Густав обычно представлялся безногим ветераном, демонстрируя миру умело подвернутые ноги, щербатую улыбку и шрамы от ударов, полученных, конечно, не в бою, а после очередного неудавшегося воровства, когда его чуть не до смерти избили кочергой. Франко - этот ублюдок, на самом деле выгнанный из родного хутора за гадкий характер и неимоверную лень, играл калеку с перешибленным хребтом. Единственное, что ему удавалось делать хорошо, так это расслабляться. Мария для них была сущим кладом. Ее, скудоумную бедняжку, жалели. Люди ведь чувствуют, когда не притворно, а по-настоящему. Ей подавали щедро. Сможет ли она теперь хотя бы изобразить то, чем зарабатывала раньше?
На дурочку не покушались ни цыгане, ни бандиты и сутенеры, ни жалостливые, сердобольные бюргеры. А из смышленой девицы кто угодно захочет сделать забаву или услужливую служанку. Уже и Франко смотрит на нее по-другому. А ведь мысль о том, чтобы воспользоваться ей, как женщиной, раньше не приходила в голову даже ему... Нормальную, излеченную, ее у них отнимут. И какого черта этот Старик... Хотя, конечно, он их спас. Если бы Старик не взялся изгнать из нее беса, пан Лицен наверняка бы натравил инквизиторов.
- ...И как подобрали мы тебя, так и таскаемся. Жалко же бросить бедняжку. Вот уж третий год, как кормим и поим тебя, сироту. Защищаем, опять-таки, от лихих людей... Вот. Второй уже раз побывала ты в Мариборе. А скоро в Венецию пойдем. Там, говорят, будет ба-альшой карнавал. Раздолье для бедных людей. Таких как мы. - И Франко плотоядно облизнулся.
- Там своих бандитов хватает. Так что особо губу не раскатывай, толстый, - буркнул Густав и, отобрав у Ольги вторую, уже ощипанную курицу, стал ее потрошить.
- Соли бы сейчас. Погано без соли. - Франко снял обжаренную курицу с вертела... И положил на большой лист лопуха, ни кусочка не отщипнув.
- Жрет и жрет, все не лопнет... Соли ему подавай... Мы и так уже два талера должны. За ее, между прочим, излечение, будь оно неладно. - И Густав с таким хрустом насадил сырую курицу на вертел, что Ольга невольно вздрогнула.
- Кому должны?.. Старику? А как меня излечили?
- Много вопросов теперь задаешь. Перестарался Старик, - нахмурился Густав.
Впрочем, долго молчать он не смог. Было скучно. Да и в голове постоянно вертелись мысли о том, что с ней теперь делать. Ведь по-старому все оставаться уже не могло. Он вздохнул:
- Ладно. Расскажу. Только с вопросами не встревай... Значит, пан Лицен, этот местный кровосос, ярмарку устроил. Все холопы его собрались. И капеллан, и староста. А Старик этот у пана в дому жил!
- Святой человек, одно слово, - встрял Франко. - Он же увязался за нами с самого Марибора, шел пешком... Все про бога да еще про всякое рассказывал. А потом шепнул мне тайком, что скоро конец света. Потому что бесы над Истрией на шабаш собрались.
- Заткнись, - оборвал его Густав. - Так этот Старик как подошел к пану... Сказал ему что-то - тот и позвал его к себе жить: "Живи, говорит, святой человек". Это Лицен, живоглот, ему так говорит, понимаешь? Вот тогда и я тоже подумал - святой. Откуда в простом человеке такая сила? Нас же ведь пан и на порог бы не пустил... А ты, Мари, сразу Старику приглянулась. Он мне и говорит: отдай мне дурочку. Что, мол, маешься с ней. Да я что же, совсем что ль дурак? Такие деньжищи... Привязались мы к тебе за три года, короче... Пошел, ему говорю, прощелыга, к чертям. Он и отстал. Только глянул так. Ох, глаз у него нехороший! Он и пана Лицена, наверное, того... этого, глазом.
- Да ты по порядку давай. Про ярмарку уже говорил! - не выдержала Ольга.
- Я ж говорю, перестарался Старик, - снова встрял Франко.
- Помолчи ты! Ярмарка... Ты и стала на той ярмарке биться. Видно, снова увидела турка или еще кого. И давай наземь. Изо рта пена. Все столпились вокруг. Смотрят. Я было хотел, как обычно, мол, подайте на пропитанье калекам, а ты... Может, сама вспомнишь, чего хоть там орала?.. Ну?
- Не помню.
- Вот. А мне и повторять срамно. И страшно. Слова такие. Голосом, как из склепа. Язык - непонятный. А потом по-славянски. Мол, грядет Сатана и всякое такое... Мороз по коже. Бабы воют. Лицен побледнел, за саблю схватился. "Убью, говорит, змеиное отродье!" И еще: "Костер по вам плачет..." Ну, думаю, все... Тут Старик сказал что-то, ты и затихла. Только воешь так жалостно. А он говорит пану: "Ты девку не трогай. Излечу ее. И этих тоже не трогай. Не виноватые они. В нее бес вселился. Изгнать надо". Вот.
- Так и забрал меня? А вы что же?
- Нас он с собой не позвал. Говорит, дурные токи. Но обещался отдать тебя, как излечит.
