- В этом ты волен, мой милый, - ответил Дегрэ, - но ты на плохом счету, и я все беру на себя.
- У Вас нет против меня никаких улик; зачем же Вы набросились на меня, словно тигр на добычу?
- Да разве ты - не Ролатр, не Лашоссе? Этого для меня довольно. Ну, ведите его! В Консьержери с тобой познакомятся короче.
Лашоссе больше не возражал. Он бросил на Ренэ последний горестно-приветственный взгляд; затем его повели. Глазер, по приказанию Дегрэ, остался в своей комнате, которую сержант замкнул. Затем все вышли на улицу.
Тогда из люка, ведшего в погреб, вылез Морель, бывший невидимым свидетелем происходившего, и бросился бежать.
- Я первый принесу ей это известие, - прошептал он, - теперь она у меня в руках! Письмо я могу разорвать, за это хорошо заплатят. Выдать меня она не может; у нее нет доказательств. Лучше всего было бы помочь ей бежать за границу, притом, конечно, чтобы она взяла меня с собой! - и он поспешно направился на Львиную улицу.
II
Напрасные старания - бегство
На руках и ногах Лашоссе уже звенели цепи, когда помощник Гюэ появился у стены, отделявшей сад дома д‘Обрэ от Львиной улицы. Морель надеялся встретить маркизу, которая часто в поздние часы отправлялась к Сэн-Круа, но по воле случая она в эту ночь не выходила из дома.
Маркиза была теперь единственной и полновластной владелицей особняка, так как после своего ужасного открытия, что маркиза пытается отравить его, ее муж переселился из Парижа в свое поместье Пикпюс.
Зная это, Морель не колеблясь перелез через стену и очутился в саду. Но напрасно стучал он в запертые ставни и в двери; в доме по-прежнему царила тишина. Тогда он стал бросать песком в одно из окон. Вскоре он заметил, что оно отворяется, и в неясном свете просыпающегося утра, уже освещавшего крыши, увидел голову женщины.
- Кто там? - спросил чей-то голос.
- Вы - камеристка маркизы? - спросил Морель, изменив голос.
- Да. Что Вам нужно?
- Я - из Пикпюса; меня прислал господин маркиз. Мне крайне необходимо видеть барыню. Вы сами должны понять, что дело важное, иначе я не пришел бы в такой неурочный час.
- Боже милостивый! Но ведь маркиз не умирает?
- Гм… моя весть не многим лучше. - Морель сказал правду. - Поторопитесь же! Мне необходимо говорить с маркизой!
Прошло несколько времени; наконец Морель услышал звук отодвигаемых задвижек, главная дверь отворилась, и на пороге террасы появилась Франсуаза Руссель. Узнав Мореля, которого она хорошо запомнила со времени встречи с Сэн-Круа, она вскрикнула и отступила.
- Ну, что там! - быстро сказал Морель, - не кричите же! Я - садовник в Пикпюсе и человек порядочный. Доложите же маркизе; я подожду здесь, чтобы слуги не подумали, что я пришел стащить что-нибудь. Когда являешься в дом в такой час, не мудрено заслужить подобное подозрение.
Франсуаза побежала наверх, и через несколько минут явилась маркиза. Она была в ночном туалете, с распущенными волосами. На ее плечах был накинут красный бархатный плащ, богато отороченный мехом.
- Морель? - вполголоса спросила она.
- Я, маркиза.
- Ты - вестник несчастья, я чувствую это. Твое приближение приносит зло. Ты не от маркиза?
- Нет, я от Сэн-Круа. Вероятно он шлет Вам свой привет; я говорю: вероятно, потому что некому было принять его последние распоряжения.
- "Последние распоряжения"? - повторила маркиза, проведя рукой по лицу, - "некому принять"? Что ты говоришь? Неужели Годэн… Нет, не может быть, чтобы Годэн… убежал?
- Нет, он не убежал; скорее он очень просто лежит на месте, потому что несколько часов тому назад он умер.
Из уст маркизы вырвалось что-то похожее на шипение змеи, потревоженной в своем логовище. Она подалась вперед и с такой силой схватила Мореля за грудь, что он вскрикнул от боли и отшатнулся.
- Что? Умер?! Годэн? - она пошатнулась и прижала крепко стиснутые руки к сердцу.
- Маркиза, - поспешно сказал Морель, - Вы должны узнать все: поручик умер от взрыва, произведенного неудачным опытом. При нем никого не было… Убежище открыто; все тайны в руках сыщиков Рейни, которые уже роются в ящиках и сундуках Сэн-Круа. С ними был Ренэ Дамарр. Невидимые союзники доктора Экзили плохо сдержали свое слово. Спасайтесь!
Лицо Марии де Бренвилье походило на маску. Не меняя положения, она спросила:
- Правда ли то, что ты говоришь?
- Я не прибавил и не убавил ни слова. Не прошло еще и двух часов с той минуты, как Лашоссе был схвачен и отведен в Консьержери. Комиссар Пикар будет осматривать подземелье.
Мария зашаталась, как пьяная.
- Что же Вы решили? - спросил Морель.
