- Умница, - похвалил Гуцул. - Это ты мыслишь точно так же, как я поначалу. А там - специфика. Во-первых, у этих самых, назовем их лидерами, имелись друзья-приятели, которые с Советской властью не в ладах. То ли они ее не любили, то ли она их - неважно. Важно, что им надо было помогать, и наши ученые это делали. Кто и по каким причинам - это потом. Сейчас важно понять вот что: когда все вертелось в работе, многие документы, в том числе и эти тибетские, оседали часто "на руках". А руки эти могли листать их не только в официальной лаборатории.
- И потом кто-то начал их собирать! - приподнялся Корсаков.
- Ну, ты смотри не улети, - улыбнулся Гуцул. - Но мысль правильная.
- То есть, - не обращая внимания на иронию, продолжил Игорь, - когда, например, Бокий изымал документы после расстрела Блюмкина, он нашел не все…
- А он и не знал, что такое "всё", - уточнил Гуцул. - Часть, и, видимо, значительная, просто не регистрировалась, но и из занесенного в разные журналы учета нашли тоже далеко не все.
- Кстати, специалисты мне подсказали, что, возможно, какая-то часть "тибетских" документов могла быть простой фальшивкой, - вспомнил Корсаков.
- Так и было, мы это потом выяснили, - кивнул Гуцул. - Правда, проверять не стали: факт установлен, а копать дальше смысла не имелось.
Он поднялся и двинулся к двери:
- Ты посиди, а я до ветру схожу. Пора, как говорится.
- Да и во мне чаю полно, - признался Корсаков. - Схожу и я за компанию.
Когда Корсаков вернулся, Гуцул уже растапливал печь, а чайник, накрытый полотенцем, настаивался до нужной крепости, и по кухне витал чудесный аромат.
- Значит, дело вы и закрыли? - напомнил Корсаков.
- Закрыли? Это ты с чего взял?
- Вы же сказали, что копать дальше не было смысла.
- Ах, ты об этом. Не было смысла выяснять, какие документы являлись фальшивками, и только. Остальное, если бы и хотели, не закрыли бы.
- Что так?
- Кто-то стал искать эти документы, так сказать, с другой стороны. Ты слышал о "лагерном эксперименте"?
- Льгов рассказывал.
- В этом эксперименте с Росохватским работал молодой, но очень перспективный помощник по фамилии Маслов, - Гуцул поднялся из-за стола, подошел к печи. - Греется. Нет тепла лучше, чем от печи, поверь, Егор. Старикам от нее самое важное тепло идет.
Гуцул прижался к печи спиной и продолжил:
- Так вот, доверял Бокий этому Маслову очень многое, и тот, судя по всему, начальника своего не подводил. А когда того арестовывали, Маслов совершенно случайно оказался в отпуске. Его, конечно, тоже искали, но не нашли и поиски свернули.
- Почему?
- Любил он, видишь ли, сплавляться по горным рекам на байдарках. А дело это опасное. Сейчас-то они все в касках да в спасательных жилетах, а тогда ведь все было, так сказать, в натуральном виде. Знали, что Маслов обожает, как сказали бы сейчас, экстрим и часто отправляется в такие путешествия один, ну и решили, что он где-то погиб во время такого сплава. Тем более, никто точно не знал, куда он уехал в тот раз.
- Так он потом объявился?
- Да как тебе сказать? - Гуцул помолчал. - Сам он, конечно, не появлялся, но ты учти, что пропал-то он в конце тридцатых, а я делом этим всерьез занялся в семидесятые. Это же через сорок лет, считай.
- Тогда почему решили, что он не погиб?
- Не "решил", а предполагаю, - уточнил Гуцул. - И предполагаю потому, что в конце сороковых стали исчезать те, кто был связан с этим самым "лагерным экспериментом" - бывшие зеки, охранники, ушедшие в отставку, гражданский персонал - но те, кто к этому времени уехал от лагеря далеко. Мы только в начале восьмидесятых сообразили, что все эти исчезновения могут быть связаны.
- Исчезали только люди?
- Да. Видимо, поиски шли по разным направлениям. Те, кто тогда находился в лагере, мог сообщить очень многое. Причем информацию очень точную, например, кто-то случайно кого-то встретил несколько лет назад и записал адрес на всякий случай. Ну, что вы! - воскликнул Гуцул, удивляясь несообразительности Корсакова.
- Значит, искали и документы, и людей? - не обратил на это внимания Игорь.
- А "нашли" только людей, - упрямо повторил Гу-цул.
- Ну, а если кто-то нашел документы, которые искали вы?
Гуцул снова подошел к печи, прислонился к ней и замер, улыбнувшись:
- Руки у них коротки.
- Ну, а все-таки?
- Я бы непременно знал, - убежденно сказал хозяин дома.
Корсакову показалось, что в сенях кто-то ходит.
- Вы двери-то закрыли?
- Закрыл, закрыл, - успокоил Гуцул. - Это у меня привычка.
Со стороны сеней донесся шум и в комнату вошел Глеб Маслов:
- Стареешь ты, Гуцул, и дуреешь. Да ты не огорчайся по этому поводу. Жить тебе осталось недолго.
