– Верно, некоторые из них просто дураки, – кивает Крук. – При любом раскладе индеец остается голодным, и поэтому я не склонен осуждать его за то, что он предпочитает не иметь дел с агентами. За исключением поставок оружия.
– Сорок шесть тысяч враждебных дикарей, и отлично вооруженных? – удивляюсь я. – Да это же вдвое больше всей регулярной армии США, не так ли?
– Господа, к нам проник английский шпион! – со смехом восклицает Шеридан. – Да, примерно так и есть. Но что бы ни думал Шерман, не все эти индейцы по-настоящему враждебны. На деле таких можно по пальцем пересчитать. Остальные просто не желают жить в агентствах и резервациях. По-настоящему непримиримыми можно назвать Бешеного Коня, Сидящего Быка и иже с ними – пара тысяч воинов, не более того. Опасности всеобщего восстания нет, если вы это имеете в виду. Ни малейшей опасности.
В этот миг подошла Элспет и принялась шутливо пенять мне за то, что не представил ее прославленному генералу Круку – она о нем, ясное дело, слыхом не слыхивала, но маленькая вертихвостка умела разглядеть красавца мужчину в любой ситуации. Крук расцвел, выкатил грудь колесом, поклонился, назвал ее "миледи" и принялся мести перед ней хвостом. Я же ревнивым глазом наблюдал за ее представлением и прислушивался к разговору, лениво текущему под сенью деревьев на исходе жаркого дня. Помогая прелестной подружке невесты налить пунш из чаши, я и думать забыл про индейцев.
Вспомнить о них пришлось через несколько часов, когда случилось непредвиденное. До свадьбы Шеридана многие годы я даже и не вспоминал про краснокожих, и вдруг, в один и тот же день, Дикий Запад уже во второй раз похлопал меня по плечу своей мозолистой рукой.
Мы с Элспет направлялись на обед в "Гранд-Пасифик". Я заглянул в тамошнюю общественную уборную, дабы расчесать баки и поправить подтяжки, и не обратил ни малейшего внимания на верзилу, который, едва не уткнувшись в зеркало, исследовал свой подбородок, что-то бормоча себе под нос. Я застегнулся и собирался уже идти, как вдруг бормотание перешло в громкий возглас изумления:
– Иньун! От-чень хорошо! Вашечуска! Пускающий Ветры! Хоэка!
Я обомлел, потому как не слышал языка сиу лет, наверное, двадцать с лишним. Говоривший отвернулся от зеркала – в руке он держал пинцет – и стал с радостным изумлением рассматривать меня. Я глядел и не верил своим глазам: передо мной стоял господин в сюртуке и брюках, с накрахмаленным воротничком и прочим, но все это великолепие увенчивало лицо чистокровного индейца прерий с полосой краски на лбу, проходившей у самых корней черных как смоль волос, ниспадающих на спину двумя большими косами. В одну из кос было вплетено красное орлиное перо. Ну, я знал, что американский отель – место довольно странное, но чтоб настолько? Чудное видение с улыбкой сделало шаг вперед.
– Ты помнить? У форта Ларами, год спустя после Большой Болезни? Ты, я, Карсон Метатель Веревок? Хан?
Внезапно меня отбросило на много лет назад, и я снова оказался в лощине и свежевал вместе с Вуттоном бизона… Перед глазами замелькали жуткие картины: размалеванное лицо под свисающим с головы хвостом енота… пиршество с брюле под Ларами… "От-чень хорошо! От-чень хорошо!"… И вот теперь те же самые черные дьявольские глаза смотрели на меня. По какой-то прихоти сознания сначала мне вспомнилось именно индейское его имя:
– Синтэ Глешка! Боже правый, неужели ты?
Индеец усиленно закивал:
– Пятнистый Хвост. Хинтэ!Сколько лет пройти? Ты хорошо сохранился, Пускающий Ветры, только немного инея осесть в твои волосы.
