- Все знаю, сын, - промолвил он, - не посрамил ты отца. Теперь позаботься о госте, чтобы его милости было у нас хорошо. Ахмет, - позвал пан Тудор, - отведи лошадей в стойла. И вели полонянке постелить ребятам.
Устрашающий лик татарина, сияя счастьем, исчез в темноте сеней.
21
Снова старый Белгород, опять его величавые, казавшиеся вечными стены, башни и рвы…
Какая сила неодолимо толкает человека к краю высокого обрыва, к скалистой грани площадки на вершине горы? Что влечет его к черте, где кончается земное и начинается воздушное царство облаков и птиц? И почему ему хочется здесь обнять простор, заполнить его своим ликующим голосом?
Войку и Юнис этого не знали. Но не смогли воспротивиться тому, что заставило их подойти к краю стены цитадели, где небо не закрывала тяжелая крепостная кровля. И захотелось - обоим - расправить крылья, взлететь над бескрайней синью, раствориться в стихии, с которой только в этом месте можно было встретиться вот так, лицом к лицу.
Внизу расстилался не замерзший в ту зиму лиман. По нему, как всегда, ползли ленивые многоножки галер. Поближе чернели недвижные пятна - остовы разбитых турецких кораблей.
Войку знал уже, что почти в день битвы у Высокого Моста к городу подходилтурецкий флот. Османы приблизились ночью, надеясь застать белгородцев врасплох; они успели высадить южнее гавани отряд и даже выгрузили несколько больших осадных пушек. Но люди пана Тудора ударили по десанту, в то время как пушки с крепости повели с судовой турецкой артиллерией яростную дуэль. Бой под тынами порта был упорным, янычары десанта резались с молдавскими воинами свирепо, не желая отдавать захваченного клочка земли. Но турок все-таки сбросили в лиман. А пушки, брошенные ими на берегу и снятые ватагами белгородцев с подбитых галер, остались и пополнили артиллерию крепости. Этим орудиям предстояло еще пострелять в своих бывших хозяев. Остались и круглые каменные ядра, врезавшиеся в известняк башен и стен Монте-Кастро.
- "Нет бога кроме Аллаха", - с благовением прочитал на одной из них арабские письмена Юнис-бек. - Скажи, мой Войку, почему ваши аскеры не стерли эти святые слова?
- Чтобы не прогневался ваш бог, - шутливо отозвался Чербул. - И не перестал, упаси Христос, помогать нам в войне.
Молодой бек усмехнулся.
- Разве ты не знаешь, друг, что это только начало? Аллах может передумать - да простится мне кощунственная речь. Только он ведает, что нас всех ожидает.
За несколько дней, проведенных в Монте-Кастро, молодые люди успели узнать все новости мира. И все они были связаны с самой важной, великой новостью, от которой свет не пришел еще в себя: с первой большой победой над турецкой армией в Европе. Господарь маленькой Молдовы показал христианам, что непобедимых османов можно бить. Но не отвел этим опасности от своей страны.
Это прекрасно понимали и мусульманские, и христианские властители.
Мухаммед Третий Победоносный, получив известие о разгроме, заболел и несколько дней не велел к себе никого пускать. Сераль объяло страхом - никто не знал, на что способен в ярости раздавленный позором падишах. Но, вопреки ожиданиям, султан никого не стал наказывать, и даже Сулейман Гадымб не был смещен с высокого поста.
- Я сам пойду с армией на бея Штефана, - сказал Мухаммед, когда вышел из уединения, взяв этим вину на себя одного. Лишь один его военачальник, Али-бек Михалоглу, был брошен в темницу, и то ненадолго. В эти дни король Матьяш взял крепость Шабац, защитой которой руководил Али-бек. Султан еще раз доказал, что умеет прощать неудачи верным слугам. И его рабы с еще большим рвением начали готовиться к расправе с Молдовой, к мести ее дерзкому князю.
А послы Штефана в это время развозили по королевским дворам Европы самые драгоценные его дары - османские знамена и бунчуки. Пожалуй, первые подобные трофеи, во всяком случае - в таком числе. Престарелый римский первосвященник, отслужив благодарственную мессу, с надеждой и гордостью развернул перед кардиналами зеленое знамя пророка Мухаммеда, но с посылкой денег, обещанных молдавскому палатину, не торопился. Матьяш Корвин устроил бал, для которого повелел развесить почетные подарки под сводами парадных зал королевского дворца как свою законную долю в добыче молдавского вассала венгерской короны. То же самое сделал польский король, Казимир, которому повезли плененные знамена и значки участники битвы великие бояре Станчул, Дума и Михул.
Но никто в Кракове или Буде не помышлял о серьезной помощи Молдове. Распри с соседями, борьба с собственными князьями и с восстаниями обездоленного черного люда - вот что занимало католических монархов Восточной Европы. Московия же была далеко. Через голову Речи Посполитой, через ее подольские и киевские владения да через Дикое Поле надо было тянуться Московии, чтобы помочь Молдове.