25. Москва. Пятница
Очкарь подошел к скамейке, возле которой топтались двое его парней. На скамейке лежал мобильник, из которого доносился голос.
- Вроде про нас что-то базарят, - доложил тот, который прислушивался, наклонившись.
- Не трогал? - поинтересовался на всякий случай Очкарь.
- Да я что? - искренне обиделся парень.
- Ну, я просто спросил. Мало ли что. Замотались все, - почти ласково объяснил Очкарь.
Он, вообще, не любил кричать на тех, кто был ниже него по своему положению. Зачем? Они и так халдеи, их дело - служить таким, как он - Тимофей Зубов. Таким, кто силой своего характера смог выбраться наверх, чтобы вести за собой разную шантрапу, рожденную, чтобы подчиняться и служить сильным!
Даже кличку свою он полюбил со временем и разрешал всем, даже самым молодым подчиненным, которые в службе безопасности-то работали без году неделю, звать его Очкарем. Ему от этого никакого ущерба не было, зачем обижаться на очевидное: толстенные стекла очков делали его глаза крохотными, что никак уже не скроешь. Не можешь противостоять - иди навстречу! Это Тима Зубов понял давно.
Разрешал и называть себя на "ты". Тоже - радость для ущербных. Зато уж, если он кому-нибудь из них говорил "вы", у бойцов ноги подкашивались.
Ну, в общем, Очкарь был хорошим командиром и людей своих в обиду не давал.
Увидев телефон, он все понял: "трубу" обработали какие-то умельцы, и она просто ретранслировала то, что произносили где-то в другом месте. Может, вообще на другом конце Москвы. И лежала трубка тут с тех пор, когда они еще только ехали сюда.
Очкарь надел перчатку, взял телефон со скамейки, положил в карман. Путь поколдуют свои специалисты.
Едва успели рассесться по машинам, как запульсировала квакушка и из-за угла вывернул милицейский микроавтобус. Спустя несколько секунд с другой стороны квартала появился второй. Они заблокировали дорогу, из них высыпали парни в камуфляже с масками на лицах и окружили обе машины.
Потом появился капитан в расстегнутом бушлате, громко крикнул:
- Всем выйти из машин, руки на капот, выполнять!
"Непуганые какие-то ребята", - подумал Очкарь и проговорил негромко, но властно:
- Всем сидеть, я сам поговорю.
Он вышел из машины, не обращая внимания на омоновцев, сделал два шага в сторону капитана, скомандовал ему:
- Капитан, ко мне!
"Таких сразу не учить, потом горя хватишь", - помнил Очкарь, но сейчас получил сильный безжалостный удар локтем по зубам.
Он упал на спину и от неожиданности, и оттого, что удар был настоящий. Хотел подняться, но его сразу перевернули на живот, руки задрали вверх так резко, что Оч-карю пришлось лицом уткнуться в тротуар. Он не сдался, повернул голову и просипел:
- Капитан, подойди.
Понял, что никто не подойдет, пояснил:
- За беспредел ответишь по полной, придурок, - и сразу же получил носком тяжелого ботинка в печень.
Капитан все же наклонился:
- Если твои бандиты сейчас не выйдут, я их покрошу. И тебя вместе с ними. Командуй.
Было в голосе говорящего что-то такое, что Очкарь поверил: правду говорит, и лучше сейчас не рисковать, а рассмотреть этого дурачка в лицо.
Поднимался Очкарь медленно, пробовал смотреть по сторонам, но кто-то сзади взял его за шею, и капитан произнес:
- Быстро командуй, и снова - в снег.
- Я - заместитель начальник охраны концерна Азизова, - проговорил Очкарь, хотя и чувствовал, что это не поможет.
Прежде всегда помогало: менты вытягивались в струнку, лица их серели, и губы обещали вечную дружбу, лишь бы Азизов не жаловался их начальству.
- Мне фиолетово, кто ты, - пнул коленом под зад кто-то из ментов - то ли капитан, то ли тот, второй, в маске. - Быстро лопочи!
Ребят, вышедших из машины, раскорячили и заставили так стоять не меньше часа. Попытку протестовать подавляли молниеносно.
Суровикин начал беспокоиться, когда в течение пятнадцати минут никто из команды Очкаря не ответил.
Срочно высланный разведчик перезвонил: менты парней повязали, и жестоко. Вернувшись, рассказал, что "у Очкаря вся морда красно-синяя, сплошной фингал", да и другие не лучше.
Мешкать было опасно, и Суровикин позвонил Азизову. Тот долго молчал, потом задал несколько вопросов, спросил, что сделано. Суровикин перечислил.
Выслушав, Азизов сказал:
- В семь утра в приемной ты и этот, который туда ездил. А сейчас по всем отделениям и службам ищи людей, которые дадут информацию: что случилось с нашими и почему? Они Корсакова вели?
- Корсакова.
- Что-то тут не так, - после долгой паузы решил Азизов.
И повторил:
- Что-то не так. Это все неспроста. Собирай информацию.