И только позже,
гораздо позже,
когда меня, наверное, уже не будет,
ты, прочитав какую-то книгу или просто отдельное стихотворение,
вдруг поймешь, зачем они были написаны.Вот тогда,
и только тогда
начнется настоящее чтение.
Андрей Германов
Большие снега
В ночь щепки белые летят, как звезды в пустоте, веками,
я спичкой чиркну, и огонь, волнуясь, поведет боками,
раздастся, как бесшумный взрыв, и вдруг жар-птицею бесшумной
взлетит и закружит вверху – под голубыми потолками.И мы смятение порвем руками, шепотом – на клочья! -
все, что потеряно, вернем в теченье бесконечной ночи,
все, кроме давних полуслов, полуобид, полупризнаний,
которых ни один из нас шепнуть и вспомнить не захочет.И лишь когда придет рассвет, все станет беспощадно ясным,
отчетливее каждый след, прекрасное – почти бесстрастным,
и я напрасно буду звать, искать огня в золе и пепле,
нам мир достанется пустым и до отчаянья опасным.Мы хлопнем дверью. Мы уйдем. Мир заколдован. Мир заснежен.
И будет холод. Небо – льдом покроется. Лед неизбежен.
Но все равно когда-нибудь жар-птицы огненные крылья
напомнят синий-синий дым. Смолистый, он прозрачно нежен.
* * *
Ты, незнакомец,
сидящий сейчас на скале над вечным Тырново,
не удивляйся, почувствовав рядом
незримое присутствие,
тайное движение.Это я.
Уже целую вечность я лежу
поверх белых камней и колючих трав,
раскинув руки под белыми облаками заката,
поздней весной одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года
в день моего сорокачетырехлетия.Я не один.
На расстоянии прыжка цикады
сидит тоненькая девочка.
Согнув колени,
опершись на них подбородком,
она карими задумчивыми глазами
разглядывает лежащий внизу город.Вся чистота.
Вся прелесть.
Вся моя. Вся – из другого мира.Мы молчим,
нам достаточно взгляда,
чтобы понять эту темную невозможность:
бездну долга, тоску предрассудков, необратимость лет, текущих меж нами.Что такое любовь?
Опускаются сумерки,
и мы медленно спускаемся вниз, -
в беспредельность ночного Космоса.
Но, оборачиваясь, я вижу
смятую траву
и наши тени, оставшиеся на склоне.Вени, види, вици.
Вени, види, но не вици.Нет меня давно.
Но что с девочкой?
Что с нею? Легко ли ей?
Встретила ли она своего человека?Незнакомец, шепни мне,
видны ли еще на склоне горы наши тени? -
ведь, если все было по-настоящему, они должны там остаться.Внимательнее всмотрись,
ты должен увидеть:
девочка тоненькая и смуглая,
она сидит, согнув колени, опираясь на них подбородком,
и карими задумчивыми глазами
внимательно смотрит вниз
на прекрасный
и вечный город.
Мила Доротеева
Мудрость
Посчитай до десяти,
и тогда отвечай.Посчитай до десяти,
и гнев успокоишь.Посчитай,
и не скажешь правду.Посчитай,
и не плюнешь в лицо подлецу.Посчитай до десяти… до ста… до тысячи…
И ты считаешь -
и забываешь обиды.
Считаешь -
и улыбаешься низости.
Считаешь, считаешь, считаешь,
пока не убьешь себя.
Костер на башне
А дым встает над ласковым костром
и тянется к сияющей вершине,
напоминая каждому о том,
что мы не все, конечно, завершили,
что птицы снова тянутся с земли,
крылатым облаком окутывая башню,
и многие цветы не расцвели,
и семена не все упали в пашню.
После бури
А волны присмирели, причесались,
укрылись в бухтах, в ласковых песках.И только соль осталась на губах…
Не верится, что вдруг оно утихло
и не гудит, как колокол, в руках.И только соль осталась на губах…
Огромное, уснувшее, седое,
в глубинах затаившее мой страх.И только соль осталась на губах…
Евтим Евтимов
Пребудь во мне, какою только хочешь:
калинкой, покидающей ладонь,
зарницей, просиявшей среди ночи,
грозой, дарящей ливень и огонь.Пребудь любою – правой, и неправой,
разгневанной, и нежной на века,
но все-таки собой, хотя бы правда
была горька.Какая есть – такою принимаю.
Будь как вино, пускай вокруг ворчат.
Не надо подслащенного! – я знаю,
что вина настоящие горчат.
