с вокзала,
Вдруг я понял, что не помню кода.Перекрестье улиц, номер дома, -
Мне еще казалось на вокзале, -
Лифт, этаж, квартира, – все знакомо.
Но теперь и эти ускользали.Будто все над бездною зависло,
Будто сам я рухну и растаю,
Будто все названия и числа
Улетают, вытянувшись в стаю.Вышел из метро и пешим ходом
Я на каждом камне, как на мине,
Рвался к дому. Я ошибся с кодом:
Кода в доме не было в помине.Вход свободен. Я ведь знал, однако
Так ли мною понята свобода
Отличать в природе знак от знака,
Сон от сна во сне и код от кода?
"Я думал о сытном обеде…"
Я думал о сытном обеде,
И это нормально, раз тут
Аз вырос. А буки и веди,
Как буки и вязы, растут.Я думал о мясе, надоях,
О том, как румян пирожок.
А эти деревья – никто их
Давно не сажал и не жег.Похрипывал старый кассетник,
Но я на него не роптал.
И Гете, как тайный советник,
Мне на ухо вдруг нашептал:– Не пылит дорога,
Не дрожат листы.
Сколько же у бога
Вот таких, как ты?Гнусен, как ехидна,
И цена – пятак.– Все равно не стыдно,
Даже если так.И я, не смущенный приплясом
Советника, вышел в эфир,
Где меж овощами и мясом
Текут молоко и кефир,Где в пику восточным стандартам
С каким-то нездешним азартом -
Как хочешь его постигай -
Над розой изныл попугай,Где выперло буки и вязы
В надзвездный простор мировой
И мятая роза из вазы
Своей помавает главой.
"В этой квартире часы не идут…"
В этой квартире часы не идут,
Будто поймав на движенье коротком
Липкие стрелки, которые тут
Бегают только по дамским колготкам.Здесь никогда ничего не вернут,
Здесь бесполезны пророк и оракул.
Даже наткнувшись на пару минут -
Двух обаятельных маленьких дракул,Жди – не дождешься. Души не трави,
Слушая их демонический гогот;
Дело не в том, что растут на крови,
Просто в часах отразиться не могут.Думаешь, вот – не бегут, не летят,
Значит, и все каменеет, немеет?
Просто по кругу они не хотят,
А по-другому никто не умеет.Просто глаголов моих реквизит
Не составляет системы единой.
Может быть, век не идет, а висит
Прямо на стрелках пустой паутиной.Может, иные глаголы в ходу?
Или же, как неудачник и олух,
Я не найду их? А я их найду.
Мы еще спляшем на этих глаголах.
"Я засыпал и просыпался…"
Я засыпал и просыпался,
Стонал и снова засыпал,
Как будто снегом просыпался,
Квадрат асфальта засыпал.Во сне над папертью дурдома
Кидались в бой колокола,
И жизнь была как бы ведома,
Как будто вообще была.Я на вихрастую пружину
Напарывался ребром,
Проглатывал не рюмку джину,
А лишь валосердин и бром.И снова в воздухе звенящем
Ложился на асфальт мертво:
Чего мы только не обрящем,
Когда не ищем ничего.Я спал. В соседнем помещенье,
Отчаясь разогнать тоску,
Садилась дочка на колени
К очередному чудаку.И, им обоим не мешая,
К сомлевшей парочке впритык,
В упор смотрела дочь меньшая
Непроходимый боевик.Квадрат двора. Дурдом овала.
Переключаемый канал.
Пел попугай. Жена сновала.
Я просыпался и стонал.Как будто на углу событий
Стоим, и не уйти с угла
В сон, из которого не выйти,
И в жизнь, которая была.
"Слушайте музыку. Будьте на уровне…"
Слушайте музыку. Будьте на уровне
Битой посуды и траченых польт.
Может, споет бессловесная дура вне
Здравого смысла и жизненных польз.Или навеет про участь двуспальную
Метафизический ветер в башке,
Про подоконник обшарпанный с пальмою,
Дико растущей в домашнем горшке?Может, и я еще вырасту, выживу
Из пиджака и не влезу в штаны,
Прошкандыбаю по гизлому жижеву,
Как говорила подруга жены.Или язык, оттого что глаголю им,
Свяжет распавшееся на куски?
Благо, не бездна у ног, а линолеум,
Вяло сползающий с ветхой доски.
"Какой-то пригород, обочина…"
Какой-то пригород, обочина,
Квадрат пространства, гаражи;
Вот, Муза, ты всему обучена,
Так действуй, выход подскажи,Чтоб был поэкзистенциальнее,
Просчитывался с трудом;
Семерка пик, дорога дальняя,
Бубновый туз, казенный дом.