Песня у них страшная. Они поют о том, что никого не боятся; кто им встретится на пути, того сделают своим ясырем-пленником, а то и вовсе убьют. Когда убивают врага, то дают каждому члену шайки по кусочку сердца убитого человека.
Разбойники пели низкими голосами и передавали от одного к другому, величиной с арбуз, трубку-комзу, с длинным тонким мундштуком. Каждый делал по две-три затяжки. Пахло паленым, горелой травой и немножко табаком.
Среди разбойников было три женщины, они тоже пили водку и курили трубку.
- Уйдем, убьют! - умолял Бадубайка. - Я же знаю их повадки.
- А вот сейчас мы тоже узнаем, - сказал Подрез, заряжая пищаль. Пуля была медная и с добрую вишню. Присев на корточки, Григорий отхлебнул вина из тыквенной баклажки, которую всегда брал в походы из-за ее легкости. Попил, передал Бадубайке, тот - Устьке. Баклага сделала круг и оказалась пустой. Григорий проковырял в ней несколько отверстий кинжалом, получились как бы два больших глаза, нос и огромный рот.
Срезав длинную талину, Григорий прикрепил к ней снурком тыкву, зажег свечу и укрепил на две баклаги. В темноте возникла жуткая огненная рожа.
- Как мы с Томасом выстрелим из рушниц, вы разом орите, хохочите и завывайте, да погромче. Можете визжать, если это вам больше нравится.
Томас и Григорий "угостили" разбойников дробью, пулями. Отряд Плещея загорланил на разные голоса, над кустами возле таюлги возникла огненная голова, ее кривой рот смеялся.
Пьяные скотоугонщики с дикими воплями ужаса кинулись бежать; увы, дорога была неровной: камни, расселины. Многие побились, поломали руки, ноги. Поспешили убраться подальше.
Григорий осмотрел таюлгу, срубил шест с чучелом лошади, оно мягко плюхнулось о землю.
Бадубайка предложил забрать с собой разбойничьих лошадей. Григорий не велел:
- Куда нам с ними по горам путаться? Да еще погоня может быть.
Поспешили убраться от разбойничьего места. На Толстый мыс не было ни дорог, ни троп.
Всякие темные слухи ходили в Томском про этот мыс, но никто из тех, с кем доводилось говорить Григорию, на этом мысе не бывал. Место считалось нечистым, будто бы ведьмы слетались туда на шабаш.
Среди бумаг, привезенных Плещеевым из Москвы, разбирал он однажды записки инока Печорского монастыря. Вычитал там интересное. Когда Марфа Посадница была взята в плен московитами, родичи Борецких, знатные новгородцы, двинулись со всем добром, со стариками и детьми за Камень. И поселились они недалеко от реки Томы на Толстом мысу.
Жили они здесь больше ста лет, а когда руки Москвы дотянулись до сих мест и казаки на Воскресенской горе стали строить город, новгородцы ушли оттуда, предав огню всё, что они там построили.
Куда ушли они? В некоторых рукописях пишется, что переселились в безлюдные Саянские горы.
Григорию давно хотелось проверить, правда ли то, что печорским монахом писано?
Изрядно ободравшись о ветки и колючки, путники взошли на вершину мыса. Трудно было здесь разобрать и следы горельника. Ведь очень много лет прошло. Вырос подрост, кустарники и травы заполонили все склоны.
Что надеялся отыскать на холме этом Григорий, он сам не знал, но верил в свое счастье. Если богатые люди там жили, то наверняка что-то и в земле зарыли. Многие богатые так делают, прячут денежки на черный день, на детей, а то и просто от алчности своей. Григорий денег никогда не копил. Он жил, как пел. Ему хотелось жить весело, вот и все, а деньги давали веселье.
- Нет ничего! - сказал, оглядывая вершину холма, Бадубайка. - Даже шайтанов нет!
Между тем над миром взошла полная луна. Григорий достал из кисета перстень, в который был вправлен камень-магнит. И трижды прочитал заклинание на индийском языке. Что читал - сам не понимал. Но камень-магнит тотчас оказал свое действие. Григорий увидел под луной явственно выступающий рукодельный холмик.
- Копайте здесь! - приказал он спутникам, да и сам взялся за лопату.
Комья земли образовали уже изрядную горку, когда лопаты уперлись в нечто твердое.
- Тащите наверх! - сказал Григорий, приподняв край тяжелого деревянного сундука. Потные, с бьющимися сердцами, и мужики, и Устинья с Дашуткой потянули сундук за ручку медную к себе.
Григорий оглядел добычу. Странный был сундук, рублен с одной колоды. Кован медью. Он поддел крышку, и все замерли.
В свете луны в сундуке лежала заколдованная красавица, она была внутри янтарного стекла. Как она туда попала? Синий свет луны мерцал в этом стекле таинственно и чудно.
- Факел! - сказал Григорий. И Томас тотчас подал ему зажженный факел.
- Это девочка, - сказал Григорий, - это новгородская девчушка. Прости, ангелочек, что мы потревожили твой сон. Не тебя, мы, грешники, искали!
