- Франции нужна республика, народ мечтает о ней, и республика у нас будет! А этому предателю Капету мы докажем, что дольше обманывать народ ему не удастся! Кто теперь поверит, что, когда Капета задержали на границе, он хотел выехать из Франции, чтобы завербовать нам союзников? Знаем мы этих союзников! Просто он хотел стать во главе врагов нации! Этого проклятого короля следует укоротить… на голову. И если парижане побоятся сделать это, что ж, мы, патриоты-южане, сами пойдем в Париж и схватим тирана за горло! А гордую Австриячку прокатим на осле по всему Парижу лицом к хвосту! И приспешников Капета - баронов, графов, князей и прочую шваль - никого не забудем, каждый получит свое!
Не переставая говорить, Воклер хлопотал, накрывая стол к ужину. Он поставил блюдо с жарким, которое вытащил из теплой еще печи, кувшин с вином и три тарелки. Убедившись, что сын спокойно спит в соседней комнатушке, Воклер сказал мне:
- Не стоит дожидаться жены, садись и ешь, а после ужина сейчас же ложись спать. Завтра мы встанем раненько утром…
Но едва мы сели за стол, как пришла Лазули.
- Не сердись на меня, голубчик Воклер… Я возвращаюсь из клуба. Если бы ты знал, что там произошло!
- А что! - с интересом спросил Воклер.
Но в этот момент Лазули заметила меня.
- А, вот как! Да у тебя здесь товарищ! Уж не тот ли это маленький горец, что сидел с нами на Дворцовой площади? Какой славный национальный гвардеец! Только мундир слишком широк для него. Ну, не беда, мы это живо поправим. Что ж ты стоишь, дружок? Ты у себя дома! Кушай, а я расскажу вам обо всех событиях.
- Рассказывай, Лазули! - сказал Воклер, нарезая нам по ломтю хлеба и накладывая на тарелки жаркое. - Рассказывай же скорее, что там такое случилось.
- Ничего хорошего. Нам прочли в клубе письмо патриота Барбару марсельским федератам. В нем говорится о том, что в Париже контрреволюционеры подняли голову, что король не разрешает собраться в столице батальонам федератов из провинции. Барбару пишет, что парижане, того и гляди, изменят и снова примкнут к партии короля, а тогда погибла наша революция! Он пишет еще, что Национальная гвардия в Париже совершенно разложилась, что ей нельзя доверять ни на грош и что необходимо красным южанам - горцам, санкюлотам, федератам - вооружиться и двинуться на Париж с лозунгом: "Свобода или смерть!"
Пока Лазули рассказывала, Воклер трижды до краев наполнял вином мой стакан.
Услышав слова "Свобода или смерть!", я вскочил с места и, размахивая ножом, закричал:
- Свобода или смерть! Патриот Барбару прав! Я за красных южан, за санкюлотов, за федератов! И я пойду в Париж! Я должен отомстить д’Амбрену, который стегал кнутом моего отца и чуть не убил меня самого! Этот аристократ отправился в Париж, на защиту короля? Ничего, мы тоже пойдем туда! И у меня теперь есть ружье! Свобода или смерть!
- Браво, браво! - воскликнул Воклер. - Из тебя выйдет добрый патриот, Паскале!
Не помню хорошо, что было дальше. Кажется, мы пели старинные провансальские песни и, взявшись за руки, плясали вокруг стола бешеную фарандолу.
Потом Лазули отвела меня в соседнюю комнату и уложила на постель рядом с своим сыном. Не успел я опустить голову на подушку, как заснул мертвым сном.
Глава пятая
МАРСЕЛЬСКИЙ БАТАЛЬОН
Спал я, как убитый. Однако, едва лишь забрезжила заря и бледный рассвет заглянул в окно маленькой комнаты, я открыл глаза.
Первой моей мыслью было, что все события вчерашнего дня не что иное, как сон. Но, оглядевшись, увидев незнакомую комнату, я понял, что это были не грезы, а действительность.
Дверь в кухню была приоткрыта; я увидел там Лазули за работой. Она держала на коленях мой мундир и перешивала его. Блестящая длинная игла так и мелькала у нее в руках.
Воклер, сидя рядом с женой, возился с моим ружьем: он менял в нем кремень. Муж и жена, видимо, старались производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить меня. От времени до времени Лазули показывала мужу складку, сделанную ею на обшлаге рукава или на полах мундира, и Воклер одобрительно кивал головой, как бы говоря: "Да, да, так будет в самую пору". И Лазули снова бралась за шитье.
Из робости я долго не решался дать понять этим добрым людям, что я уже не сплю.
Наконец, я кашлянул.
- Пойди погляди, не проснулся ли он, - сказала мужу Лазули.
Воклер на цыпочках подошел к двери комнатушки, где я спал, и, заглянув в нее, увидел, что я лежу с широко открытыми глазами.
- Ах, ты, маленький плут, - сказал он, - да ты уже не спишь! Хочешь встать и примерить мундир?
Хочу ли я?! Одним прыжком я вскочил на ноги.
Едва успев натянуть мундир, я объявил, что он сидит на мне, как кольцо на пальце.
Лазули, улыбаясь, вертела меня во все стороны и рукой приглаживала складки.
- Не жмет ли подмышками? - спросила Лазули.
- Нет, нет, уверяю вас, - повторял я, боясь, как бы она не заставила меня снять мундир.
Воклер протянул мне желтую перевязь с саблей. Затем торжественно принес и водрузил мне на голову красный колпак с трехцветной кокардой. Отойдя на шаг назад, чтобы полюбоваться результатами своей работы, он всплеснул руками и воскликнул:
- Вот теперь ты настоящий санкюлот, Паскале! Такому не стыдно показаться и в Париже!
Опорожняя карманы старой куртки, я нашел письмо господина Рандуле к канонику Жоссерану. Вспомнив прием, оказанный мне его служанкой, я разорвал это письмо на мелкие клочки.
Три новеньких, блестящих экю, подаренных мне мальморским кюре, я побоялся оставить при себе. Я отдал деньги Лазули.
- Сохраните их для меня, - сказал я ей.
Лазули заперла деньги в сундук, где хранились все ее сокровища.
- Когда тебе понадобятся деньги, скажи мне, и ты тотчас же их получишь, - сказала мне добрая женщина.
С этого дня я обрел свой дом.
Обучившись военному строю и обращению с оружием, я вместе с другими федератами теперь ежедневно нес караул то у входа в папский дворец, то у дверей городской ратуши, то у переправы через Рону, то, наконец, у телеграфа, высившегося на скале над рекой. Телеграф я мог разглядывать часами, разинув от изумления рот. Каждый раз я находил что-то новое и интересное в двух черных планках. Они то переплетались между собой, то расходились в разные стороны, вытягиваясь в одну прямую, то снова складывались, словно гигантская бритва.
Мы несли караул днем и ночью, в любую погоду - в дождь и в снег, на ветру и под палящим солнцем.