Была у этого края еще одна естественная союзница - блистательная Венецианская республика, куда повез трофеи и послание князя сам ученый Цамблак. Государев дядя, как звали в Сучаве мудрого дьяка, нашел прославленный город в расцвете богатства и силы. В его гаванях собиралось столько судов, что новоприбывшему кораблю требовалась еще неделя, дабы добраться до причала и выгрузить свой товар. Дома патрициев и именитых негоциантов поражали роскошью, каждая ночь морской столицы превращалась в праздник; на Большом канале знатные венецианцы с шумом состязались в быстроте своих раззолоченных гондол. Но уже заполнили площади Светлейшей огромные толпы беженцев из Далмации и Мореи - владений Венеции на Балканах, ее континентального прикрытия. Турецкие армии рвались к Адриатике, а вести, приходившие с моря, были не лучше; один за другим, словно осажденные крепости, попадали в руки османов подвластные республике острова, опорные базы ее торговли. Да и торговать, как видно, скоро будет не с кем: словно гигантский спрут, империя Полумесяца выдвигала по берегам Срединного моря щупальца своих войск, перекрывала тысячелетние торговые пути. Мощные наемные армии и большой флот Венеции отступали, враг был сильнее. А дальний друг наш Узун Хассан состарился и потерял вкус к походам. Туркменский властелин Ирана лениво кочевал в степях своей огромной страны, его мечты о вторжении в Анатолию и ударе в самое сердце Турции давно были оставлены.
Внизу, под башнями, раздался звон цепей. Это шли под конвоем несколько пленных галеонджи, матросов с подбитых в лимане османских галер. Юнис-бек, склонившись над парапетом, проводил их взглядом.
- За ними прийдут, мой Войку, - сказал он.
- Знаю, Юнис, - ответил Чербул. - Жаль, коли это опять будешь ты.
- Если падишах прикажет, буду я. Впрочем, у него и без меня много воинов. Может быть, больше и не встретимся, мой Войку.
- А если придется?
- На этот случай буду брать уроки у лучших рубак среди янычар, - улыбнулся молодой бек.
- Если прикажет падишах, - задумчиво повторил Чербул слова османа. - Значит, все - от его слова? Значит, не судьба решает, что станет с человеком, как ты всегда говоришь, а все-таки другой человек?
- Султан и есть судьба. Он не только тень Аллаха на земле, он - победоносная судьба всевышнего.
- Все они, стало быть, от бога - князья, короли и цари, - подвел итог молодой сотник. - Где же, Юнис-бек, мы с тобой? К чему человеку сила и разум? Особенно разум, если за него всегда думает другой?
- Мы солдаты, мой Войку, не горячись. - Молодой бек положил руку на плечо своего спасителя, с которым успел сдружиться. - Мы - как песчинки в этом камне, - он похлопал рукой по белому крепостному зубцу. - Что останется от камня, если песчинки бросятся в разные стороны? Одна летучая пыль. Что станет со стеной, с башней, на которой мы стоим?
- Но песок мертв, камень мертв. А люди живы! И сбиваются в камень лишь для того, чтобы умереть.
- Или чтобы выжить. Вспомни храбрецов-секеев.
- Не приди к нам ваше войско - не пришлось бы им умирать, - вырвалось у Войку. - Не сердись, Юнис, помоги понять. Что гонит вас на чужие земли? У вас их теперь довольно, чего же вам еще не достает?
Осман с удивлением поднял глаза на молдаванина. Такой вопрос ему еще не задавал никто.
- Мы ведем священную войну, - ответил он машинально тысячи раз слышанными словами. - За истинную веру.
- Прошу прощения, бек! - раздался вдруг голос Персивале ди Домокульта. - В данном случае, конечно, имеется в виду мусульманская вера?
На площадку из башни вышли Зодчий и оба иноземных рыцаря, которым Антонио показывал свою крепость.
- Разумеется, эффенди, - с подлинно восточным спокойствием ответил молодой турок, поднося руку к сердцу, устам и челу.
- Счастье, что среди нас нет попа, усмехнулся лотарингский рыцарь. - Вам пришлось бы выдержать большой богословский спор.
- А сами вы, рыцарь? - удивился Юнис-бек. - Разве вы не считаете свою веру истинной и не готовы это отстаивать?
Присутствующие, за исключением Чербула, дружно рассмеялись.
- Простите еще раз, бек! - пояснил ла Брюйер. - Мы с Домокультой - католики, ваш друг Чербул - православный греческого закона, а мастер Антонио, боюсь, вообще безбожник. И каждый считает свою веру единственно истинной, по крайней мере - тысячи раз слышал, что это так. Что же нам делать, скажите? Обнажить мечи и изрубить друг друга на куски?
Юнис смутно почувствовал, что чем-то смешон, и насупился, как мальчишка.
- Османы сражаются за свою веру с мечами в руках, - заявил он.
- С какой целью, мой бек? - с затаенным коварством спросил лотарингец.
- Чтобы ислам утвердился во всем мире! Тогда все люди станут в нем братьями и войны прекратятся навсегда.