Когда Жак вошел в Витторию, а если точнее, то возбужденная до невозможности женщина сама оседлала его, тот же голос рассудительно произнес: "Как говорил покойный граф Гуго де Ретель: "Господь не выдаст - вепрь не съест"". После этого все в глазах у Жака померкло, мыслей и слов в голове не осталось, и время изменило свой бег. Того, что происходило сейчас между ними, он не испытывал никогда в жизни. Он даже представить себе не мог, что "это" может быть таким ярким, сильным и всепоглощающим. Он вернулся к реальности только тогда, когда они вдвоем одновременно издали протяжный нутряной стон.
Пока Жак возвращался с небес на землю, Витториа, не говоря ни слова, поднялась, накинула валяющийся в стороне скомканный плащ и скрылась за дверью. "Если такая любовь возможна в раю, - не в силах пошевелиться, подумал Жак, - то я, пожалуй, не очень-то и боюсь завтрашней казни".
Оказавшись в коридоре, Витториа поежилась, поплотнее закуталась в плащ и недовольно прищелкнула пальцами. "И это все, на что он оказался способен?" - произнесла она одними губами и окинула пристальным взглядом своих охранников, будто что-то про себя оценивая. Те, зная, что обычно следует за подобным проявлением внимания госпожи, нетерпеливо заелозили, готовые подскочить к ней по первому знаку. Но взгляд донны Корлеоне, ненадолго задержавшись на двух мощных торсах, уперся в дверь камеры, где, коротая оставшиеся до казни часы, сидел достославный рыцарь де Мерлан. "Почему бы и нет?" - пробормотала она себе под нос, несколько мгновений поразмышляла и решительно направилась в избранном направлении. Ближний к двери охранник угодливо проскочил вперед, отпер засов и застыл у входа почетным караулом.
Вносить факел сюда не понадобилось - комнату освещала большая масляная лампа. Витториа, пригнув голову, зашла внутрь и остолбенела. Подобной картины она не видела еще ни разу в своей переполненной приключениями, событиями и мужчинами жизни.
Достославный рыцарь, не обращая на гостью ни малейшего внимания, сидел прямо на полу, а рядом с ним, вальяжно отбросив длинный хвост, стояла столбиком большая черная крыса с белым пятном на груди. Крыса сжимала передними лапками большой кусок дорогого ливанского сыра и уплетала его за обе щеки. Робер, умильно глядя на грызуна, держал наготове еще один кусок, дабы предложить его крысе после того, как она покончит с первым. При этом усы у обоих - крысы и рыцаря - двигались в такт. Сыр исчезал прямо на глазах, а из норы, проделанной в стене, высовывалась, посверкивая черными бусинками, еще одна любопытная мордочка.
- Так вот, значит, с какими подругами проводит свои последние часы непобедимый рыцарь, гроза Арденн и Сирии! - произнесла Витториа, вложив в голос как можно больше язвительности.
- Бывает компания и похуже, - не поворачиваясь в ее сторону, пробурчал Робер, - например, императорские шпионки, которые меняют мужчин чаще, чем мой боевой конь подковы…
Витториа покраснела от возмущения и топнула ногой. Крыса, уже покончившая с первым куском, ловко выхватила второй из рук Робера и, возмущенно попискивая, скрылась в норе.
- Чем больше я узнаю крыс, тем меньше люблю людей, - задумчиво провожая взглядом грызуна, ни с того ни с сего произнес де Мерлан. - Ну, сеньора, говори, зачем пожаловала. Опять будешь мне службу предлагать? Так можешь не тратить время.
- И не подумаю, - ответила Витториа, - у меня к тебе другое дело. Оно касается только нас двоих и завершится перед рассветом. - Ее рука снова потянулась к застежке плаща. - Надеюсь, что твои последние часы окажутся не так скучны, как ты думал.
Робер, все так же сидя на полу, развернулся в ее сторону, откинулся на руках и заглянул ей в глаза. Во взгляде рыцаря не было ни капли вожделения, там светилась одна только злость. Но от этого, как ни странно, желание у Виттории только усилилось.
- После того как ты мою Хафизу чуть под пытку не подвела, видеть тебя не могу, - произнес он после долгой паузы. - Политика, власть, деньги - это я понимаю. И ради большого куша сам никогда был не прочь головой рискнуть. Но когда вот так, за здорово живешь, ради какой-то чепухи, обрекают на смерть и муки ни в чем не повинных людей, тут у меня никакой любви не хватит, чтобы это простить. Да и мараться не желаю. Тебя, поди, за дни турнира все окрестные рыцари, у которых в штанах хоть что-то шевелится, перепробовали.
- Почти, - ответила Витториа и снова сбросила плащ. - Все умное и правильное ты уже сказал. А теперь отбрось пустые рассуждения и возьми свой последний в жизни военный трофей. Видит бог, ты его заслужил!
Рыцарь, не отрывая глаз от обнаженного тела, тихо зарычал, вскочил на ноги, в мгновение ока увлек ненасытную женщину на жесткое тюремное ложе и набросился на нее, словно изголодавшийся барс на горную лань.
