Глаза несчастного радостно вспыхнули, но лишь для того, чтобы вновь померкнуть:
- Моя память была мне одеждой, - еле слышно пожаловался он. - А теперь нет на мне рубахи, кроме тоски.
- Ежели ты поражен бедой, облачись в терпение, - посоветовал ему Иван и осторожно предложил: - Позволь прохладе дружеской беседы залить горестный жар твоей души.
- Да украсится алмазами сокровищница твоих мыслей! - ответствовал обгоревший и, расслабленно вытянувшись в ванне, стал внимать тому, что проникновенно втюхивал ему Птенчиков.
- Неужели в деле замешаны сокровища? - почему-то шепотом произнес лейтенант Забойный, успевший переместиться из палаты пострадавшего в каморку к старшему следователю.
Это было последнее вразумительное предположение, которое смогли коллективно выработать начальник и подчиненный. Дальнейший смысл беседы мэтра Птенчикова и обгоревшего незнакомца ускользал от их понимания так же, как ускользает вода, просачиваясь сквозь песок. Словно бы никогда и не учили старший следователь и его помощник старотурецкий: нагромождения витиеватых словосочетаний не поддавались расшифровке.
Утомленный невнятностью зрелища, старший следователь начал подумывать о том, что было бы неплохо плеснуть в бокал янтарной жидкости из хранящейся в столе бутыли. К сожалению, ему было отлично известно, что дезинфекция конечностей не оказывает на мыслительный процесс ровным счетом никакого стимулирующего действия, а употребить коньяк для прочистки мозгов как положено - то есть внутрь - на глазах подчиненного не представлялось возможным. Он уже начал изобретать достойный предлог, чтобы отправить лейтенанта Забойного куда-нибудь подальше, но тут случилось неожиданное. Обгоревший вынырнул из гидрофутляра почти по пояс и, рыдая, повис на шее мэтра, украсив его строгий костюм мерцающими потоками регенерирующего раствора. Показатели эмоционального возбуждения пациента зашкалили, датчики зашлись в протяжном вое. Палату тут же наводнили киберсанитары и, решив, что единственно возможным раздражителем для больного является посетитель, категорично выкатили его из палаты вместе со стулом. Вслед Ивану неслись горестные вопли пострадавшего:
- О шайтаны, заковавшие себя в железные щиты! Вы похитили мою душу! Где санкция Всевышнего с подписью и печатью?
В лечебный раствор была пущена мощная струя валерьянки, и спустя несколько минут пациент безвольно обмяк. К Птенчикову, застывшему в луже набежавшего с костюма на пол регенеративного раствора, уже спешили старший следователь и лейтенант:
- Мэтр, вы в порядке? Что произошло?
- Мне кажется, - задумчиво произнес Иван, - этот человек был на грани того, чтобы вспомнить. Жаль, что нам помешали.
- Но о чем вы говорили, мэтр? Вам удалось выяснить, кто он такой?
- И да, и нет, - рассеянно улыбнулся Птенчиков. - Судя по всему, это человек из прошлого. Хотя откуда бы ему в таком случае знать слово «санкция»? Но это все пустяки, муравьи на лесной тропинке. Одно я понял совершенно ясно - мне никогда не попадался такой собеседник. Я чувствую необъяснимое родство наших душ. И вот что я вам скажу: у этого человека случилась беда, и я намерен ему помочь во что бы то ни стало!
Находясь под впечатлением недавней беседы с обгоревшим незнакомцем, Иван едва не прошел мимо адъютанта, преданно ожидающего его в холле Реабилитационного центра. Услышав звонкое: «Мэтр!», он вздрогнул и закрутил головой, оглядываясь по сторонам, - молодой человек уже мчался ему навстречу, подпрыгивая от нетерпения и забавно взмахивая руками.
- Вот, здесь все, что мне удалось обнаружить по делу о книге, - гордо заявил адъютант, вручая Птенчикову небольшой овальный предмет, переливающийся всеми цветами радуги.