- И излечил же! - снова вмешался Франко. - Святой человек, одно слово.
- Излечил. Но не бесплатно... Дадите, говорит, мне два талера за изгнание беса. А не заплатите - в уплату ее заберу... Ну, два дня отсрочки я у него отспорил, - Густав довольно ухмыльнулся, словно хвалился, - а там поглядим.
Одну курицу они все же съели. А вторую Франко завернул в лопухи и сунул за пазуху.
- Вставайте. Пора уходить, - заторопился Густав. Он, пока ели, сидел хмурый, а теперь словно решил что-то. Собранный. Движения скупые.
Толстяк ухмыльнулся, поднимаясь:
- Нищему собраться - только подпоясаться.
Вытер о землисто-серую рубаху жирные руки и перехватил поудобнее свою клюку.
Густав пошел первым. Не берегом ручья, а лесом, по какой-то еле заметной тропке.
Осенний лес. Листья кое-где еще зеленые, зато остальные... Лес был самый настоящий. Дубы и клены.
- Не считай ворон, - пихнул сзади Франко.
"Уставиться себе под ноги и не смотреть, - приказала себе Ольга. - Никуда не смотреть. Господи! Когда же кончится это все. Страх и омерзение. Что я делаю здесь?! Вот ноги в деревянных башмаках. Как у Золушки. Маме сказать - не поверит... Мама... Как же я домой-то теперь вернусь?.. Знать бы наверняка, что если умру тут, то сразу дома, в своей постели проснусь. Уж не струсила бы в ручей. Но если... Если нет?"
Солнце уже пряталось за холмами, когда они вышли из леса к развилке дорог.
- Почему мы все лесом? Обходим? Поместье Лиценов там, да?
Франко устало кивнул, а Густав сплюнул в дорожную пыль:
- Когда курей ела, не спрашивала... Здесь, на хуторе, Старика подождем. Коль нужна ты ему - придет. А нет... Сэкономим, значит, два талера.
Они подошли к добротному домику из камня с деревянным пристроем. Огород большой. Блестит медово в закатных лучах осиновая дранка на крыше. Собака. Огромный злой волкодав за плетеным забором.
- Мир вам, добрые люди! - Густав, подойдя к плетню, земно поклонился. Волкодав оскалился недобро. Человек, что копошился в огороде, выпрямился и, перехватив лопату за середину черенка, подошел к забору.
- Добрые люди теперь по дорогам не шляются, - буркнул он по-немецки.
- Во имя Господа нашего. Неужели вы откажете в крове бедным путникам? - затараторил по-немецки Густав. Ровно, без акцента, словно это и был его родной язык. - Разве Господь не наставлял нас помогать ближнему? В этом диком краю к кому еще мне обратиться?
"Странно, но я все понимаю. Отродясь не знала немецкого", - с удивлением подумала Ольга.
- А кто эти? - указал хозяин на Ольгу и Франко.
- Со мной они. Со мной. Сироты убогие.
- Хорошо. Ночуй, если ручаешься за них.
Вытяжной трубы в доме не было. Сразу защипало глаза. Ольга прислонилась спиной к двери. Густав остался снаружи. Она услышала ровный голос хозяина:
- Меня зовут Отто Шварц. Я родом из Штейера. Свободный колонист... Один здесь, среди славян и прочего сброда... Местный капеллан и фон Лицен не в счет. Я им не ровня. Но остальные-то все вокруг - их холопы. Тут взвоешь. А вы кто такие?
- Густав Везер. Путешественник. Возвращаюсь из турецких владений... Вот всего обобрали, нехристи. А эти двое по дороге прибились. Что ж, гнать их, что ли?.. Как в округе? Спокойно ли? Разбойники? Цыгане?.. Говорят, герцог большую войну затевает?
- Говорят... Днем-то на дорогах того, спокойно. Да ты на пороге не стой. Я ж сказал: располагайтесь. Гретта вам все покажет. А я пока в огороде.
Хозяйка ткнула пальцем на сено в углу, проворчав строго, что, мол, кто не работает, тот не ест. Из-за перегородки высунулись две детские головы. Женщина прикрикнула на них, и головы испуганно нырнули обратно.
- Дети? - удивилась Ольга.
- Наверное, внуки. - Густав, вошедший в полутьму дома позже других, щурился. Он внимательно оглядел обстановку. - Так. Кроме стариков здесь еще человек пять живет.
- Верно, парень, - отозвалась от очага седоволосая Гретта. - Два сынка, дочь и снохи. Все в поле. Хлеб, он ждать не будет.
Сытный запах вырвался из-под крышки томящегося на огне котла. Франко жадно втянул в себя воздух.
- Похлебки-то хотите небось, голодранцы?.. А то у меня дрова не все переколоты, да и в огороде, пока светло, дел найдется.
- Хотим! - встала с сена Ольга. - А что делать-то?
- Поколите дрова, - кивнула старуха на Густава, чему-то про себя улыбаясь.
- Вставай, толстый. Оглох? - засуетился Густав. - Смотри мне, словак. Не сопри тут чего, - добавил он шепотом, берясь за топор.
- Ой ты! Пожалел старичков. Можно подумать, в тебе немецкая кровь взыграла... Да ты такой же немец, как я еврей. - Франко неторопливо ухватил несколько чурбачков и поволок их товарищу на расправу.