ПЕРBОЕ ПОСBЯЩЕНИЕ
Колокола, гудошники…
Звон. Звон…Вам,
художники
всех времён!Вам,
Микеланджело,
Барма, Дант!
Вас молниею заживо
испепелял талант.Ваш молот не колонны
и статуи тесал -
сбивал со лбов короны
и троны сотрясал.Художник первородный -
всегда трибун.
В нём дух переворота
и вечно – бунт.Вас в стены муровали.
Сжигали на кострах.
Монахи муравьями
плясали на костях.Искусство воскресало
из казней и из пыток
и било, как кресало,
о камни Моабитов.Кровавые мозоли.
Зола и пот.
И Музу, точно Зою,
вели на эшафот.Но нет противоядия
её святым словам -
воители,
ваятели,
слава вам!
BТОРОЕ ПОСBЯЩЕНИЕ
Москва бурлит, как варево,
под колокольный звон…Вам,
варвары
всех времён!Цари, тираны,
в тиарах яйцевидных,
в пожарищах-сутанах
и с жерлами цилиндров!Империи и кассы
страхуя от огня,
вы видели в Пегасе
троянского коня.Ваш враг – резец и кельма.
И выжженные очи,
как
клейма,
горели среди ночи.Вас моё слово судит.
Да будет – срам,
да
будет
проклятье вам!
I
Жил-был царь.
У царя был двор.
На дворе был кол.
На колу не мочало -
человека мотало!Хвор царь, хром царь,
а у самых хором ходит вор и бунтарь.
Не туга мошна,
да рука мощна!
Он деревни мутит.
Он царевне свистит.И ударил жезлом
и велел государь,
чтоб на площади главной
из цветных терракот
храм стоял семиглавый -
семиглавый дракон.Чтоб царя сторожил.
Чтоб народ страшил.
II
Их было смелых – семеро,
их было сильных – семеро,
наверно, с моря синего
или откуда с севера,где Ладога, луга,
где радуга-дуга.Они ложили кладку
вдоль белых берегов,
чтобы взвились, точно радуга,
семь разных городов.Как флаги корабельные,
как песни коробейные.Один – червонный, башенный,
разбойный, бесшабашный.
Другой – чтобы, как девица,
был белогруд, высок.
А третий – точно деревце,
зелёный городок!Узорные, кирпичные,
цветите по холмам…
Их привели опричники,
чтобы построить храм.
III
Кудри – стружки,
руки – на рубанки.
Яростные, русские,
красные рубахи.Очи – ой, отчаянны!
При подобной силе -
как бы вы нечаянно
царство не спалили!..Бросьте, дети бисовы,
кельмы и резцы.
Не мечите бисером
изразцы.
IV
Не памяти юродивой
вы возводили храм,
а богу плодородия,
его земных дарам.Здесь купола – кокосы,
и тыквы – купола.
И бирюза кокошников
окошки оплела.Сквозь кожуру мишурную
глядело с завитков,
что чудилось Мичурину
шестнадцатых веков.Диковины кочанные,
их буйные листы,
кочевников колчаны
и кочетов хвосты.И башенки буравами
взвивались по бокам,
и купола булавами
грозили облакам!И москвичи молились
столь дерзкому труду -
арбузу и маису
в чудовищном саду.
V
Взглянув на главы-шлемы,
боярин рёк:
– У, шельмы,
в бараний рог!
Сплошные перламутры -
сойдёшь с ума.
Уж больно баламутны
их сурик и сурьма.
Купец галантный,
куль голландский,
шипел: – Ишь, надругательство,
хула и украшательство.
Нашёл уж царь работничков -
смутьянов и разбойничков!
У них не кисти,
а кистени.
Семь городов, антихристы,
задумали они.
Им наша жизнь – кабальная,
им Русь – не мать!…А младший у кабатчика
всё похвалялся, тать,
как в ночь перед заутреней,
охальник и бахвал,
царевне
целомудренной
он груди целовал…И дьяки присные,
как крысы по углам,
в ладони прыснули:
– Не храм, а срам!..…А храм пылал вполнеба,
как лозунг к мятежам,
как пламя гнева -
крамольный храм!От страха дьякон пятился,
в сундук купчишко прятался.
А немец, как козёл,
скакал, задрав камзол.
Уж как ты зол,
храм антихристовый!..А мужик стоял да подсвистывал,
всё посвистывал, да поглядывал,
да топор
рукой всё поглаживал…
VI
Холод, хохот, конский топот да собачий звонкий
лай.
Мы, как дьяволы, работали, а сегодня – пей,
гуляй!
Гуляй!
Девкам юбки заголяй!Эх, на синих, на глазурных да на огненных
санях…
Купола горят глазуньями на распахнутых
снегах.
