- Способы имеются, - задумчиво ответил Недобитый Скальд. - Драка с палачом, например. По обычаю, победил палача и помощников - остаешься жить. Я так в Брюгге от топора ушел. Правда, палач с пятью подручными, как только я освободился от пут, сразу бросился наутек…
- Ну, это понятно, - кивнул Робер, - только я про здешнего заплечных дел мастера наслышан. Говорят, что он кинжалом орудовать мастер, могу и не управиться.
- Женитьба на девице, - добавил Жак, - вот, помнится, в Лионе, на ярмарке…
- Думал! Не подходит, - перебил его Робер. - Хафиза взяла бы меня в мужья со всеми потрохами, но, увы, она не девица, а вдова. Кроме того, ты, Жак, женат, а стало быть, не сможешь воспользоваться этой уловкой, даже если Недобитый Скальд сгонит к месту казни всех девственниц Тира.
- Решение тирского суда может отменить именем короля только бальи Иерусалимского королевства, - задумчиво произнес Скальд.
- Хм, - в глазах у Робера вспыхнул огонек надежды. - Да только сеньор Томмазо в Акре, а до нее два дня пути…
- Я получил от греческого императора трех отличных лошадей, - горделиво произнес Недобитый Скальд. - Не будем терять времени и заниматься ерундой. Если Господь хотя бы не будет мне мешать, то я успею доскакать до Акры, получить помилование и вернуться обратно к полудню.
- А вы уверены, сир рыцарь, что королевский бальи вас немедленно примет и вынесет нужное решение? - удивленно спросил Жак.
- Сеньор Томмазо - разумный человек, даром что с тевтонцами дружбу водит, - не задумываясь ответил рыцарь. - Я ему жизнь два раза спасал, на охоте и во время стычки с сарацинами. Он меня чуть не на коленях умолял, чтобы я возглавил его личный эскадрон. Так что я уверен, что он выдаст мне распоряжение об отмене казни и доставке к нему осужденных преступников, стоит мне лишь заикнуться, что я принимаю его предложение.
Недобитый Скальд развернулся и, постукивая висящими на поясе булавами, покинул зал.
После того как стражники вернулись на свои места и шум, вызванный неожиданным появлением гиганта, немного стих, к осужденным подошел де Барн.
- Весьма сожалею, господа! - произнес он сочувственным тоном. - Но вы до начала казни переданы тевтонскому ордену и по приказу нашего магистра будете находиться под моей охраной. На этот раз вас велено содержать во дворце архиепископа.
- Скоро в этом городе не останется ни одной тюрьмы, где бы мы с тобой не сидели, виллан, - проворчал Робер. - Ладно, давайте закрывать этот балаган! Честно говоря, я уже изрядно проголодался…
Тевтонцы образовали каре и, раздвигая толпу, двинулись к выходу. На всем протяжении пути Жак, не обращая внимания на сотни любопытных взглядов, думал лишь о том, успеет ли их спасти Недобитый Скальд.
* * *
Темница в архиепископском дворце располагалась в неглубоком подвале, так что узкие зарешеченные окна, пробитые под самым потолком, пропускали свет и приносили в довольно просторные помещения уличный шум.
Де Барн, рассыпаясь в извинениях, развел их по камерам, расположенным в противоположных концах коридора, поинтересовался, не нуждаются ли они в чем, и покинул друзей, сославшись на то, что его ожидает с рапортом местный комтур. Жак, в отличие от Робера, слабо верил в то, что миссия Недобитого Скальда завершится успешно. Коварная и предусмотрительная донна Корлеоне могла предвидеть, что кто-то попытается обратиться к королевскому бальи, или же устроить засаду на обратном пути. Ведь достаточно одного арбалетного залпа, чтобы гентский рыцарь по меньшей мере лишился своих хваленых византийских коней и не успел вернуться до полудня.
Уличный шум, весь день доносившийся из окна, ближе к вечеру начал стихать. А после того как за окном почернело, а колокола кафедрального собора отзвонили к вечерне, город вовсе угомонился. Теперь ночную тишину нарушали только дальние окрики часовых на башнях да топот изредка проходящей по улице ночной стражи.
Ожидание становилось невыносимым, сон не шел, а на сердце лежал тяжелый камень. Точно так же - обреченно, но с проблеском надежды - Жак себя чувствовал в ту ночь, когда после свадьбы они с отцом ожидали появления графского отряда.
В Лионе на ярмарке ему доводилось наблюдать за казнями. Осужденного со связанными руками и табличкой, описывающей совершенное преступление, вели по улицам от тюрьмы. При этом грамотный священнослужитель или судебный пристав зачитывал вслух то, что там было написано. Зеваки, особенно если речь шла о конокраде или детоубийце, издевалась над ним и швыряли гнилые овощи и нечистоты, будто осуждения на смерть было недостаточно, чтобы искупить любую, даже самую тяжелую провинность…
Колокол отзвонил полуночницу, а он все лежал, уставившись в потолок, и старался заснуть, вспоминая лучшее, что было в его жизни, - праздник виноградной лозы, Лион и свою Зофи.
