Мария вздохнула с облегчением и прошептала про себя:
- Какое счастье! Артюс, чиновник полиции, поможет мне. Годэн ничего не должен узнать про это письмо.
Она позвонила, вошла Франсуаза.
- Готово все? - спросила маркиза.
- Коляска подана.
- В таком случае пойдемте, господин Сэн-Круа! - сказала Мария, подавая руку офицеру, и они вышли из библиотечной комнаты.
* * *
Комната, которую Лашоссе занимал в особняке Дамарр, находилась в заднем строении и имела отдельный вход через сад. Лашоссе позаботился о том, чтобы прочие обитатели дома не могли мешать ему.
При наступлении сумерек Лашоссе ушел из главного строения в свою комнату и поджидал товарища Мореля, как то было условлено между ними. Часы пробили семь, а его все еще не было. Тогда Лашоссе начал беспокоиться, и им овладело сомнение.
Но вскоре скрипнули ворота, и Лашоссе вышел навстречу ожидаемому гостю. Он отворил дверь, выглянул во двор, но там никого не было; послышались громкие шаги Мореля, уже поднимавшегося по лестнице.
- Это - ты, Морель? - спросил он.
- Да, я, - ответил хриплый голос товарища, и вскоре Морель появился в комнате камердинера.
При огне, который Лашоссе зажег, лицо вошедшего казалось мертвенно-бледным и искаженным. Глаза Мореля, обыкновенно тусклые и бесцветные, горели лихорадочным блеском, а руки беспокойно шевелились.
- Дай стул, Лашоссе, поскорее стул! - произнес он задыхаясь. - Я целое утро хожу, здесь возле дома. Вот так!.. Дай отдохнуть, а затем слушай, я буду рассказывать.
Он продолжал стонать. Лашоссе налил ему стакан вина; Морель взял его дрожащей рукой и залпом выпил.
- Ну, говори, Морель. Был ты у маркизы?
- Да, - прошептал злодей, боязливо оглядываясь. - Дверь у тебя на запоре?
- Конечно. Никого нет поблизости, можешь смело говорить. Застал ты ее дома?
- Да, Но она была не одна.
- Это можно было предполагать. А кто же был у нее? Пенотье или кто-либо иной?
- Был какой-то офицер, - простонал Морель.
- А это я подозревал, - сказал Лашоссе про себя. - Ну, а что было дальше? - спросил он громко. - Офицер?
- Пьер, - прошептал Морель, пододвигаясь к товарищу. - Я скажу тебе, чего еще никто не знает. Офицер, которого я встретил у маркизы, был поручик Годэн де Сэн-Круа.
- Ну, конечно, об этом знает весь свет, и если маркиза ничего не имеет против этого, то никому нет до этого дела.
Морель сильно закашлялся, затем, приложив рот к уху Лашоссе, сказал:
- Пьер, этот поручик де Сэн-Круа знает, что я - убийца.
Лашоссе вскочил как громом пораженный.
- Кто, ты? - спросил он.
- Я - убийца, - произнес Морель с расстановкой.
Лашоссе пристально посмотрел на него, затем сказал совершенно спокойным тоном:
- Право, я не считал тебя способным на такую отвагу.
Морель, переведя дух, сказал:
- Это было давно, Лашоссе; я должен тебе исповедаться во всем, для того, чтобы ты понял положение вещей.
- Ну, исповедывайся.
Морель несколько отодвинулся и начал свой рассказ об убийстве Тонно, которое читателю уже известно.
- Ну, а теперь, - заключил Морель, - этого самого мальчика я встретил вчера у маркизы. Он бросился на меня и закричал: "разбойник!". Это был поручик де Сэн-Круа.
- Ох, любезный Морель, - заметил Лашоссе, - это - скверная штука; ну, впрочем подумаем, как бы направить дело в твою пользу. Прежде всего откуда ты знаешь, что этот офицер именно и есть Сэн-Круа? - спросил он, зорко глядя на товарища.
- Я мог бы сказать, что и до меня дошел слух о том, что он - любовник маркизы, но я хочу быть откровенным; быть может, это поможет делу. Вот посмотри: это - бумаги, которые я нашел в кармане у старика. Они были привязаны к его руке. Из этих бумаг явствует, что молодой Годэн носит имя де Сэн-Круа, а старика звали Жак Тонно; затем из этих же бумаг видно, что родители молодого человека…
- Давай-ка сюда! - крикнул Лашоссе, вскакивая с места, - давай сюда! Это дороже десяти кошелей, набитых деньгами.
Он так быстро выхватил бумаги у Мореля, что те рассыпались по полу. Затем он подобрал их, разложил на столе и стал быстро пробегать написанное. Наконец его взор остановился на одном месте, и, прочитав его, он громко воскликнул:
- Вот оно, вот оно! Вот - самое главное. Теперь он у меня в руках. Эти бумаги я оставлю у себя.
- Но Лашоссе, - боязливо заметил Морель.
- Без возражений, - заорал камердинер. - Ты так же в моих руках, как и все они - все, говорю тебе. Обмолвись одним только словечком, и я знаю, как с тобой поступить. Ты был вором, грабителем, фальшивомонетчиком, убийцей, всем, и до сих пор не погиб только благодаря удивительно счастливо сложившимся обстоятельствам. Берегись же, как бы я тебя не вывел на свет Божий!.. Оставайся лучше в тени и показывайся лишь тогда, когда тебя призовут твои друзья.
