Ее губы жадно впились в мои страстным поцелуем. Я не остался в долгу. Прижав ее к себе, я ощутил жгучее касание острых девичьих грудок. Мои ладони скользнули по плечам, по гибкой спинке, легли на упругие ягодицы и нежно сжали их, одновременно еще плотнее прижимая наши тела друг к другу в попытке слиться воедино. Навечно, навсегда...
К сожалению, вечность слишком скоротечна. И хотя мы ужасно соскучились друг по другу, целоваться‑миловаться было некогда, нужно было думать о том, как предотвратить свадьбу.
– Я не могу без тебя, любимый, – шепчет она мне.
– Я без тебя тоже, – отвечаю я.
Вот так началось заседание подпольного комитета по предотвращению свадьбы.
– Значит, так. Моя маленькая девочка попробует уговорить папаню указать сватам на дверь.
Алена с сомнением качает головой:
– Уже пробовала...
– Попробуй еще, а я постараюсь убедить жениха изменить решение.
– Как? – Она взволнованно заглядывает мне в глаза.
– У меня свои методы, – уклончиво отвечаю я, думая о мече‑кладенце, оставленном в чулане.
– Будь осторожен, – шепчет Алена и целует меня.
– Это уж точно. Мне есть ради кого жить. – Я весьма циничен по натуре – достойное дитя безумного мира, но... возможно, любовь придумана кем‑то свыше, а не нами.
Снова поцелуи, еще нежнее и трепетнее.
Выпустив меня, Алена закрыла двери. Скрипнул засов, сенная девка проводила меня в гостевые хоромы. Некоторое время потолкавшись среди слуг, поскольку отчет царю о ходе переговоров с его младшей дочерью следовало предоставить после обеда, я разузнал кое‑какие подробности о предстоящем банкете, на коем будут присутствовать окромя царя и бояр и заморские гости. Столы вынесли в сад. Значит, мне туда дорога.
Миновав застывших у дверей краснокафтанников, которые в ответ на мое пожелание здоровья лихо звякнули алебардами, я нырнул в тень ветвистого дуба.
Легкий ветерок приветственно зашелестел листвой, повеяло прохладой, которой не даст ни один кондиционер в мире.
Челядь закончила накрывать столы и удалилась. Остались лишь стольник, в сотый раз поправляющий блюда и смахивающий несуществующую пыль с лавок, да я.
Подождем.
Первыми появились думные бояре. Они чинно, но кучно вышли к столам и принялись переговариваться, не имея возможности сесть до того, как свое место займет царь.
Я невольно прислушался.
– Нет на земле нашей покоя, – посетовал седовласый, в кумачовой папахе, боярин с бородой по пояс. – И где ей видеть мир, коли нет почтения к былому? В прежние‑то времена посмела бы нечисть бледнолицая к царевой дочери свататься?
– Так силен же Кощей, страх как силен, – возразил другой, с хитрыми, непрестанно бегающими поросячьими глазками и нервно подергивющимися руками. Не иначе казначей.
– Мы тоже не из навоза слеплены, – вступил в полемику моложавый боярин. – Есть сила в руках и отвага в сердцах.
– Не много проку от отваги, коли врага вдесятеро.
– А по мне, так гнать надо взашей Кощея с пугалом его да сватами.
– Легко сказать, да кто может сладить с Чудом‑Юдом шестиглавым? Он же пламенем дышит и камень в песок разжевывает. А ручищи?
– Да, страшон...
– Боязно супротив выступать, а царевна Алена обвыкнется в хоромах Кощеевых, смотришь, и крутить им начнет. Вот нам и выгода.
– Так не люб он ей... Ох как не люб, – сверкая чистыми глазами, воскликнул молодец боярского роду.
– Люб – не люб... Главное – недостатку ни в чем не будет знать. А то, что лицом уродлив да телом чахл, так свыкнется. Такова женская доля... Сама, поди, тоже не больно сдобная девка. Кто больно на ее худобу‑то позарится.