После того как все принесенное было съедено и выпито, Ги распрощался со своими клиентами и отбыл отдыхать и готовиться к завтрашнему дню. Робер, выпивший между делом два кувшина вина, заснул, положив голову на стол, так что его пришлось долго расталкивать и убеждать, чтобы он перебрался на кровать. После прогнившей соломы королевского подземелья душистый клевер, которым был набит матрас, показался Жаку ароматом райских кущей. Заснул он, еще не успев положить голову на подушку.
* * *
Разбудил их посланный из таверны слуга. По приказу хозяина он поинтересовался, будут ли господа заказывать завтрак. Жак ограничился стаканом холодной воды - он волновался перед началом суда, зато Робер без малейших усилий уплел жареного каплуна, закусил его целой миской оливок и выпил кувшин вина, правда, наполовину разведенного водой.
Они успели завершить завтрак, одеться и привести себя в порядок, когда в коридоре послышался топот стражников. Сегодня их конвоировали не менее десятка человек. К удивлению Жака, это были не тевтонцы и не городские копейщики. Примерно половина сержантов, окруживших их со всех сторон, носили гербы императорских солдат, остальные - эмблемы наемников бейрутского барона.
- Похоже, дружище, - кося глазом на конвой, пробормотал Робер, - мы с тобой первые, кто смог объединить войска Ибелинов и Фридриха.
Жак ничего не ответил. Он заглядывал через головы охранников в надежде высмотреть адвоката Ги, который с утра еще не появлялся. Отгороженные живым заслоном, они миновали галерею и вошли в зал, на глазах заполнявшийся зрителями и участниками процесса.
На высоком балкончике, откуда во время балов и торжеств музыканты услаждали слух городской знати, не по-зимнему шумно разорялся воробей. Солнце, пробиваясь сквозь висящую в воздухе пыль, падало на большие гранитные плиты, по которым в ожидании начала суда разгуливали допущенные в зал господа и простолюдины. Вчерашнее выступление акрского адвоката стало известно всему городу, и теперь все, кто имел хоть малейшую возможность, пришли сюда, чтобы увидеть собственными глазами, как будет окончательно развалено белыми нитками шитое обвинение. Бальи был апулийцем, и в Тире, заселенном по большей части ломбардцами, бургундцами и германцами, его не любили, тем более что на сей раз он открыто выступил на стороне "заносчивых чужаков" - сторонников императора, костью сидевших в горле у здешних купцов.
- Ну, и куда запропастился наш Ги? - проворчал недовольно Робер. - Тоже решил на радостях вчера винца попить?
Стража оттеснила к входным дверям толпу простолюдинов, благородные господа заняли место на приготовленных для них стульях, бейрутский легист заметался между рядами, выслушивая последние пожелания своих клиентов, а Ги все не появлялся.
Из галереи вышли судьи во главе с председателем и начали рассаживаться по местам.
- Что-то здесь не так, - недовольно пошевелил усами Робер. - Я, конечно, знаю этого юриста всего один день, но он не произвел впечатления человека, который может вот так, за здорово живешь, опоздать к началу суда.
Глашатай прокричал: "Слушайте! Слушайте! Слушайте!", бальи объявил о продолжении рассмотрения обвинений, а место, предназначенное для защиты, все еще пустовало.
Жак и Робер растерянно вертели головами и ничего не могли понять.
По залу легким лесным ветром пронесся гул - какой-то человек бегом пересек свободное пространство и встал как вкопанный напротив бальи. Жак узнал его - это был десятник городской стражи, тот, который их арестовывал.
- Ну, - спросил его бальи, - так скоро там появится этот столичный законник? Ей-богу, еще немного, и мы начнем без него!
- Да тут дело, стало быть, такое, ваше светлость, - доложил, выкатывая глаза от служебного рвения, десятник. - Этот самый мэтр, за которым вы меня посылали, поселился здесь неподалеку, в доходном доме сеньора Грансини, на шестом этаже. Подошли мы туда, а там… Окна в этом доме высокие, а подоконники, стало быть, низкие. Вот он, видать, с непривычки из окна-то и шмякнулся кулем. Его, поди, кто снизу окликнул, а он возьми да и перегнись. Мы пришли, а он аккурат на мостовой валяется, и голова расколота, словно гнилой арбуз.
Все присутствующие охнули, как один человек, и в зале воцарилась гробовая тишина, которую, впрочем, тут же нарушил воробей, по-видимому, обрадованный тем, что его голос теперь сможет услышать весь зал.
Присутствующие отреагировали на новость по-разному. Председательствующий бальи, не скрывая своих чувств, облегченно вздохнул. Архиепископ перекрестился и начал шептать молитву. Барон Ибелин просиял, а его придворный легист всеми силами пытался изобразить скорбь по поводу случайной кончины своего столичного коллеги. "Не их работа, - сделал про себя вывод Жак. - Тот, кто это устроил, не станет откровенно торжествовать и демонстрировать радость". Он прошелся взглядом по рядам знати. Единственным человеком, которого, казалось, совершенно не задела принесенная десятником ошеломительная новость, оказалась донна Корлеоне.