- Но ведь я также хочу получить свою часть, - сказал Морель, дерзко поднимаясь с места.
- Свою часть ты получишь, но будь благоразумен. Поручика де Сэн-Круа я знаю лучше, чем ты думаешь. Я знаю, как быстро и горячо, сильно и бесстрашно он берется за дело. Если он заметил тебя - ты погибнешь; так берегись же! Останься в лаборатории старого Гюэ; ведь про тебя идет молва, что ты - алхимик, так как ты несколько лет ходил по базарам с торговцами, которые продавали крысиный яд вместо лекарств; довольствуйся пока этим званием и молчи!
Морель еще что-то проворчал про себя, но Лашоссе не обратил на это ни малейшего внимания. Он старательно сложил бумаги и, перевязав их, похлопал Мореля по плечу, говоря:
- Ну, вот, теперь у нас есть все. Ты можешь уйти. Или тебе нужно еще что-нибудь сообщить мне?
- Нет, - сказал ошеломленный Морель.
Лашоссе открыл ему дверь, и слуга старика Гюэ спустился вниз по лестнице, прошел двор, после чего, миновав ворота, смешался с прохожими на улице.
Оставшись один, Лашоссе бережно спрятал полученные бумаги в свой сундук. Затем он несколько раз прошелся по комнате и опять остановился у стола.
"Нужно раздобыть его, - сказал он про себя. - Уж я его прищемлю. Все как нельзя лучше идет к тому, чтобы повергнуть в прах того господина, который так унизил, погубил меня. За дело!"
Лашоссе взял лист бумаги, придвинул чернильницу и стал писать. Быстро скользило перо по бумаге, лишь временами пишущий останавливался и произносил: "Отлично! Вот так хорошо!" - или разражался громким хохотом. Наконец он окончил письмо, запечатал, и надписал адрес: "Генеральному контролеру высшего духовенства в Реймсе, его преподобию господину Ганивэ де Сэн-Лорен".
Это письмо Лашоссе отнес на почту и направился затем в улицу Симетьер. Мы уже знаем, каково было действие письма камердинера. Сэн-Лорен прибыл в Париж.
VII
Семейные сцены
- Но ведь Вы должны же согласиться, если у Вас еще сохранилась хоть искра понимания чистоты нравов, что поведение Вашей супруги прямо-таки скандально.
- Высший свет, многоуважаемый тесть, высший свет! Вы не понимаете благородства, которым одарены мы и которое вовсе не допускает мелочности, признаваемой торговцами-зеленщиками.
- Если Вам интересно знать, - да, у меня такая торгашеская натура, у меня такие странные понятия о чести и репутации, о нравственности. И примите во внимание, что я могу быть так же груб, невежлив и бесцеремонен, как тамошние торговцы, когда дело касается чести моего дома.
- Я никогда не сомневался в этом, и прошу Вас пощадить меня и не давать мне ни образцов Вашей честности, ни доказательств Вашей бесцеремонности. Я совершенно не сталкиваюсь с Вашим кругом знакомых, так же как и моя жена, Ваша прелестная дочь; поэтому не вмешивайтесь в нашу семейную жизнь; мы не призываем ни Вас, дорогой папаша, ни Вас, милые шурины.
Это - отрывки из беседы, происходившей между маркизом де Бренвилье и его тестем, судьей д‘Обрэ, а также двумя братьями маркизы - Анри, также судьей, и Мишелем, королевским советником. Связь между Марией де Бренвилье и Сэн-Круа, с каждым днем все более и более обнаруживавшаяся, уже причинила множество пренеприятных сцен высокопоставленной и очень уважаемой семье. Сначала старик Обрэ предупреждал своего зятя, как друг и отец, однако маркиз отнесся к этому слишком легкомысленно. Когда же свидания Сэн-Круа с Марией не только не прекратились, но даже как будто нарочно стали происходить у всех на глазах, братья решили переговорить с маркизом. На этот раз Бренвилье сильно обиделся и стал намекать на задетую честь рыцаря, поединок и тому подобное. Наконец отец и сыновья решили общими усилиями взяться за маркиза, но последний выказал лишь почти оскорбительное равнодушие и легкомыслие.
- Было бы благоразумнее, - начал опять Мишель, - если бы Вы держались менее вызывающего тона по отношению к нам. Подумайте, как тяжело нам вести с Вами подобного рода беседу! Подумайте также, что наша честь запятнана поведением Вашей супруги и Вашим отношением к этому. Когда я прихожу в свое отделение, то мне кажется, что взоры всех обращены на меня; мне чудится шепот вокруг меня, и я хватаюсь за всякое случайно сказанное слово, предчувствуя в нем злостный намек. Да, недавно старый советник Серран так и сказал: "Сегодня я не поклонился Вашей сестре в роще Рамбулье, потому что не желал раскланиваться с поручиком, с которым она проехала в коляске".
Маркиз Бренвилье заложил ногу на ногу и со злобной улыбкой произнес:
- Скажите же, милый Мишель, господину де Серрану вот что: пусть он скажет это поручику де Сэн-Круа в лицо; тогда ему, вероятно, не придется больше подписывать сметы для королевского совета.