"Они, кажется, грызутся из-за каждого куска еды. И как еще не прибили друг друга?" - пронеслось в голове у Ольги.
- Так, стал быть, вы ловите кого-то?
- Верно, толстяк.
- Франко. Так меня все зовут.
- Да, Франко, - кивнул головой Хорват и зачерпнул еще пива из бочонка. Сперва себе, а потом и всем остальным, кроме офицера... Бравый Шульц уже спал на сене в углу, опершись спиной о скамью и неестественно запрокинув голову назад. - Да. Мы ищем одного человека. Отто знает уже, мы ему рассказывали в прошлый объезд.
- Да, да. - Отто закивал головой и потянул руку с кружкой к бочонку. Седые волосы прилипли к его вспотевшему лбу, а взгляд был уже водянисто-счастливый. Гретта посмотрела на него неодобрительно и ушла за перегородку. Ее сыновья тоже отправились спать, хлебнув лишь по кружке.
- Вот, - Хорват ласково хлопнул хозяина по спине, - не видел, говорит, никого. А этот злодей, Дроуб Фельцах, он же Карл Готторн, он же Жозеф Вальден, он же... совращает невинные души. Проповедует на площадях. Многих уже склонил в кальвинскую ересь. Говорит, конец света, мол, скоро. Пророчествует. Творит колдовство и порчу. Один глаз его зелен, другой - карий. Лицом благообразен, но когда пророчествует, то словно скрючивает лицо ему злая сила. А ходит всегда опершись на посох... Видали ли вы такого? - Хорват отхлебнул пива, чтобы смочить горло, и продолжал: - А коль увидите, то не вздумайте с ним даже спорить... Весьма учен и коварен. И даже многие образованные люди обмануты им. А еще другие зовут его Старый Ходок. Ходит он по стране, сея смуту. А потом чудеса всякие за ним - одно другого страшней.
- Вот и я слышал, - встрял Густав. - На ярмарке у фон Лицена чудо страшное было. Девка одна... Шла, шла и упала. На спину, на площади прямо. Изо рта пена.
- Эпилепсия?
- Нет. Ты слушай... Стала биться в припадке, лепсия, как ты говоришь, а потом как закричит: "Свят господь Саваоф и все демоны Ада! Скачут три всадника бледных на диких конях, имя им Смерть, Война и Чума. Диавол живой спустился на землю, люди же теперь пожрут друг друга живьем, аки дикие звери..." И еще по-латыни потом как-то так: "Хостис генерис хумани, глориам дей!"
- Не сметь! - взвизгнул, проснувшись, офицер, но тут же снова запрокинул голову и захрапел.
- Вот и я говорю. Страшно-то как, - продолжал Густав. - Умный ты человек, Хорват. Вот и скажи мне, дураку, к чему это? Что с нами дальше-то будет? Ежели теперь такое...
- А дальше? Дальше что было? - Хорвата история явно заинтересовала.
"Вот и все, - подумала Ольга. - Выболтал, пьяный дурак. Теперь только и сознаться осталось, что Старик, который лечил меня, и есть искомый злодей, а Мария, что в истерике билась, вот она - напротив сидит... Запомнил-то все слова, видно, точно. Пока говорил, внутри меня словно отозвалось что-то. А ведь не я... Не было еще меня тогда в этом теле".
- Что замолчал-то? Куда потом девку дели? Может, еще что интересное на той ярмарке видел?
- Эх, Хорват... Ждал от тебя утешенья, совета, а ты... Что, если пророчество это? Мир рушится. Люди страшнее зверей лютых! Где спасенье для нас? А? Не знаешь, Хорват? Может, он знает? Или он? - Густав тыкал нетвердой рукой, держащей опустевшую кружку, то в уронившего хмельную голову на стол хозяина дома, то в храпящего офицера.
"Да он пьян в стельку, - снова мелькнуло в голове у Ольги. - Или так придуряется ловко?.. Хорошо хоть Франко быстро отключился. Да и я, кажется, прямо так, на скамейке дремала, пока не разбудил меня этот их разговор. Вот и дремлю. Дремлю... Господи! Хоть бы он как-нибудь отвертелся".
- Исповедаться тебе надо, бродяга. Тогда полегчает... А сейчас ответь мне честно, как на духу: видел ли все то пан Лицен? Куда потом девку припадочную унесли? Не встречал ли ты описанного мной старика?
- Истинно, как пес, вцепился в глотку... Да не знаю я. Не видел. Ничего больше не видел. Как услыхал про это, так со всех ног и бросился вон. Страшно мне стало.
- Верно говоришь. Пес я. Пес Христов. На таких, как ты, и прочих волков. Говори правду, бродяга. - Рука Хорвата за грудки подхватила Густава, а другую он отвел в сторону, демонстрируя свой большой костлявый кулак... Ох, хрустнут ребра!
