- Дурак ты. Смотри - этот Шварц и лопату-то держит как пику. Ты, небось, еще не родился, когда он своего первого убил... Он же единственный тут из крестьян, кому фон Лицен не указ. И родом из Штейра, если не врет... Может, он еще с Грегором Ташем воевал. А ты и не знаешь, кто такой Таш... Ладно. Не стой столбом. Работай, пока солнце не село. Дурочка наша, видишь, уже полет.
И Густав замахал топором так споро и яростно, что подтаскивавший чурбачки и складывающий дрова Франко уже до самой темноты не имел передышки.
- Голодранцы... Почему ты их так, бабушка? Дед вон как уважительно с этим тощим в камзоле.
- Камзол-то весь в дырках.
- Ой! Откуда ты знаешь? Ведь еле видишь.
- Дурашка. Господа нынче пахнут порохом или духами.
- А эти пахнут жареным мясом. Особенно толстый.
- Пахнут-то мясом, а за ночлег денег не предложили. И работать за похлебку готовы. Не свое, стал быть, мясо. Украли или поймали в силки. А деньжат и на хлеб нету... Их бы гнать за порог, а мой - заходите... Сходи-ка, Ганс, посмотри, чтобы они ничего не умыкнули. Только тихонько, а то как с теми цыганами выйдет...
Глава 2
Ужинать стали, когда уже совсем стемнело. С поля вернулась молодежь, шестеро малышей вылезли из-за перегородки, и все семейство Отто Шварца вместе с гостями расположилось за большим длинным столом. Свет очага и пары лучин. На каждого по куску хлеба и по миске похлебки. Короткая молитва отца семейства, и заработали ложки. Мелкий осенний дождь зарядил за окном. Ветер подвывает, пытаясь сорвать дранку с крыши. В пристрое фырчат, словно переговариваются о чем-то своем, корова и кормилица-лошадь. Спокойствие и умиротворенность. Каменные стены и уверенная рука старика Отто, казалось, защищают этот дом от зла, затаившегося снаружи.
- Почтенный Отто, - вполголоса спросил Густав, когда его миска почти опустела, - а почему вы перешли на латынь, ведь начинали молитву на немец...
На дворе испуганно и зло залаяла собака. Отто чуть не поперхнулся. Сидящие за столом нервно переглянулись.
- Кого там черт несет, прости господи? - всплеснула руками Гретта. Женщины резво вскочили из-за стола и исчезли за перегородкой вместе с детьми и со всем ценным, что еще было на столе из еды.
Лошадиный топот и храп за окном. Густав пожалел, что отдал хозяйке топор, которым колол дрова. Этот топор лежал теперь на коленях старшего сына Отто. Сам старик, чуть отодвинув тряпичный полог, схватил пику, недлинную, в рост человека, и вышел за дверь. Младший Шварц оказался у окна. Он открыл ставню и, пристроив на коленях непонятно откуда взявшийся заряженный арбалет, внимательно вглядывался в ночную темень. Старуха суетливо тушила лучины.
- Двое. И еще двое. Верхом. Вряд ли разбойники. Пики у них, - оценил обстановку младший Шварц.
- Приветствую, Отто! - послышалось с улицы.
- А, это ты, Шульц... Что вдруг снова?
- Служба... Никто подозрительный мимо последнее время не шастал?
- Может, и шастал, да мне не рассказывал. Проезжайте мимо. Никаких новостей у меня нет.
- Не груби, старик. Полиция Христа шутить не любит. Если узнаем, что укрываешь кого...
- Господи помилуй, Господи помилуй, - зашептал Густав, нащупывая у себя под мышкой кинжал, - спаси и сохрани, ведь не отмашемся.
Третий голос вмешался в разговор за окном:
- Ты, герр Шульц, все грозишь. Все пугаешь. В своем рвении уже отличать перестал, где враги Господа нашего, а где честные христиане.
И снова голос хозяина хутора:
- А, это ты, Хорват. Поздорову ли?
- Вот, не сдох пока... Не слушай ты Шульца, старик. Господин офицер просто стесняется попроситься на ночлег, вот и лютует. А на самом деле мы промокли, устали, как черти, гоняясь по всей Крайне за врагами Господа, а теперь хотим согреться и выпить.
- Так что ж вы... Заходите, конечно. И коней сюда, в пристрой, зачем коням мокнуть?.. А я уж думал - не лихие ли люди. Вот, пику схватил.
Младший Шварц спрятал самострел, а его брат поставил топор у ножки стола, под рукой. Гретта снова запалила лучинки и принялась раздувать огонь в очаге.
В дом вошли четверо. Шульц - в широкополой кожаной шляпе и кожаном камзоле. Ножны его шпаги тенькнули о каменный очаг. Шевельнув квадратным подбородком, офицер недоверчиво вперил свои рыбьи глаза в Густава, Франко и Ольгу. Неторопливо засунул большие пальцы за шелковый кушак, из-за которого выглядывали рукоятки двух пистолетов.
Следом ввалились еще трое. В синих кафтанах с разворотами, в меховых шапках с высокой тульей, красным околышем и зеленой инквизиторской кокардой. Полиция Христа. Пики поставили у двери. Плащи и шапки повесили сушиться у очага, сабель, однако, отстегивать не стали. Одетый богаче других, гладко выбритый, с сединой в волосах воин, похлопав офицера по плечу, сказал ему по-немецки:
- Успокойся, Шульц. Раз уж старик Отто приютил у себя этих троих, значит, на то есть причины... Сядь-ка лучше к очагу, погрейся... Скажи, Отто, есть ли у тебя для сугреву что-нибудь кроме огня в очаге?