Донна Корлеоне покинула темницу, когда на городские улицы выполз из моря предрассветный туман. Движения ее были усталы, глаза печальны, а по щеке катилась одинокая слеза…
* * *
Жак проснулся от солнечного пятна, которое наползло ему на лицо. Он открыл глаза, прищурился и, отгородившись ладонью от нестерпимо яркого света, огляделся по сторонам. День был в разгаре, на столе стоял завтрак, а за дверью слышалась громкая германская речь - там переговаривались охраняющие их тевтонцы. Он поднялся и выглянул в окно. Солнце висело над крышей трехэтажного, невысокого по здешним меркам здания. А это означало, что половина времени от рассвета до полудня уже прошла.
Отхлебнув прямо из кувшина наполовину разведенного водой вина, он вспомнил о том, что произошло с ним ночью. "Сон, - подумал Жак, - я слишком много вчера переживал, вот и пригрезилось". Он принюхался. В камере, пробиваясь сквозь ни с чем не сравнимый запах тюрьмы, неизменный во все времена, витал едва различимый аромат эфирных масел и женского тела. Жак тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение. "Где сейчас Недобитый Скальд?" - подумалось ему. И сразу же все мысли, не связанные напрямую с тем, что уже скоро, буквально сейчас, его поведут на виселицу, растаяли, как предрассветный туман.
Словно в оправдание его опасений внешние двери начали открываться и закрываться, и коридор наполнился гулом множества голосов. Это на смену тевтонцам пришли апулийские копейщики - личная гвардия тирского бальи. По всей вероятности, имперский наместник решил не рисковать и поручил конвоирование осужденных самым преданным своим солдатам.
Дверь раскрылась. На пороге стояли капитан апулийцев и де Барн.
- Доброе утро! - произнес тевтонец. - Мэтр Жак, по приказу бальи я передаю вас охране, которая будет сопровождать вас к месту казни. Могу ли я что-нибудь для вас сделать?
- Сир рыцарь! - ответил Жак. - Если это только возможно, не могли бы вы встретить на въезде в город некоего рыцаря, сира Макса из Гента по прозвищу Недобитый Скальд, и сопроводить его к нашему эшафоту, дабы он смог доставить без помех некое важное послание?
- Это вполне возможно, - кивнул головой де Барн. - Это тот самый рыцарь, что ворвался вчера в зал суда?.. Насколько я понимаю, речь идет о вашем помиловании.
- Вполне возможно, сир. Только, если вы его увидите, сразу же крикните, что вас послал Робер де Мерлан. У этого Скальда давние счеты с тевтонцами, и он может принять вас за врагов…
- Думаю, что мы сумеем с ним объясниться, - вежливо кивнул тевтонец и, развернувшись, покинул камеру.
Жак, как мог, привел в порядок одежду. В коридоре его ждал Робер.
- Интересно, где сейчас Скальд? - спросили они друг друга одновременно, оба нахмурились, а затем рассмеялись.
В коридоре кроме десятка солдат находились еще три человека в черном платье - то ли приставов, то ли помощников палача. Один из них - видимо, старший - подошел к осужденным. В руках у него были несколько кусков веревки и деревянные таблички. Там большими красными буквами были начертаны полуграмотные слова, которые, видимо, были призваны разъяснять зевакам, за что именно осуждены преступники. Жак разобрал слова "калдафзтво", "вазстанее" и отвел глаза.
- Извиняюсь, господа, - произнес пристав с опаской, - я человек маленький, а закон есть закон. Нужно бы вам, того, руки связать и повесить на грудь вот эти надписи.
- Вяжи, штафирка, - скривился Робер, складывая руки за спиной. - Да только туго не затягивай, чтобы кровь не остановилась.
Они вышли на улицу. Солдаты по команде капитана образовали заслон, и процессия медленно двинулась вперед.
- Как нас поведут, Риккардо? - крикнул Робер, обращаясь к капитану. - По всем улицам или коротким путем?
- Сеньор распорядился коротким, сир рыцарь, - ответил апулиец. - В городе столпотворение, все боятся беспорядков.
Казнь рыцаря, имя которого уже было хорошо известно не только в Тире, но и по всей Святой Земле, вызвала множество толков и привлекла огромное число зрителей. Улицы были запружены народом настолько, что два или три раза, чтобы пройти вперед, стражникам приходилось пустить в ход свои копья. Зеваки обсуждали осужденных, словно рыцарей на турнире. Робер, проходя мимо кучки ремесленников, услышал, как один говорит другому:
- Дурак ты, Ансельм! Рыцарь - вот этот, высокий, черноволосый красавец. А виллан - маленький, рыжий, с усами. Это ведь даже слепой разглядит!
Сир де Мерлан скривился и покосился на Жака - не слышал ли тот? Но его друг шел, глядя прямо перед собой, полностью поглощенный собственными мыслями.
Проходя по улицам города, Жак ощущал, как каждый шаг по направлению к месту казни удаляет его от мира живых и приближает к страшному порогу. Именно сейчас он вспоминал всю свою жизнь, и она представала перед его глазами так же отчетливо, как будто он вспоминал о событиях одного, недавно прожитого дня…