Ах! -
Только губы на губах!Мимо ярмарок, где ярки яйца, кружки, караси.
По соборной, по собольей, по оборванной
Руси -
эх, еси -
только ноги уноси!Завтра новый день рабочий грянет в тысячу
ладов.
Ой, вы, плотнички, пилите тёс для новых
городов.Го-ро-дов?
Может, лучше – для гробов?…
VII
Тюремные стены.
И нем рассвет.
А где поэма?
Поэмы нет.Была в семь глав она -
как храм в семь глав.
А нынче безгласна -
как лик без глаз.Она у плахи.
Стоит в ночи.
…
И руки о рубахи
отёрли палачи.
РЕКBИЕМ
Вам сваи не бить, не гулять по лугам.
Не быть, не быть, не быть городам!Узорчатым башням в тумане не плыть.
Ни солнцу, ни пашням, ни соснам – не быть!Ни белым, ни синим – не быть, не бывать.
И выйдет насильник губить-убивать.И женщины будут в оврагах рожать,
и кони без всадников – мчаться и ржать.Сквозь белый фундамент трава прорастёт.
И мрак, словно мамонт, на землю сойдёт.Растерзанным бабам на площади выть.
Ни белым, ни синим, ни прочим – не быть!
Ни в снах, ни воочию – нигде, никогда…
Врёте,
сволочи,
будут города!Над ширью вселенской
в лесах золотых
я,
Вознесенский,
воздвигну их!Я – парень с Калужской,
я явно не промах.
В фуфайке колючей,
с хрустящим дипломом.Я той же артели,
что семь мастеров.
Бушуйте в артериях,
двадцать веков!Я тысячерукий -
руками вашими,
я тысячеокий -
очами вашими.Я осуществляю в стекле
и металле,
о чём вы мечтали,
о чём – не мечтали…Я со скамьи студенческой
мечтаю, чтобы зданья
ракетой
стоступенчатой
взвивались
в мирозданье!И завтра ночью блядскою
в 0.45
я еду
Братскую
осуществлять!…А вслед мне из ночи
окон и бойниц
уставились очи
безглазых глазниц.1959
ОСЕНЬ
С. Щипачёву
Утиных крыльев переплеск.
И на тропинках заповедных
последних паутинок блеск,
последних спиц велосипедных.И ты примеру их последуй,
стучись проститься в дом последний.
В том доме женщина живёт
и мужа к ужину не ждёт.Она откинет мне щеколду,
к тужурке припадёт щекою,
она, смеясь, протянет рот.
И вдруг, погаснув, всё поймёт -
поймёт осенний зов полей,
полёт семян, распад семей…Озябшая и молодая,
она подумает о том,
что яблонька и та – с плодами,
бурёнушка и та – с телком.Что бродит жизнь в дубовых дуплах,
в полях, в домах, в лесах продутых,
им – колоситься, токовать.
Ей – голосить и тосковать.Как эти губы жарко шепчут:
"Зачем мне руки, груди, плечи?
К чему мне жить, и печь топить,
и на работу выходить?"Её я за плечи возьму -
я сам не знаю что к чему…А за окошком в юном инее
лежат поля из алюминия.
По ним – черны, по ним – седы,
до железнодорожной линии
протянутся мои следы.1959
ТУМАННАЯ УЛИЦА
Туманный пригород как турман.
Как поплавки – милиционеры.
Туман.
Который век? Которой эры?Всё – по частям, подобно бреду.
Людей как будто развинтили…
Бреду.
Верней – барахтаюсь в ватине.Носы. Подфарники. Околыши.
Они, как в фодисе, двоятся.
Калоши?
Как бы башкой не обменяться!Так женщина – от губ едва,
двоясь и что-то воскрешая,
уж не любимая – вдова,
ещё твоя, уже – чужая…О тумбы, о прохожих трусь я…
Венера? Продавец мороженого!..Друзья?
Ох, эти яго доморощенные!Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,
туман, туман – не разберёшься,
о чью щеку в тумаке трёшься?…
Ау!Туман, туман – не дозовёшься…
1959
ПОСЛЕДНЯЯ ЭЛЕКТРИЧКА
Мальчики с финками, девочки с фиксами.
Две контролёрши заснувшими сфинксами.Я еду в этом тамбуре,
спасаясь от жары.
Кругом гудят, как в таборе,
гитары и воры.И как-то получилось,
что я читал стихи
между теней плечистых,
окурков, шелухи.У них свои ремёсла.
А я читаю им,
как девочка примёрзла
к окошкам ледяным.На чёрта им девчонка
и рифм ассортимент?
Таким, как эта, – с чёлкой
и пудрой в сантиметр?!Стоишь – черты спитые,
на блузке видит взгляд
всю дактилоскопию
малаховских ребят.