Дидье тяжко вздохнул и расстроенно почесал мягкое место, мысленно с ним простившись. Мимолётно ухмыльнупся и подошёл к борту "Маркизы", облокотившись на планшир и невидяще уставившись во тьму.
Снасти успокаивающе поскрипывали над его головой, неподалеку виднелся чёрный огромный силуэт "Разящего".
Припомнив слова Грира о том, что, мол, его фрегат едва не застрял посреди паршивой речушки, Дидье опять невольно улыбнулся, хотя сердце его переполняла необъяснимая тоска.
Он смутно понимал, отчего это - из-под спуда вырвались воспоминания, которые он годами упорно загонял на самое дно души.
И ещё он не мог не думать о Мадлен, за судьбу которой отныне всецело отвечал. Об отце и Франсуа, которые должны были остаться совершенно одни.
И ещё он думал о Грире с Мораном. Об их свирепой, неистовой, воистину волчьей любви.
Но ведь даже волчья любовь - всё равно любовь.
В ушах его прозвучали собственные слова, сказанные несколько минут назад.
Сам ли ты любишь или любят тебя - только ради этого стоит жить…
Дидье опустил на планшир кулаки и бессильно уткнулся в них лбом.
И скорее почувствовал, чем услышал, лёгкий плеск воды под вёслами там, внизу, у борта "Маркизы". И тихий оклик:
- Капитан Бланшар!
Дидье махом перегнулся через борт и глянул вниз. Чернильные вихры мальчишки, сидевшего в лодке, сливались с окружающей темнотой, блестели только белки таких же тёмных глаз.
- Мадам Жозефина хочет вас видеть, капитан Бланшар. Сейчас.
Значит, он не ошибся.
* * *
Грир облазил всю растрекляту каюту, ставшую для них ловушкой, дюйм за дюймом, со светильником в руке, пока Моран так же методично, с помощью острия своего ножа, обследовал дверные засовы и запоры.
Тщетно.
Каюта казалась совершенно герметичной, а в крохотные отверстия для притока свежего воздуха Грир пролез бы только будучи змеёй.
Причём змеёй весьма и весьма тощей.
Пресвятые угодники, да что за дурь лезла к нему в голову!
Он свирепо и беспомощно выругался, саданув кулаком по застонавшей переборке.
- Давай, врежь ещё пару раз, и полегчает, - насмешливо бросил Моран, поглядывая на него с высоты дубового табурета, который он подтащил к двери, чтобы обшарить притолоку. - Воображаешь, как врежешь Дидье под дых?
Грир даже вздрогнул.
А потом с усилием разжал занывший кулак и машинально подул на сбитые костяшки.
- Сам хочешь отведать, что ли? - угрюмо поинтересовался он. - Тогда скажи ещё что-нибудь, не стесняйся, прошу.
- Да неуже-ели? - с той же издёвкой почти пропел Моран, продолжая пристально смотреть на него сверху вниз. Парень запыхался от бесплодной возни, чёрные волосы его растрепались, синие глаза опасно сузились. - Ты - просишь? Меня? Я не ослышался?
- Нет, - кратко ответствовал Грир, невозмутимо пристраивая светильник на краю стола и медленно подходя к двери. - Чёртов шалопай затолкал нас сюда, чтоб мы поговорили. Так что давай, говори. Я жду.
Он слышал, насколько зловещ его собственный вкрадчивый голос, и от всей души этим наслаждался, невзирая на досаду и всё возраставшее напряжение, от которого самый воздух в каюте, казалось, начал потрескивать, будто они находились в центре надвигавшейся грозы.
- Не о чем нам разговаривать! - Вызывающий голос Морана тоже вздрагивал от напряжения, потемневший взгляд впился в лицо Грира.
О да, этот мальчишка нипочём и никогда не сдастся.
Никогда, хоть рви его на части.
Досада, гнев, невероятная гордость за проклятого упрямого щенка - всё это мгновенно вспыхнуло в душе Грира.
И ещё - нежность.
Нежность?!
Он не знал, как ещё назвать эту горячую щемящую печаль, что грызла ему сердце, выворачивая его изнутри.
Шагнув вперёд, он одним ударом сапога вышиб из-под ног Морана табурет и поймал его в объятия, мельком подумав, что это то же самое, что схватить в охапку рысь, да ещё и взбесившуюся вдобавок.
Он хотя бы успел выхватить у Морана нож и отшвырнуть его в сторону, но ему понадобилась вся его сила и сноровка, чтобы удержать шипящего ругательства и отчаянно вырывавшегося мальчишку. К тому моменту, когда Моран наконец выдохся и притих в его руках, запаленно дыша и сверкая исподлобья глазами, Грир и сам изрядно вымотался.
Сердце Морана бешено колотилось, кожа покрылась испариной, все мышца натянулись, как тетива лука, и Грир со вспыхнувшей вдруг тревогой подумал, что этот гордый дурачок сейчас просто дух испустит от избытка противоречивых чувств, его обуревающих. Он легонько его встряхнул его и прошептал куда-то в его растрёпанные волосы:
- Скажи же мне наконец.