- Правду. Истинно правду! Грешен я. Бей, терзай меня, друг! - И Густав, выпучив безумные от хмеля глаза, стал лобызать держащую его руку, словно перед ним был епископ. - Не сам. Не сам, турки заставили! В постный день жрал свинину. Грешен есмь. Прости меня, брат. В аду все будем гореть! - Рыдая и цепляясь за держащую его руку, Густав полез к Хорвату обниматься.
Хорват брезгливо поморщился и отбросил его от себя. Прямо на сапоги храпящему Шульцу. Густав после этого еще какое-то время изливал душу грязным сапогам офицера. А Хорват обвел помещение холодным внимательным взглядом. Он был до безобразия трезв. Зачерпнул пива - кружка шкрябнула по днищу бочонка - и вышел в пристрой.
"Нет. Он от них не отстанет. Все вытрясет и из Густава, и из Франко. Что же делать?.. Ведь именно Старик притащил меня в этот мир. Может быть, он единственный, кто может вернуть меня обратно. А сейчас Хорват уже почти вышел на след Старика. С утра он их дожмет, и тогда окончательно все пропало. На одном костре будем гореть..."
На душе у Ольги было совсем не весело.
Через полчаса, решив все-таки, что утро вечера мудренее, Хорват улегся спать. Перед этим он, правда, разбудил одного из солдат и велел тому стоять на часах.
Еще через час Ольга осмелилась пошевелиться. Никто не обратил на нее внимания. Все спали. Тогда она аккуратно встала и тихонько пошла к двери.
- Стой! - Снизу на нее глядел проснувшийся часовой. - Куда?
- По нужде, - как можно более жалобно прошептала она и просочилась наружу.
Дождь уже прошел, и из-за туч тут и там проступали блеклые осенние звезды. Для зарычавшего волкодава она припасла несколько обглоданных куриных костей, и он не стал лаять... Перекресток. В какой же стороне поместье? Кажется, там.
Он возник перед ней совершенно неожиданно. Просто перегородил дорогу. Мужчина. В руке, наверное, посох.
- Куда это ты, девушка, идешь среди ночи?
- В поместье.
- Зачем? - Что-то в его голосе было такое, что не ответить ему было просто невозможно.
- Мне нужно найти одного человека. Ему угрожает опасность...
- Считай, что ты его уже нашла. Пойдем.
Он взял ее за плечи и развернул. Да так и повел под ручку. Назад, к хутору Отто Шварца. Это был Старик, тот самый, из страшного сна.
- Тело без души более не будет жертвой. День смерти заложен с рождения, божественный дух осчастливит душу, узрев Глагол в его бесконечности... - От торжественного шепота Старика у Ольги по спине побежали мурашки. - Это Мишель Нострадамус. Картен 13 из первой центурии. Я чувствую, что Пророчество начинает сбываться. Не просто так мы встретились с тобой лицом к лицу на этой дороге.
- Но нам нельзя назад! Там вас ждут...
- Мы пройдем мимо. Ничего не бойся, Мария. Ничего. Пока я с тобой.
"Он сумасшедший, - подумалось Ольге. - Сумасшедший, считающий себя великим колдуном... или нет? Ведь как-то же он меня сюда вытащил?"
Они подошли к перекрестку. Сердце от страха ушло в пятки. Но волкодав даже не зарычал. В доме было тихо - похоже, ее еще не хватились. Когда хутор Шварца скрылся в темноте, Старик произнес:
- Теперь, Мария, мы будем идти всю ночь.
- Меня зовут не Мария. И вообще, вы должны мне все объяснить.
- Объяснить что? - улыбнулся Старик.
- Зачем вы меня сюда притащили? Зачем вселили в это тело? Что вам нужно от меня и... Как мне вернуться домой?
- Ну, хорошо. Разговор нам скрасит дорогу... Понимаю, что устала, но надо идти, и идти быстро. К утру до Виса дойдем, а там и затеряться недолго...
- Вис, Истрия, Грац... Какая это страна?
- Штирия.
- А солдаты говорили, что Крайна... На самом деле ни то ни другое мне ни о чем не говорит... Кто здесь правит?
- Герцог Фердинанд.
- Его в Сараево, кажется, застрелили... Или нет? - И про себя: "Нет. Это ж не первая мировая. Ох, лучше надо было готовиться к экзамену по Средним векам".
- Что ему делать в Сараево, там же турки? С турками у нас мир уже двенадцать лет... А герцог Фердинанд - наследник престола. Этот иезуитский выкормыш станет императором, когда умрет нынешний император Матвей Габсбург. Вот и будет править миром парочка - Фердинанд Австрийский и Фердинанд Испанский, да еще папа Павел Боргезе. Богомерзкое отродье. Душители всякой свободы...
- А какой тут у вас год? - прервала его Ольга.
- Одна тысяча шестьсот восемнадцатый от рождения Господа нашего. Тридцатый день сентября.
- Понятно.
- Да что, что тебе понятно, девчонка?
- Будет война. Тридцатилетняя война. Я читала...
- А кто в ней победит, случайно не помнишь?
- Нет. По-моему, как обычно, все проиграют.