Старик Шварц открыл было рот, но вперед влезла Гретта:
- Бочонок пива в Висе, я слыхала, стоит два талера.
- А хорошее ли пиво? - спросил, улыбнувшись, воин.
- Это деньги его святейшества, Хорват, - пробурчал офицер, но как-то неубедительно. Он тоже повесил плащ и шляпу над очагом и сел поближе к огню, однако глаз с троих бродяг не спускал.
- Так мы их на нужды его святейшества и потратим. Ведь не гоже, если солдаты Святой Инквизиции, промокнув на службе, схватят простуду.
Уверенная улыбка. Тонкие губы и благородный, с горбинкой нос. Чуть припухшие, наверное от постоянной бессонницы, веки и черные, насколько это можно разглядеть в полутьме, глаза.
"В твой плащ навечно въелся дым
Сожженных городов,
Морская соль, людская кровь
И пыль из-под копыт.
А сколько за мечом твоим
Разрубленных голов?
Тупая боль, а не любовь
Твой украшает щит.
Откуда это во мне? Ни разу раньше не слышала подобных стихов. И что они значат? Почему только одного взгляда на него было достаточно?"
Увидев, что Ольга смотрит на него, Хорват хитро подмигнул. Отто уже поставил бочонок у очага и, попробовав обе монеты на зуб, стал сбивать с бочонка крышку.
Отхлебнув из первой кружки, Шульц снова вперился в Густава взглядом и спросил по-немецки:
- Имя? Чем занимаешься?
- Рассказывай: кто ты и как здесь очутился, - перевел на славянский Хорват и, достав из поясной сумки шмат копченого сала, стал не торопясь нарезать его.
- Густав Везер. Торговец. Путешествую, - по-немецки ответил Густав.
Офицер удивленно ухмыльнулся и, еще отхлебнув, продолжил:
- Цель путешествия? Какие везешь товары? Уплачены ли пограничные пошлины? Бумаги, какие есть, предъявляй.
- Ограбили меня турки, когда в Сараеве был. Домой возвращаюсь. Вот все, что осталось. - Густав выудил из-за пазухи клочок истрепанного пергамента и аккуратно расстелил его на столе.
Еще раз удивленно ухмыльнувшись, офицер стал читать, усердно водя по пергаменту пальцем.
- Податель сего, Адольф Самуэль Густав Везер, является моим представителем в деле выкупа или обмена плененных христиан... По... Пре... Подпись неразборчива... Значит, работорговлей промышляешь?
- Что вы, сударь мой! Что вы! Здесь же ясно написано. - И Густав стал водить по пергаменту своим грязным ногтем, напирая на неразборчивое "Пре" в конце. - Вот. Господин Алан Портивельде из Магдебурга дал мне эту бумагу и средства для вызволения... Он этот, как его... Филантроп. Человеколюбец то есть. Добрейшей души человек... Эти двое - из плена турецкого. А потом янычары...
"Ну почему он к нам привязался? Что плохого мы сделали? Святая Инквизиция. Словно чует он что-то... Знать бы, что инквизиторы помогут мне разобраться, вернуться домой, а не поволокут на костер... Этот Хорват вроде не такая скотина, как Шульц. Может, рассказать ему про Старика, про то, что я не отсюда?.. Хоть кто-то же должен мне помочь!" - подумала Ольга.
Солдаты тем временем расселись вокруг бочонка и стали кружками черпать пиво. После третьей кружки взгляд офицера подобрел.
- А ты, Хорват, хорошо, это, с пивом придумал... Ну, Везер, рассказывай, как тебя в Сараеве янычары били. - И Шульц придвинул Густаву кружку с пивом. Тот отказываться не стал.
Один из солдат, поглаживая иссиня-черные усы, свисавшие подковой, подсел к Ольге, предлагая ей пива.
- Нет, - закачала она головой.
- Ладно тебе, красавица. Мы ж не турки. Окажи уважение. - Одна рука его уже обхватила Ольгу за талию, а другой он все подсовывал ей кружку к губам, не обращая внимания ни на ее испуганное "нет", ни на удары локтем.
- Матиш!.. Мы и правда не турки, - окликнул его Хорват. - Пей лучше пиво. Или вон того толстяка угости.
Франко жадно смотрел, как пиво вливается в чужие глотки. Но он не был симпатичной девицей, не говорил по-немецки и, судя по виду, вполне мог уговорить пол-бочонка.
- Разве что у почтенного найдется что-нибудь к пиву, - пригладил усы Матиш. - Твое сало, Хорват, мы почти все съели. А Отто... Ик... За добрую закуску наверняка запросит с нас еще талер.
- Была у нас похлебка, но до вас ее всю того. Вот разве что хлеб остался. Да вот, старуха капусты потушит, - развел Шварц руками. - С мясом у нас плохо.
- Угощайтеся, господа. Только пива плесните. - Франко достал из-за пазухи заветную курицу.
За столом произошло заметное оживление. Снова разлили пива, теперь уже взяв в долю и толстяка. Только Густав посмотрел на него, как на предателя.