Ни на секунду не переставая вопить, эта ведьма сорвала кокарду с моей шляпы и разодрала ее в клочки своими крючковатыми пальцами. Она плюнула на мою шляпу и швырнула ее на мостовую, а кусочки кокарды стала топтать ногами, приподняв края юбки, словно ей грозил скорпион.
В конце концов старуха вытолкала меня на улицу, убежала в дом и с шумом захлопнула дверь перед самым моим носом.
Ошеломленный и растерянный, я нагнулся, чтобы поднять шляпу с мостовой. Я так и не понял, что вызвало этот внезапный взрыв бешенства.
Между тем окна в соседних домах открылись, и из них послышались женские крики:
- Разбойник! В Рону его! В Рону!
Я недоуменно оглядывался, ища глазами разбойника, как вдруг в меня со всех сторон полетели цветочные горшки, куски штукатурки, булыжники, черепицы.
Не раздумывая больше, я бросился бежать и остановился только тогда, когда странная улица осталась далеко позади.
Я грустно поплелся на Дворцовую площадь, едва не плача от досады. Я никому не причинил зла, а между тем меня вышвырнули на улицу и побили камнями. За что? Что я сделал этой женщине в доме каноника? Почему она закричала, что я разбойник? Почему содрала с меня кокарду? Тщетно я искал ответа на эти вопросы.
Мне стало еще тяжелее при взгляде на пляшущую фарандолу толпу. У всех этих людей был кров, всех ждала постель! Только один я не знал, где проведу ночь. Видно, я родился неудачником… Что же будет со мной дальше?
Наступил уже вечер. Дворцовая площадь постепенно пустела. Никто не плясал больше фарандолы, и только откуда-то издалека доносились еще звуки тамбурина. Мимо меня прошла монашенка об руку с двумя солдатами. Несколько пьяниц еще теснились у опустевших бочек, выцеживая из них последние капли вина.
Я спустился на площадь Башенных часов. Там также царил мрак. С наступлением ночи поднялся сильный ветер. Поеживаясь от холода, люди торопливо расходились по домам.
Я бродил по улицам, не решаясь спросить, где казарма Национальной гвардии. Мне стыдно было показаться Воклеру без подаренной его женой кокарды. Но никого другого в Авиньоне я не знал, и, кроме того, Воклер сам сказал, чтобы я разыскал его, если меня постигнет неудача у каноника.
Я стал вглядываться в освещенные окна домов в надежде увидеть знакомую фигуру национального гвардейца, как вдруг неожиданно для себя вышел к самой ратуше. Я долго стоял у подъезда, не осмелившись зайти в дверь, покамест привратник не подошел ко мне и не спросил:
- Что ты здесь делаешь? Кто тебе нужен?
- Я ищу господина Воклера. Он здесь?
- Здесь нет никаких господ! Слышишь ты, отродье аристократов?
Привратник вцепился, как клещами, в мое плечо и поволок меня к двери крича:
- Бригадир Воклер! Эй, бригадир Воклер!
Застекленная дверь дома открылась, и я увидел моего бравого национального гвардейца без шляпы, с трубкой в зубах.
- Что случилось?
- Да вот, - сказал привратник, - знаете ли вы этого плута? По-моему, это шпион аристократов. Он спрашивал господина Воклера.
- О! Да это ты, малыш! Поздно же ты пришел, однако! - воскликнул Воклер. - Видно, каноник неласково тебя встретил? Что ж, тебе будет гораздо лучше с нами. Ступай за мной, мы тебя живо завербуем, и да здравствует нация!
Воклер повел меня в дом. Привратник неохотно пропустил нас и подозрительно глядел мне вслед.
Но мы уже вошли в кордегардию. Это была длинная и узкая комната. Посредине ее помещалась пышущая жаром печь. По стенам были расставлены лавки, на них, покуривая трубки, разлеглись национальные гвардейцы. С потолка свешивался кинкет под зеленым абажуром. В глубине комнаты на походную кровать были свалены в кучу ружья и сабли; стены кордегардии были испещрены какими-то надписями (не зная грамоты, я не мог прочитать их) и рисунками углем, изображавшими кавалеристов на конях, пехотинцев на карауле, артиллеристов у пушек и т. д. Помещение было жарко натоплено, и табачный дым в нем висел густым облаком.
Направо от входа стоял маленький стол; у стола, опустив голову на руки, спал какой-то гвардеец.
Воклер сказал:
- Товарищи, я привел к вам нового защитника революции. Мы примем его в наш батальон. Согласен, дружок?
Сняв шапку и выпрямившись во весь рост, я крикнул:
- Да здравствует нация! Свобода или смерть!
И национальные гвардейцы повторили за мной:
- Свобода или смерть!
Крики разбудили дремавшего гвардейца. Он заворочался на стуле, протирая глаза.
- Кто там пришел? Что случилось?
- Это наш новый доброволец, - сказал ему Воклер. - Надо записать его в список нашего батальона.
Гвардеец обернулся ко мне.
