Ну, вспоминай: лес, топор, много деревьев, лоси бродят, зайцы скачут…
Позабыв о роли подсадной утки, он присел на корточки и стал прыгать по палате, выставив ладони на манер заячьих ушей. Обгоревший с видимым удовольствием наблюдал за этим действом и даже пытался подрыгивать ногой в такт его прыжкам:
- Горной козочкой скачет мое сердце навстречу веселью!
- Что? - осекся лейтенант, замерев в полуприсяде. - Так ты горец?
- Лучше гор могут быть только горы, - с видом знатока изрек незнакомец.
- Так, с этого места поконкретнее. Какие именно горы - Анды, Кордильеры, Гималаи, Уральский хребет?
- Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, - вежливо поддержал беседу больной.
- Ну, вот и молодец, - потирая руки от нетерпения, подскочил к его регенеративному «саркофагу» Забойный. - Итак, мы выяснили, что ты - Магомет.
Обгоревший протяжно вздохнул:
- О, пахлава моей селезенки! Газель твоей мысли увязла в болоте невежества.
- В болоте? - округлил глаза полицейский. - Ты издеваешься или как? Что у нас все-таки на повестке дня: леса, горы или болота? Нет, теперь мне совершенно ясно, что ты шпион. Кто еще станет так измываться над следствием? Ну-ка, отвечай не раздумывая: шерше ля фам? Но пасаран? Айн-цвай полицай?
- Твой язык изливает мудрость, но сердце скачет по ристалищу глупости, - сделал окончательный вывод обгоревший и, устало прикрыв глаза, отвернулся к стене.
Лейтенант обиженно нахохлился, пытаясь осмыслить последнюю фразу субъекта и сделать надлежащие выводы. Иван, со страдальческим выражением лица наблюдавший эту сцену, нервно заметался по заставленной аппаратурой каморке. Старший следователь вопросительно уставился на Птенчикова:
- Я ошибся, или этот огарок грубо оскорбил нашего лучшего сотрудника?
Но Иван не успел поделиться своим мнением на сей счет: будто вспомнив о чем-то необычайно важном, подследственный резво плеснулся в своем футляре. Схватившись за голову руками, обильно увешанными присосавшимися питательными капельницами, он принялся раскачиваться из стороны в сторону, расплескивая регенеративный раствор и горестно причитая:
- Я должен ее спасти! О, я должен ее спасти!
Забойный опасливо попятился, а Иван с криком: «Ему нужна наша помощь!» - ринулся в сторону палаты.
- Только не бейте пациента слишком сильно, он нам ещё пригодится! - понеслось ему вдогонку напутствие старшего следователя, с жадным любопытством припавшего к монитору.
Однако вопреки ожиданиям следователя, уверенного, что мэтр поспешил оказать всестороннюю поддержку попавшему в сложную ситуацию сотруднику полиции, Иван не только не стал применять физическое насилие к обгоревшему, а, напротив - бесцеремонно выпихнул из палаты самого лейтенанта Забойного! Оставшись с пострадавшим наедине, он подсел поближе к его «саркофагу» и вежливо произнес:
- О, столп мудрости и благочестия! Не таи обиду на моего друга - его глупость и так слишком тяжкое для него бремя.
Старший следователь замер у экрана: в его голове не укладывалось, как это можно быть «остолопом мудрости»? Незнакомец же перестал раскачиваться и заинтересованно обернулся к Ивану. Даже питательная маска не могла скрыть удивления, отразившегося на его лице. Немного поразмыслив, он бросил пробный камень:
- Отдай мне свой слух и взор…
- Да будет так! И поможет нам Аллах вместе достичь самого дна чаши твоих воспоминаний, - с готовностью подхватил Птенчиков.
Глаза несчастного радостно вспыхнули, но лишь для того, чтобы вновь померкнуть:
- Моя память была мне одеждой, - еле слышно пожаловался он.