В коридоре застучали двери и послышались приглушенные голоса.
- Ничего не знаю, приятель! - раздался голос с твердым германским акцентом. Так разговаривали тевтонцы, многие из которых были выходцами из Швабии и Вестфалии.
- Твой приказом получайт! - Жак с ужасом понял, что собеседником начальника караула является один из слуг Виттории, а это не могло сулить ничего хорошего. - А здеся бумаг от бальи и подпись твой комтур! Наша нынче сторожайт, твоя до рассвет отдыхайт. Утра - приходить и преступник забирать!
- Приказ вроде правильный, - задумчиво произнес тевтонец, - Но нам бы у брата де Варна справиться, он ведь над нами начальник.
- Брат де Барн убыл из города с особым поручением, - раздался за дверью низкий голос донны Корлеоне. У Жака мороз пробежал по коже. - Так что ты, сержант, можешь выполнять приказ комтура, не советуясь с начальством.
- Да я что - я ничего, благородная госпожа, - пробормотал в ответ смущенный тевтонец, - я только беспокоюсь, чтобы службу исправно нести.
- Вот и несите ее! Только не у дверей камер, а у входа в подземелье, как это написано в приказе.
Раздалась короткая команда, несколько раз стукнули ножны, задевая о дверной косяк, тяжелые шаги стихли где-то в глубине, и вскоре в темнице воцарилась тишина, которую Жаку даже в глубине души было страшно назвать гробовой.
Дверь отворилась. На пороге, держа в руке факел, стоял один из русичей. Он покосился на Жака, прошел к противоположному от него концу камеры и вставил факел в предназначенное для него отверстие. "Казни не будет, - Жак оцепенел, не в силах не то чтобы сопротивляться, но даже кричать, - они зарежут меня прямо сейчас".
Но русич не стал к нему подходить. Окинув помещение подозрительным взглядом, он быстро вышел наружу. Сразу же после этого в комнату вошла женщина в тяжелом черном плаще с накинутым на глаза капюшоном. Жак, ничего не понимая, поднялся с лежанки. Женщина сделала едва заметное движение руками, и капюшон упал ей на плечи, открывая взору изумленного виллана красивое и в то же время ненавистное лицо.
- Ты по-прежнему ценишь случайно подслушанные, ненужные тебе тайны больше, чем собственную жизнь? - Голос Виттории почти не выдавал ее волнения.
- Откуда ты узнала о моей жене? - спросил Жак. При этом ему ни к селу ни к городу пришла в голову прованская шутка: "Скажите, это правда, что в Марселлосе всегда отвечают вопросом на вопрос? - А кто вам это сказал?"
- Я на службе императора. - Витториа отмахнулась от вопроса, как от назойливой мухи. Она хотела сейчас говорить совсем о другом. - Еще в Мессине я навела справки о тебе во Вьеннском диоцезе. Оттуда прислали точное описание твоей жены. Мне очень хотелось знать, как выглядит моя соперница. Но к делу. Я последний раз предлагаю тебе рассказать обо всем, что ты знаешь.
- Само собой, речь идет только о моей жизни?
- Да. И только о ней.
- Прости, - твердо ответил Жак, - но думаю, что этот разговор пора закончить. Ты сама-то веришь, что даже если я получу помилование ценой жизни моего друга, то переживу его больше чем на месяц?
- Ладно, - сказала Витториа, недобро сверкнув глазами, - у меня очень мало времени, а ночь уже подходит к концу. То, что с тобой произошло, - не твоя и не моя вина. Просто ты очень неудачно оказался в ненужное время в ненужном месте. Но черт меня побери, если я не думаю о тебе с того самого дня, как увидела впервые! Так что единственное, чем я хоть немного могу тебе отплатить за все, - это вот… - С этими словами она отстегнула на шее фибулу и отбросила на охапку сена свой плащ. Теперь все одеяние молодой женщины составляли только башмачки из кроваво-красного бархата и рубиновое колье.
Жак широко раскрыл глаза и почувствовал, как в нем, заглушая все - страх смерти, любовь к оставленной жене, ненависть к императорской шпионке, - вскипает неудержимое, первобытное желание. В больших, напоминающих капли крови драгоценных камнях, отражаясь от факела, плясали адовым светом огоньки, и такими же кровавыми полосками чернели, потянувшись к нему, тонкие чувственные губы. Витториа впилась в него, словно голодный упырь, и, потянув на себя, опустилась на лежанку. Мысли у Жака спутались. Из потока бессвязных слов выскочили непонятным образом две фразы, принадлежащие, как ни странно, Роберу. "Где наша не пропадала!" - словно прошептал ему на ухо де Мерлан, в то время как тонкие пальчики проникли под камизу и ловкими, привычными движениями начали распускать завязки у брэ.