Он с усмешкой указал на седину в моих баках. Я все еще не мог отойти. Как бы чувствовали себя вы, если встретили бы какого-нибудь короля Людоедских островов, расхаживавшего нагишом по своим владениям в Южных морях, а лет двадцать спустя натолкнулись бы на него где-нибудь в "Савое", щеголяющего в смокинге и обращающегося к вам на смеси ломаного английского и своего родного языка, который вы почти совсем забыли? Да, во время последнего нашего свидания он был в набедренной повязке и головном уборе из перьев, и весь перемазанный в бизоньей крови… Теперь он говорил на сиу, и я старался опознать эти гортанные гласные, выуживая из памяти давно забытые слова.
– Погоди-ка… Э-э, анопта! Ты – Пятнистый Хвост, брюле? Убийца Пауни? – Рука моя сама собой дернулась и я приставил ко лбу согнутый палец – жест, означавший пауни, "Народ Волка". Бог знает, откуда всплывают такие вещи спустя столько-то лет. Индеец одобрительно каркнул и кивнул. – Но… но какого дьявола ты делаешь… ну, тут, в общем?
– Здесь? В "Гранд-Пасифик"? – Вождь развел руками. – Здесь не так хорошо. "Палмер-хауз" лучше: бойкий девушки-служанки… От-чень милый. Но там не быть комнаты, поэтому я и мои люди остановиться здесь. Хух!
Я, должно быть, бредил.
– Я хотел сказать, что ты делаешь… так далеко от своих вигвамов? В городе… в этой одежде?
– Хо! – мне положительно показалось, что глаза у Хвоста заблестели. – Одежда белый человек, самый настоящий. Я посетить типи Великого Отца в Вашингтоне. Быть очень важный пау-вау. Теперь мы возвращаться к свои люди – в мое агентство, агентство Пятнистого Хвоста на Уйат-ривер. Два солнца пути на железный конь. Хау-хау! Подожди.
Он снова повернул свою здоровенную башку к зеркалу, затаил дыхание, выдернул из подбородка волосок и сунул пинцет в карман. Пока он оправлял сюртук, я с тревогой заметил, что под мышкой у него висит револьвер, а на брючном ремне болтается в расшитом чехле скальпировальный нож.
– Хау! Мы теперь поесть с тобой. Задушки и большой снежный пудинг, который холодить язык. От-чень хорошо! – Он опять расплылся в улыбке и опустил мне на плечо здоровенную лапищу. – Сердце мое парит в облаках, когда я снова вижу старый друг из молодых дней, который помнить время, когда бизоны покрывать всю равнину, как одеялом. Хунхе! Идем есть!
Постепенно приходя в себя, я пришел к выводу, что мистер Пятнистый Хвост, вождь брюле-сиу, помимо прочего еще и шутник. Мой талант к языкам давал мне возможность моментально вживаться в любое выученное наречие, так что через минуту после встречи я уже думал на языке сиу. Зная, как богат этот язык с его живописными метафорами, я сообразил, что мой собеседник частенько использует их в ироническом смысле. Он мог не говорить про "типи Великого Отца" или про "снежный пудинг, который холодить язык" – ему вполне по силам было произнести "Белый дом" или "мороженое", ведь он же прекрасно знал названия отелей Чикаго и бегло говорил по-английски. Но это был хитрющий тип, и ему нравилось разыгрывать из себя романтического индейца, приехавшего на восток на "железном коне", поучаствовать в "важном пау-вау".
Неожиданная встреча до сих пор интриговала меня, и пока мы направлялись в обеденный зал, я стал выспрашивать, что привело его сюда и где он так выучил английский.
– В тюрьме, – спокойно отвечает он. – В форте Ливенворт, после того, как мы перебить конных солдат Грэттена. Исантанка заковать меня в железо. Йун!Потом между нашими людьми и вождями Исанханска начались большие пау-вау, и нас повезти в Вашингтон, чтобы говорить о мире. Хех-хех!Сколько воды они лить нам в уши! Теперь я жить со свои люди – Обожженные Бедра – в агентстве, и нас пытаются заставить ковырять землю железными палками. – Хвост затрясся от смеха. – А как ты, Пускающий Ветры? Ты быть все эти годы за большой вода, среди вашечуска? Расскажи мне про… – Вдруг вождь резко смолк, уставившись на что-то, а потом ловко, как огромный кот, скользнул за растущую в горшке пальму и стал разглядывать нечто через ее разрезные листья. – Хинте! Хоэка! Вах!