- Я здесь! - выступил из толпы Рембо. Вид он изображал крайне несчастный, а в руках сжимал обломок многострадальной лютни. - Избит, ограблен, унижен и оскорблен, ваша милость, - обратился он к бальи, - а все вот эти двое. - Он указал обломком на Жака и Робера.
- Вот тут у меня имеется свидетельство пизанского консула в Акре, - более не обращая внимания на пострадавшего, произнес, также обращаясь к бальи, адвокат, - где говорится о хищении некоего векселя и указываются приметы жонглера Рембо как похитителя. Кстати, жонглер, откуда у вас этот штопаный надрез на новом платье?
- Мне испортил одежду этот вот разбойник! - Жонглер снова вытянул вперед обломанный гриф, указывая на Жака.
- А не ответите ли вы, что именно он оттуда вырезал? - на удивление вежливо осведомился Ги. - Уж не письмо ли, полученное вами от Анны, фрейлины ее светлости баронессы Бейрута, в котором говорится о том, как она вас куртуазно благодарит за чудесную ночь?
При этих словах лицо барона Ибелина начало багроветь.
- Ах ты, мерзкая тварь! - взревел барон, обращаясь к жонглеру. - Я тебя на службу принял, а ты, стало быть, в мой курятник засунул свой грязный… - Последние слова барона перекрыл громкий смех всей имперской половины зала.
- Так вы уверены, мэтр Рембо, что именно эти люди напали на вас в ночь после турнира? - ласково уточнил защитник. - Ночь была темная, могли и обознаться…
- Н-не увверен, - ответил жонглер, дрожа как осиновый лист, - я в тот вечер выпил преизрядно, мог и ошибиться. Уж, право, и не знаю, ваша милость…
- Ну вот, - сказал Ги, обращаясь к барону, - ваш свидетель и пострадавший сам отказывается от обвинения.
- Бог с ним, с обвинением, - пророкотал барон, - если подтвердятся твои слова, законник, то я его безо всякого суда лишу мужских атрибутов.
Смех в зале усилился. Суд медленно, но верно превращался в настоящий фарс. Бальи затравленно оглянулся по сторонам и, не встречая ни у кого поддержки, просительно воззрился на Витторию. Та что-то прошептала на ухо одному из своих слуг и повелительным жестом направила его к председателю. Тот выслушал сбивчивый шепот посланника, немного успокоился и провозгласил:
- Теперь рассмотрим обвинения, выдвинутые сеньором Пьетро по поводу турнира!
- Какого турнира? - искренне изумился Ги.
- Того турнира, который обвиняемые выиграли колдовством, - ответил бейрутский легист. Он успел вернуться на свое место и приосанился, по всей вероятности, считая позиции обвинения в этом вопросе несокрушимыми.
- Обращаюсь прежде всего к его милости архидьякону каноников Тира, - спокойно уточнил адвокат. - Известна ли здешним клирикам булла святейшего апостолика папы Григория Девятого о строжайшем запрещении рыцарских турниров?
При этих словах брови у бальи и обвинителя поползли на лоб, а у архидьякона грозно сошлись у переносицы.
- То есть вы хотите сказать, - продолжил Ги, не обращая особого внимания на мимику судейских, - что эту буллу нарушил и сеньор ди Россиано, близкий родственник Его Святейшества?
В зале повисла гробовая тишина. Местные сеньоры уже почувствовали крутой нрав папы Григория, а особенно его полномочного представителя, легата, и не без основания полагали, что за участие в запрещенном турнире их могут, заодно с Фридрихом, подвергнуть интердикту. На самого же сеньора ди Россиано было страшно смотреть. Он во мгновение ока растерял всю свою напыщенность и теперь стоял бледный как смерть, с дрожащей нижней губой, напоминая школяра, который поставил большую кляксу на уроке каллиграфии и теперь ожидает наказания розгами.
- Но я уверен, что на прямое нарушение подобного запрета власти города Тира пойти никак не могли, - неожиданно заявил адвокат. - Стало быть, это был и не турнир, а рождественский бугурт, то есть игрища на потеху благородным дамам, устроенные отдельными рыцарями в честь святого праздника?
- Бугурт, конечно, бугурт! - радостно отозвался бальи.
Архидьякон при этом одобрительно закивал, по залу пронесся вздох облегчения, а сеньор Пьетро удивленно захлопал глазами, словно не веря в чудесное избавление.
- А это означает, - продолжил Ги, - что сир Робер и сир Пьетро просто сражались в честном несмертельном поединке за честь прекрасной дамы. Вы согласны, сир Пьетро? Или же ваш двоюродный дед, который, кстати, и подарил вам коня, оружие и доспехи на совершеннолетие, обрадуется, узнав о том, что вы, благородный сир, приняли участие в рыцарском турнире? - "Рыцарский турнир" в устах акрского адвоката прозвучало как "ведьминский шабаш".
- Так оно и было, - испуганно пролепетал Пьетро ди Россиано.