- Гражданин, как тебя зовут?
- Паскале, сын Паскаля.
- Где ты родился?
- В деревне Мальмор, графство Венессен.
- Отлично! Подпиши теперь свое имя.
Я потупился. Мне стыдно было признаться, что я не умею ни читать, ни писать.
- Ничего, - утешил Воклер, пожимая мне руку. - Ничего, что ты не умеешь писать черными чернилами, мы скоро научим тебя писать красными. Где сержант Бериго?
- Здесь, бригадир!
- Бериго, отведите новобранца к каптенармусу; надо поглядеть, какой у него будет вид в форме национального гвардейца.
Один из лежавших на лавках гвардейцев поднялся, выколотил трубку, засветил у печки фонарь и сделал мне знак следовать за собой.
По узкой и крутой лесенке мы взобрались на самую верхушку старинной башни и пришли в большую квадратную комнату, сверху донизу набитую солдатской одеждой и амуницией. Повсюду были разложены шапки, ружья, сабли, мундиры.
Сержант смерил меня взглядом и стал перебирать ворох одежды, лежавшей на полу. Наконец, он вытащил один мундир и подал его мне со словами:
- Кажется, как раз будет тебе по росту. Примерь-ка…
Мундир был поношенный, но какое это могло иметь значение? Он был сшит из темно-зеленого сукна. Широкий красный воротник и большие золотые пуговицы заставили меня тотчас же забыть и про длинные фалды доходившие чуть не до пят, и про необъятную ширину мундира. Я только подвернул слишком длинные рукава красной подкладкой наружу, и вышли отличные обшлага такого же цвета, как воротник.
Таким образом с одеждой дело было быстро покончено. Но шапка! Вот с ней-то пришлось порядком повозиться. Я перемерил штук двадцать-тридцать, но все они упорно лезли мне на глаза. Наконец, сержант Бериго потерял терпение.
- Бери этот красный колпак! - воскликнул он. - Будет копаться-то!
Я послушно надел колпак, верхушка которого свисала чуть не до плеча, и приколол к нему большую трехцветную кокарду.
Сержант дал мне также голубые штаны и пару белых гетр, сказав:
- Это не нужно мерить: брюки и гетры всегда всем впору… Теперь остается только выбрать ружье и саблю, этого добра у нас много!
Выбрать! Легко сказать - выбрать. Я взял первое подвернувшееся мне под руку ружье. Но сабли здесь были только короткие и кривые, а мне так хотелось найти длинную изогнутую саблю, такую, как у бригадира Воклера.
Видя, что я до завтра готов ворошить кучу оружия, сержант сказал:
- Разве ты не видишь, что все сабли похожи одна на другую, как горошины в одном стручке? Всякая из них станет острее бритвы, когда поточишь ее. Бери любую, и идем отсюда! Ну, живей!
Я смутился и взял первую попавшуюся саблю. Бериго запер дверь, и мы пошли обратно в кордегардию.
Нагруженный до отказа амуницией, я раз двадцать споткнулся во время спуска по узкой лесенке: то ружье задевало за стену, то сабля путалась в ногах.
В кордегардии меня тотчас же окружили гвардейцы. Каждый считал своим долгом высказать свое мнение.
- Колпак ловко сидит на нем! - заметил один.
- Да, а вот в мундире-то, пожалуй, вторая фалда лишняя: он мог бы закутаться весь в первую! - сказал другой.
- Не беда, - ответил Воклер, заметив мое огорчение, - было бы из чего кроить! Ты пойдешь ко мне ночевать, Паскале, и за ночь жена приведет все это в порядок. Завтра я научу тебя владеть ружьем и саблей, и… да здравствует нация! А теперь ступай спать, должно быть, ты очень устал.
Воклер снова навьючил мне на плечи ружье, саблю, гетры, - словом, всю мою амуницию, и мы вышли из ратуши. Мы долго шагали по темным уличкам, пока не дошли до чистенького домика на углу площади и улицы Палафарнери. В окнах домика не было света. Воклер крикнул:
- Лазули, Лазули!
Никто не ответил.
- Зайдем, - сказал Воклер, - жена, должно быть, еще в клубе.
Мы поднялись на второй этаж по крутой винтовой лесенке. Я ощупью находил дорогу в темноте, спотыкаясь на каждой ступеньке и задевая ружьем за стену. Наконец, мы попали в маленькую комнату, служившую одновременно кухней.
Воклер не без труда разжег светильник. Он разыскал в углу фитиль из пеньки, обмакнул его в горшок с серой, потом высек искру из кремня, зажег трут и, раздув огонек, окунул фитиль в блюдце с маслом. При этом он все время ворчал на отсутствующую жену, которой-де давно пора было вернуться из клуба.
- Скажи хоть ты, Паскале, бабье ли это дело? Кажется, мы, мужчины, достаточно сильны, чтобы и без помощи жен защитить свободу и революцию.
Напав на свою любимую тему, Воклер совершенно позабыл про Лазули.
Он горячо продолжал говорить: