Кто больно на ее худобу‑то позарится...
– Ты мене царевну не забижай, а то вдарю, – погрозил кулаком самый грозный на вид боярин. Косая сажень в плечах, пудовые кулаки – он выделялся среди остальных, как медведь средь ежиков.
– А что я? Я говорю, что коли породниться с царством тридесятым, так и связи торговые наладить можно. Злато и каменья, опять‑таки, там дешевле.
– За честь, не за живот радеть потребно, – возмутился молодец, чьи речи начали вызывать у меня симпатию.
Что‑то гркжнуло, бояре замолчали, и к столам вышел посольский эскорт с Чудом‑Юдом во главе.
Они высокомерно прошествовали к столу и уселись.
Бояре возмущенно зароптали, не решаясь все же вслух выразить неудовольствие поведением гостей.
Чудо‑Юдо взял кувшин вина и опрокинул в одну из своих пастей, в то время пока остальные пять голов внимательно изучали обстановку.
Наконец его взгляд упал на меня. Я ответил ухмылкой и двинулся к нему.
От одного вида усеянной острыми зубами пасти меня бросило в холод. Но я одолел страх и почувствовал небывалый подъем от собственного безрассудства.
Ко мне повернулась вторая голова.
Еще шаг.
Третья голова обратила на меня свой взор.
Бояре затаили дыхание, почуяв, как что‑то назревает.
Четвертая и пятая головы одновременно клацнули зубами и уставились на меня.
Я сделал еще несколько шагов.
Чудо‑Юдо поставил пустой кувшин и, смачно рыгнув, сконцентрировал на мне все свое внимание.
– Так вот ты какой, Чудо‑Юдо...
– Страшно? – ухмыльнулась вторая справа голова.
– Да нет, любопытно. Давно в зоопарк не ходил.
– Ну смотри, человечек. Любуйся. Мало кто жив остался, встретившись со мною на поле брани.
– А трио свое ты куда дел? Аль сбежала псина, конь ускакал, а ворон улетел?
Как видите, и мне в детстве на ночь сказки читали...
– Ворон в клетке золоченой, конь в стойле, а черный пес на цепи.
– Как же ты в путь без них отправился? Некому будет под тобой споткнуться, некому на плече встрепенуться и позади ощетиниться.
– А почему это конь мой черный споткнется, черный ворон встрепенется, а пес черный ощетинится? Нет в мире силы, на погибель мне рожденной.
– А Иван – крестьянский сын?
– Так он еще не родился, а если и родился, так на бой не сгодится: сяду задом голым – только мокрое место останется.
– Ты, Чудо‑Юдо, погоди хвалиться. Похвалялась родня твоя на мосту на Калиновом, да только головы под мостом оставила.
– Лжешь!
– Да ты че! – Изобразив самую крутую распальцовку, на которую только способен, я принялся изображать из себя «серьезного па‑ца‑на» на разборках. – Сперва шесть голов, затем, на другую ночь, еще девять, и наконец на третью – двенадцать. Всего выходит двадцать семь штук.
– Да я тебя на одну руку посажу, а другой прихлопну – только брызнет меж пальцев.
– О'кей! Сегодня в полночь на Калиновом мосту, что на речке Смородине. Здесь недалеко – любой укажет. Если не сдрейфишь.
– Я буду там, поужинаю тобой.
Все шесть пастей клацнули, все двенадцать глаз зыркнули, но я уже развернулся и отошел.
Надо бы мне еще с Кощеем переговорить – вдруг разведаю, в каком яйце его смерть. А там прием, рекомендованный женщинам как самый действенный в случае бандитского нападения, и выноси готовенького...
Но переговорить с женихом заморским с глазу на глаз мне не удалось. Он появился вдвоем с царем‑батюшкой.
Их появление отметили поклонами и радостными выкриками. Еще бы, ожидание кончилось и с минуты на минуту начнется пир.
Кощей обвел всех собравшихся немигающим взором, который хорошо вписывался в его имидж.