Петр Караангов
Женевьева
В этот лучший вечер моей жизни,
заполненный запахами близкого снега,
деревья тонут в золоте прошлого,
равнины тонут в серебре будущего,
а между мной и тобой
всего лишь фраза из старинного романа:
"Женевьева, вы всегда царствуете над вещами".В тихом городе -
по улице с довоенной архитектурой,
под деревьями в золоте прошлого,
под рекламой в серебре будущего,
будто сойдя с самолета,
ты идешь.Медленно поднимаю глаза
от блеска твоих маленьких туфель
к блеску неисчислимых галактик.
Поздняя звезда вырвана, как кусок штукатурки, пулей.
Где-то там, в далеких радиосигналах,
наша маленькая тревожная Земля
ищет своего продолжения…Как хорошо, Женевьева,
что вы существуете такой -
царствующей над вещами.
Как музыка вечером
Море, берег,
известняки, песок.
Под ветром, под солнцем, под облаками
мир светел и гармоничен, как дикий пчелиный улей.
Растения и тонконогие птицы не замечают меня.
Оказывается, мир гораздо богаче,
чем мне представлялось.И я уже в силах переступить
далекую линию горизонта
и дотянуться рукой
до своей мечты -
нежной птицы,
робкой и недающейся.Шумит во мне дерево утешения:
я еще существую, я еще тут!
Я еще могу, оказывается, как некогда,
формировать слова прямо из воздуха,
и могу складывать найденные слова в нежную фразу,
звонкую,
как цепи для якорей.О если бы слова были так нужны,
как нужна мне музыка вечером!
Я бы писал много,
я бы говорил много.
Но я молчу,
и закусив губу,
все глубже и глубже
погружаюсь в молчание.
Слав Хр. Караславов
Сыновья земли
Наше детство ушло,
помню торбу и слабые плечи.
После плуга земля
бороздами прямыми иссечена.
Здесь овец мы пасли,
рвались куртки – вот выступят локти.Мы с землею срослись,
будто с пальцами ногти.
Николай Кынчев
Болгария
Иногда даже Солнце после дождей
может двоиться в отсыревшем небе.Но ты – всегда единственная страна
и другой не бываешь ни при какой погоде.Даже зная множество первородных слов,
не так-то легко найти для тебя единственно точное определение.Но как человек с крыльями – еще не птица,
так и ты – не такое уж обыкновенное место.
Острова
Камни, брошенные в чью-то голову, рассыпались по песку
и лежат, как цари спокойствия. Где их короны? Я хотел бы
стать подданным этих царей. Как они живут там – в воде,
за извилистой голубой границей поверхности? Если хорошо,
хочу и я стать подобием камня. С берега устремляюсь. И вот -
все темнеет вокруг, и лишь потом, когда круги расходятся,
вижу, наконец, царствие ваше, острова -мудрецы,
перебрасывающиеся чайками!
Вопросы
Откуда приходит поэт? Как сырой туман превращается в
задумчивого пешехода с пустыми карманами? Путеводный
голос шепнет: не делай опорой воздух, не строй дом на песке,
надейся только на звезды! И вот, охваченный тьмой, поэт
слушает до зари разговор петухов и Вселенной, и постепенно
припоминает еще несколько звездных слов. Еще немного и он
по-настоящему ощутит время!
Но чей это голос? "Иди! Ожидают уже твоего прихода!"
И он идет. И, отыскивая путь, незаметно истекает временем.
Ожидают ли его где-нибудь по настоящему? И если ожидают,
то как будут приняты слова, подсказанные ему звездами?
Любомир Левчев
Слово о веревке
Почему-то ворота
всегда напоминают виселицу,
нами же поставленную у собственного порога.Да, конечно: поломанные крылья не мешают…
веревка с колодца…
назидание…И после этого
исчезали в ночи убийцы.Почему им хотелось, как можно раньше
увидеть нас, раскачивающимися на веревках?Вхожу в дом.
Выхожу из дома.
Занимаюсь работой.
Мало жил. Не был героем,
но горжусь, что нами мостили свободу.
Ветер жизни раскачивает нас,
раскачивает, чтобы наши женщины плакали,
чтобы наши сыновья скрипели зубами:
кто убил Петефи?
кто убил Ботева?
кто убил Лорку?
кто убил Бабеля?
Не уступаем ли мы место в трамвае поседевшему палачу?
Действует ли еще закон всемирного возмездия?
Убивает ли Арес тех, кто сам убивал?Никаких сроков давности! -
чтобы не раскачивались повешенные
на воротах нашего будущего.
Белый негр
Рональд Кесроулс, поэт, прозвище – Рони,
глаза лазурно-голубые, кожа снежная,
и все же он – негр,
негр,
негр,
признанный всем кафрами Кумалоу!Дружище,
таким тебя и запомню:
с кружкой пива в руке
декламируешь подпольные строфы
в подпольном баре.