- Ты хочешь, чтобы я тебя просил… никогда! - выдохнул Моран с новым пылом, и капитан даже глаза прикрыл, вспомнив собственные слова, сказанные совсем недавно.
"Ничего от меня не дождёшься… пока сам не попросишь… скорее ад замёрзнет, я понял…"
- Я понял, - негромко проговорил он. - Я не об этом. Я слышал, как вы разговаривали с Дидье после… проклятье! - Он даже зубами скрипнул и закончил с усилием: - После той ночи… шалопай сказал, что я ничего не понимаю. Я хочу понять. Я… никому никогда прежде этого не говорил, - продолжал он, глядя в глаза мальчишке и умолкая на миг после каждой фразы. - Мне никто не был нужен до такой степени, как ты, чёртов гордец. Вот, я это сказал… а ты услышал. Теперь твой черёд. Рассказывай.
Моран в его руках замер, тоже уставившись ему в лицо округлившимися глазами, потом невольно облизнул губы и прохрипел:
- Что… что рассказывать?
Грир чуть ослабил хватку, по-прежнему почти касаясь губами его волос:
- Всё. Я подобрал тебя в Пуэрто-Сол. Кем ты был раньше? Как очутился в этой поганой дыре? У тебя на твоём упрямом бараньем лбу написано, что ты родился в каком-нибудь замке, и не на кухне, а в господской спальне. Рассказывай. Я жду.
Не выпуская острого плеча мальчишки, он осторожно запусти пальцы в его кудри, неловко, но бережно их теребя.
Моран задрожал, но не отпрянул, а пробормотал, отведя смятенные глаза, словно отгораживаясь от пытливого взора капитана:
- То, что я родился в замке, мне не помогло.
Он осекся, но Грир ждал, и он нехотя продолжал, снова рефлекторно проведя языком по запёкшимся губам:
- У Ди была мачеха… а у меня - отчим. Я его сразу возненавидел. Он лапал меня… сперва глазами… потом начал зажимать в углах… а потом, когда мама и София… моя сестра… умерли от лихорадки, он меня и заполучил. - Верхняя губа его вздёрнулась. - На вторую же ночь после из похорон. В той господской спальне, где я родился. А утром я перерезал ему горло, пока он храпел, развалившись поперёк кровати. И ушёл.
Голос его был абсолютно бесстрастным, как и тонкое, совсем белое лицо.
- Продолжай, - таким же ровным голосом велел Грир.
- Я взял в конюшне лошадь… добрался до побережья. Не знаю, искали ли меня. Наверное, искали. Я кинулся к первому же вербовщику, набиравшему крепких парней на суда, идущие в Вест-Индию. Мне было почти пятнадцать, меня взяли. Так я попал на Карибы. - Моран тяжело перевёл дыхание. - Я научился драться. Научился защищаться. Но…
Он в замешательстве опустил чёрные ресницы и умолк.
- Но ты не смог защититься от меня, - вымолвил Грир, продолжая почти бессознательно перебирать пальцами его кудри. - Знаешь… ты бы мог сотню раз перерезать мне горло, как отчиму.
- Но я не хотел! - вскрикнул Моран тонко и отчаянно, а потом, запнувшись, упавшим до шёпота голосом закончил: - Я не хотел… моя вина…. я хотел… тебя.
Грир молчал. Как же просто всё это было… просто, и страшно, и больно, и стыдно.
Мучительно стыдно.
Наклонившись, он уткнулся лбом в горячий лоб Морана и сипло проронил, ведя ладонями по его напряжённой спине, по острым лопаткам:
- Мне надо было раньше спросить, но разве бы ты рассказал, ты…
Осёл, баран, дурак.
- Я точно такой же баран, - хрипло сознался Грир. Господи, его ладони просто истосковались по этому телу, изящному, тонкому и упругому, как стальной клинок! - Мы друг друга стоим. И мы друг друга не отпустим. Никогда. И…
Пальцы Морана нерешительно легли ему на грудь под рубашкой, и он судорожно втянул в себя воздух и оглянулся. Рядом был только стол со светильничком, который отчаянно замигал, и капитан нетерпеливо смахнул его на пол, свирепо чертыхнувшись. Моран прерывисто засмеялся и ахнул, когда Грир опрокинул его спиной на этот стол - в полной темноте. Его пальцы уже не были нерешительными, а нетерпеливо и неловко сдирали с Грира затрещавшую одежду. Тот снова выругался, застонал и тоже ликующе засмеялся, почти рыча от удовольствия.
Светильник жалобно хрустнул под его каблуком.
Они не знали, сколько прошло времени, возможно, несколько минут, а возможно, и час, когда наконец вернулись из поднебесья. Моран зашевелился в его руках, и Грир проворчал охрипшим голосом, подув на его взмокшие кудри, прилипшие ко лбу:
- Где у этого долбоёба койка?
Моран весь затрясся от смеха, а потом выдавил:
- Лучше скажи, что мы с ним будем делать, когда он откроет дверь?
Грир лениво вздёрнул бровь:
- А разве непонятно?