И Подрез стал читать приличные для такого случая молитвы. Девочка лежала как живая, у нее были русые косы, белое платье было с золотой расшивой, тканевый венчик, с молитвой на нем, тоже был расшит золотом. На груди была иконка, а в правой руке - молитвенный свиток.
- Почему же она в янтаре? - шепотом спросила Устинья, которая плакала от страха, от жалости к девочке и от холода ночи.
- То не янтарь, то пчелиный мед, - пояснил Григорий, - они залили свою ненаглядную бедняжку медом. Потому и нетленна. Невинное дитя. А мы-то аспиды. Давайте положим его обратно.
Аккуратно закрыв крышку, опустили гробовой сундук на место и закидали землей.
- Завтра же закажу мастеру крест с голбецом, как будет готов, поставим здесь, устроим икону с лампадкой, да будем девочку навещать, родичей у нее здесь нет, - сказал Плещеев.
Медленно спускались они с Толстого мыса по тропе, которую сами же протоптали.
Григорий взглядывал на полную луну. Висит светило ни на чем в воздухе, отражает свет солнца. Тусклый и сияющий свет, похожий на лезвие ножа, на потустороннее оконце, заглянуть в которое никому из смертных не дано.
В свете луны бродят привидения по старинным замкам в западных землях. А в Сибири для тех привидений рыцарских холодно, здесь живут свои неведомые духи, которых ни один мудрец не разберет.
Люди многому научились и многое узнали. Они приручили зверей, и кормятся от них, и ездят на них, и возят. Они ставят города, которые превосходят многолюдством Содом и Гоморру, и наполнены эти города искусно сделанными вещами. Люди строят суда и преодолевают на них не только великие реки, но и моря, и океаны. Но никогда не смогут разгадать они тайн, загаданных Богом. Почему с неба падают звезды? Почему нам отпущен такой, а не иной век? Почему народы борются и смещаются, кто на юг, кто на север? Какой в этой борьбе и в этом движении смысл?
Зачем Москва потеснила сюда новгородцев, а они обронили здесь малое свое семечко, которое уже никогда не даст всхода? Куда вообще устремляются люди во времени, продолжая свой род? Где начало этой цепи и где будет конец ее?
Знал Григорий, что на все это нет никакого ответа, но не думать об этом не мог.
19. БИТВА МЕДВЕДЕЙ
В 1647 году стало известно, что дядюшка Подреза Левонтий Плещеев своим изветом сместил нарымского воеводу, а сам был возвращен в Москву да еще, вдобавок, назначен там судьей Земского приказа. Это все значило, что Левонтий вошел в государстве в число первых людей. Григорий подумал тогда: не найден клад, да рука в Москве получше любого клада.
И вскоре эта мысль подтвердилась. Пришел из Москвы указ поверстать Григория Плещеева в государственную службу, сразу - в дети боярские!
Теперь Григорию бояться было некого. Можно жить не таясь. Прощай слобода! В Томском - два дома, надо там вести порядок. Устинья погрустнела и все спрашивала:
- Гриш, меня в Томский возьмешь? А в Москву потом?..
- Ты мужняя жена! - был неизменный ответ. И тогда Устинья решилась. Когда однажды утром Семка потребовал:
- Подай похмелье!
Она подала ему не соленую капусту и квашеные огурцы, что и звалось тогда у томичей похмельем, а стакан хлебного вина, предварительно всыпав в него воровского порошка, да еще дала ухи, в которую всыпала тот же порошок.
Семен был обрадован такой доброй переменой в поведении женки, раньше она никогда сама ему вина не предлагала, наоборот, норовила отобрать стакан с вином.
Выпив и закусив, он пришел в хорошее настроение, но вскоре его стало тошнить, казалось, что вывернет всего наружу, после он катался по полу, схватившись за живот, потом захрипел, и помер.
Перед отъездом в Томский Устька была на исповеди. И перед лицом икон, свечей и всего благостного церковного убранства не могла солгать она, когда поп Ипат спросил:
- Нет ли за тобой еще каких грехов, дочь моя? Покайся!..
Григорий тогда с Бадубайкой и Томасом был уже в Томском. В доме в Нижнем посаде нашли они непорядок. Девятка Халдеев сообщил, что кто-то наведывался в пустующий дом. Может, нечистая сила. Никак не поймаешь никого, не увидишь, но дом разграблен.
Оказалось, что в доме и оконные рамки повытащены, и двери сняты, и полы ободраны. И даже круглую винтовую лестницу, что вела в верхнюю светлицу, кто-то отодрал и утащил.
Григорий достал индийский перстень с камнем-магнитом. Читал заклинания, дул в отверстия перстня, а потом сказал:
- Идите к Еремею Безухому и набейте рожу, магнит показал, что мой пустой дом ограбил он.
Вообще-то Григорий заметил на пыльном полу следы сапог, поскольку Еремей был косолапый, то и следы оставлял особенные. Бадубайка и Томас забоялись:
- А если он на нас холопов напустит?
- Пищали возьмите да сабли, разве вы не воины?