- Кто это кричит, - закричала маркиза, озираясь, - кто? - Она осмотрелась безумными, выкатывающимися глазами. - Да. Вот что! Это - ты, Морель! Да, это - ты. Что ты спрашивал?
- Я спрашиваю: на что Вы решились?
- Я поеду к Пикару… золото всесильно. Ах, Годэн! Годэн! - дико вскрикнула она, - для того ли мы всем рисковали, терпели, ждали, боролись!
Потом, словно за ней гнались духи, она бросилась бежать вверх по лестнице, в свою комнату, оставив Мореля в совершенном смущении. Он не нашел ничего лучшего, как тоже уйти.
Придя к себе, Мария опомнилась. Она поспешно оделась и накинула на голову капюшон, затем открыла ящик своего стола и вынула из него сверток золота; потом позвала Франсуазу.
- Маркиз очень болен, - сказала она, - я тороплюсь к доктору Башо. Если он согласится, мы вместе поедем в Пикпюс к больному. Очень возможно, что я не вернусь.
* * *
- Тысяча чертей! Что там случилось в такую рань? Бум, бум! Вишь, как стучит! Иду, иду! Дзинь! Еще звонят! Вот торопится-то!
Во время этого монолога Пьер Фратэ, писец полицейского комиссара Пикара, встал с постели, одел халат, натянул на свои худые ноги пару длинных суконных штиблет и вылез из своей крошечной комнатки в сени.
Он был сильно не в духе, потому что ему было холодно; но ему было строго приказано немедленно открывать на звон и стук, так как уже много раз случалось, что Пикар не оказывался на месте преступления в весьма важных случаях убийства, насилия, заключения в тюрьму и т. д., и все потому, что его сонливый писец не впускал тех, которые являлись с известиями. Итак, Фратэ, хотя и медленно, но все же направился к входным дверям, отворил слуховое окно и выглянул.
- Что за черт! Это - женщина! - проворчал он.
- Отворите! - сказал голос снаружи, - мне надо переговорить с господином Пикар.
- Он спит! - грубо отрезал Фратэ.
- Мне необходимо видеть его, и сию минуту!
- У Вас кого-нибудь убили?
Женщина громко вскрикнула и повторила:
- Разбудите комиссара!
- Нельзя!
В окно просунулась рука, и в ту же минуту послышался звон золотой монеты, упавшей к ногам писца.
- Эге, дело-то, должно быть, важное, - хихикнул Фратэ, нагибаясь поднять деньги. - Входите, мадам! - крикнул он, отворяя двери, - входите! Можете быть уверены, что я употреблю все силы, чтобы разбудить комиссара.
Впустив посетительницу в канцелярию, он отпер одну из ставень, подвинул даме стул и вышел.
- Сударыня, - сказал он, вернувшись через несколько минут, - полагая, что дело важное, господин Пикар просит Вас пройти в его комнату.
Он ввел посетительницу в кабинет комиссара, где на столе, на спиртовой лампе, кипело утреннее питье, что-то вроде ячменного кофе. Пикар встал раньше своего писца; он не заставил маркизы ждать и тотчас вышел, хотя и в халате.
- Маркиза де Бренвилье! - в изумлении воскликнул он.
- Господин Пикар, - сказала маркиза, - по тому, что я явилась так рано, Вы уже можете судить о важности моего дела.
- Конечно, конечно! Я очень счастлив…
- Не злоупотребляя Вашим временем, - проговорила маркиза, - я хотела бы попросить Вас ответить мне на несколько вопросов.
- Очень охотно!
- Правда ли, что поручик де Сэн-Круа вследствие несчастного случая подвергся смерти во время своих химических опытов?
- Это - правда. Вчера вечером господин де Сэн-Круа умер в своей лаборатории; по-видимому, он задохнулся от вредных газов.
Маркиза спрятала лицо в богато вышитом платке, который держала в дрожащих руках, а затем, после короткого молчания, продолжала:
- Господин Пикар, Вам известны многие тайны столицы, Вы знакомы со страстями и слабостями человечества; Вы можете судить о них благосклоннее, чем наши священники. Я полагаю, что моя связь с покойным не осталась Вам неизвестной?
- Вы ошиблись, маркиза.
- Итак, я признаюсь Вам, что когда-то я действительно любила поручика де Сэн-Круа; я и теперь люблю его, но голос чести, голос разума повелевал мне вырвать из сердца эту любовь. Я послушалась этого голоса. Мой друг не мог вполне последовать моему примеру; ни светская жизнь, ни научные занятия не могли заставить его забыть преступную любовь к жене его больного друга. Он продолжал думать обо мне, осыпать меня знаками своего внимания, писать мне… Я, наверное знаю, что в его лаборатории находилась шкатулка с разными сувенирами и письмами, могущими пролить свет на прежнюю нашу связь. Для любящего сердца Сэн-Круа в тиши его уединения эти предметы являлись трогательным напоминанием о минувших днях былого счастья; если же они попадут в руки судей, - я буду опозорена. Мои враги и любители скандалов найдут в этом ящике богатую пищу… Спасите меня! Возвратите мне эту шкатулку, и я не только навеки останусь благодарна Вам, но заплачу за эту незначительную вещь на вес золота.