- А если это был бугурт, то, стало быть, турнирный кутюм к данному случаю никак неприменим, и о лишении рыцарского звания и титула турнирным судом не может быть и речи! - Последние слова адвокат произносил четко и размеренно, словно вбивая гвозди в несуществующий гроб.
Бальи вцепился в подлокотники кресла. Лицо его побагровело. Казалось, что председателя суда, с треском провалившего процесс, который виделся всем его устроителям совершенно беспроигрышным, сейчас хватит удар. К нему одновременно с противоположных сторон зала подскочили порученцы донны Корлеоне и барона Ибелина. Выслушав и того и другого, бальи почесал переносицу, поднял взгляд, в котором засветилась некоторая надежда, и во всеуслышание объявил:
- Остальные пункты обвинения, а также и заключительную речь Мартина Аквитанского, представителя пострадавшей стороны, суд намерен выслушать завтра. На сегодня, ввиду позднего времени, слушание дела прекращается.
- У защиты нет возражений, ваша милость, - прострекотал адвокат и обернулся к Жаку с Робером, на лицах у которых застыло одинаковое выражение неподдельного восхищения, какое бывает обычно у детей, на глазах у которых фокусник извлекает голубя из пустого колпака.
* * *
По настоянию неугомонного защитника бальи отдал распоряжение не возвращать Жака и Робера в темницу короля Конрада, а оставить на ночь в камере, предназначенной для заключения знати и содержания богатых пленников. Помещение располагалось на первом этаже дворца, и о том, что они находятся под стражей, здесь напоминали только кованые решетки на окне да мощные двери, лишенные внутренних запоров.
После блестящего выступления Ги к приятелям возвратился аппетит, и в предвкушении завтрашнего триумфального освобождения они заказали в любимой таверне роскошный ужин.
- Вы настоящий мастер своего дела, - уважительно говорил Жак, отдавая должное жареной рыбе в апельсиновом соусе. - Видел я суды в самом Лионе, наблюдал, как легисты защиту ведут, но такое!..
- Да говорить не о чем, - отмахнулся от него адвокат наполовину обглоданной гусиной ногой. - Это просто чепуха, а не процесс. Вот, помнится, пару лет назад в Тивериаде тамошний виконт попробовал отсудить у мастера Грига несколько доходных домов, которые тот построил по заказу местного раиса, - тогда пришлось повозиться. Виконт подкупил палату горожан, и те напрочь отказывались принять нашу жалобу к рассмотрению. А здесь, в Тире, не законники, а сущие школяры. Привыкли к тому, что адвокаты, совершенно не знающие законов, просто упражняются в красноречии. Барон вообще там, в своем Бейруте, царь и бог - как он сказал, так и будет.
- Да, кстати, о бароне, уважаемый мэтр, - с трудом оторвавшись от засахаренных смокв, сказал Робер. - Я не понял, что это вы говорили о письме какой-то фрейлины?
- Да в Заморье ни для кого не секрет, - улыбнулся в ответ Ги, - что христианнейший бейрутский нобиль под видом фрейлин своей драгоценной супруги содержит, подобно султану, собственный гарем. Зная похотливую сущность жонглерского племени, я решил навести справки, и сегодня утром, всего за денье, одна из служанок прибывшей на суд вместе с мужем баронессы выболтала мне, что лично передавала любовное признание, написанное этому сладкоголосому воришке одной из наложниц.
- Ловко! - восхитился Робер. - Истину говорил покойный граф Гуго де Ретель: "Перо в ловкой руке законника часто разит сильнее, чем рыцарский меч".
- Но завтра с утра они будут говорить о колдовстве, мэтр Ги, - заметил Жак, - а это ведь очень опасное обвинение.
- Пустое, - ответил юрист, - о колдовстве и ереси вспоминают обычно тогда, когда человека нужно во что бы то ни стало отправить в темницу либо на плаху, а доказательств для этого не хватает. Но с этим мы тоже справимся. Во-первых, вы крестоносцы, принявшие обет. Как известно, таковые находятся под защитой церкви, и только церковь может их обвинять в этом преступлении. Во-вторых, ваша хозяйка Хафиза - никакая не еретичка, а маронитка. Духовные отцы этой раскольнической общины еще до падения Иерусалима были приняты со своей общиной в лоно Римской церкви. Марониты очень богаты, многочисленны и имеют огромное влияние в здешних местах. Поэтому ни легат, ни тем паче архиепископ, получив это дело в свою юрисдикцию, ни за что не рискнут назвать эту женщину колдуньей и еретичкой. Кроме того, о каком колдовстве вообще идет речь? Ладанка при вас, сир рыцарь? Вот и отлично. Найдутся два свидетеля, готовые подтвердить, что это именно ее Хафиза надела вам на шею? Вот и славно. Как мог не победить в поединке рыцарь, носящий с собой щепку от Честного Креста?
- Точно так же, как потерпели поражение при Хаттине войска христиан, которые, как известно, несли с собой весь Честной Крест целиком, - не удержался и съязвил в ответ Робер.
- Не сбивайте меня с настроя, сир, - недовольно поморщился адвокат. - Вот если бы я выступал на стороне обвинения, то тогда, конечно, припомнил бы Хаттин в этой связи.