- Это Витториа, - прошептал, подтверждая его слова, Робер, - ее работа. Эх, рано мы с тобой, приятель, победу праздновали. Похоже, что эта змея подколодная все-таки получит наши головы.
Жак почувствовал во рту горячую слюну. Он отчетливо осознал, что дело проиграно окончательно и бесповоротно, и теперь их может спасти от неминуемой гибели разве что чудо.
- Несмотря на случайное выпадение из окна мэтра Ги из Вифлеема, акрского легиста, - посовещавшись со своим окружением, объявил бальи, - суд продолжает рассмотрение дела. Обвиняемым предлагается либо избрать себе в защитники кого-то из присутствующих здесь, в зале, либо держать ответ самим.
- Что скажешь, пейзанин? - обратился к Жаку Робер. - Поищем себе нового адвоката?
- Гибель адвоката - не случайность… - обреченно прошептал тот. - Я думаю, что в толпе полно подставных, которые защитят нас не лучше, чем мэтр Мартин Аквитанский…
- Ну да ладно, - вскинул голову достославный рыцарь, - сами с усами. Еще посмотрим, как они запоют. Слава богу, покойный Ги, да будет ему земля пухом, и пусть ангелы услаждают его слух в раю, куда попадают все невинноубиенные, вчера объяснил, что нам делать и как он собирался отвечать на последние обвинения.
Жак в ответ коротко кивнул.
- Я и сержант, - громко произнес де Мерлан, обращаясь к судьям, - не желаем прибегать к услугам иного защитника и будем отвечать сами.
- Так тому и быть, - несколько разочарованно произнес бальи. - Что ж, я смотрю, слова просит обвинение.
При этих словах Мартин Аквитанский вылетел вперед.
- Многоуважаемый суд! По воле моих клиентов, скорбя о безвременно ушедшем от нас мэтре Ги, мы снимаем все выдвинутые обвинения, за исключением двух. А именно: благородные господа, интересы которых я имею честь представлять, настаивают на уличении сержанта Жака в вооруженном бунте, а рыцаря де Мерлана - в злонамеренном колдовстве. При этом оба обвиняются в пособничестве друг другу как в первом, так и втором случае.
- Вчера же ясно было сказано, - рявкнул Робер, - что, пока не будет определено, на чьей земле произошла стычка, не будет и рассматриваться обвинение в бунте! Вы же прекрасно слышали, что говорил сидонский бальи!
- Бальи славного города Сидона, - засветился от счастья обвинитель, - вчера вечером отбыл из Тира по государственной необходимости. Его советник, коему оставлены все полномочия, временно отказывается от межевой тяжбы в пользу его светлости барона. Таким образом, с учетом только что сделанного рыцарем де Мерланом признания о том, что там "произошла стычка", обвинение в вооруженном мятеже можно считать доказанным.
- Ах ты, скользкая жаба! - взревел Робер. - Ты что же, думаешь, что мои слова можно перекручивать, как тебе вздумается, баронская подтирка?
- Если вам, благородный сир, известны законы, которые позволяют толковать мои слова как-нибудь иначе, - все так же лучезарно улыбаясь, ответил Мартин, - то вы можете апеллировать к высокому суду.
- Законы! - Робер был взбешен. - Верните мне меч и выставьте любого бойца - и Господь разберется, кто из нас прав, а кто виноват!
- Процессы, где вина подсудимых очевидна и подтверждена множественными свидетельствами, не решаются судебным поединком, - нахмурившись, сказал бальи. - Переходите к следующему пункту.
- Теперь рассмотрим вопрос о колдовстве, - не стал возражать бейрутский легист.
- Протестую! - воскликнул Жак. Он поборол в себе робость перед благородными господами и выступил первым, боясь, как бы Робер сгоряча не выдал еще какую-нибудь фразу, которая сделает их положение, и без того крайне шаткое, совершенно безвыходным. - Мы являемся крестоносцами, принявшими обет, а потому в обвинениях, касающихся дел веры, подлежим юрисдикции церковного суда. Прошу направить нас к его высокопреосвященству архиепископу и полагаюсь на то, что он рассудит это дело по справедливости!
- К величайшему сожалению, уважаемый суд, - обрадованно завопил обвинитель, - обвиняемые уже не крестоносцы, а простые паломники! В день турнира, то есть я хотел сказать, во время бугурта, его преосвященство архиепископ Тира по ходатайству ректора крестоносного братства святого Андрея Акрского подписал индульгенцию о том, что обет ими полностью исполнен! Я могу предъявить сей документ суду!
- Я вам верю, мэтр, - ответил бальи обвинителю, - тем более что в состав суда входит представитель кафедрального клира. Сержант Жак, ваш протест отклонен!