Я не был обречен на пораженье,
но знаю, я чего-то не увидел,
не понял, не нашел. Но точно так же
я знаю: я был добр, и я делился
с друзьями хлебом, нежностью, удачей,
а если нищ был -
запахом цветка…И колокол ударил над Сандански -
над долгой, темной, пасмурной границей,
над Спартаком, родившимся в Сандански,
над диким лавром, выросшим в Сандански,
и распахнув окно в неясный, сонный,
нежнейший дождь,
я вдруг услышал ночь.И эта ночь вопросы задавала.
"Тебя меняло время?"
"Да, меняло".
"Ты изменяясь – изменял?"
"Бывало".
"А речь друзей? Она тебя спасала?
Она смиряла боль или сомненье,
даря тебе строку стихотворенья"?Вопросы.
Дождь.
Листва.
Глухая ночь.Меня меняло время? Да, меняло.
Но время слишком часто изменяло
и мне, и тем, кому хотел помочь.
Родник в пути.
Костер под темным небом.
Я был врагом, но я Иудой не был.
Я жег костры. По долгим рекам плыл.Ночь.
Эхо
долго
отвечает:
"Был…"Как странно ощущать себя живущим,
по темным волнам времени плывущим.
Как странно понимать: еще не вечер,
еще над нами звезды, а не свечи.
Как странно видеть тоненький конверт,
в котором запечатана бумажка
все с тем же вариантом:
да и нет.А ночь твердит:
"Тебя переводили.
Тебя встречали, и тебя любили,
но ты, познавший стыд, любовь и страх,
сумел сказать: даровано бессмертье
не тем, кто угадал судьбу в конверте,
а тем, кто догадался вскрыть конверт
все с тем же вариантом: да и нет?"Я закрываю окна. Я беспечен.
Ночь глубока, как был бездонен вечер.
Я пью вино.
Я волен проклинать.
Я волен возвышать и низвергаться,
я волен женских губ и рук касаться,
я о бессмертье не желаю знать.Да, слово – боль. Да, слово жжет и губит.
Да, слово убивает, режет, рубит.
Но если мне придется выбирать
перед весами: чаша – откровенье,
другая чаша – блеск стихотворенья,
я не сумею,
не смогу солгать.Я выберу. И выбор будет внятен.
Пройдут года,
деревья упадут,
изменит море берега пустые,
иссохнут реки, и родятся вновь,
мой выбор будет тем же: я искал,
мне не нужна судьба, что ждет в конверте.Я столько в этой жизни умирал,
что, кажется, и правда я бессмертен.1985
III
* * *
Запятая тайской джонки,
обессмысленный плеск воды.
Солнце – спицами велогонки
прорывает вечерний дым.Что явилось? Чего не стало?
Будто зайчиком по стене:
если даже этого мало,
то зачем это нужно мне?И зачем через темноту
эхом дымного соучастья
тлеет крошечное тату
на счастливом твоем запястье?И дыши или не дыши -
как довериться только звуку?Вечный ужас: чувствовать муку
совпаденья слов и души.
* * *
Азиатская земля
пахнет глиной и грибами.Белый лотос в черной яме,
долго длится нота ля.Солнце – жгучая оса.
Тени призрачны, как морок.Взгляды дымным пылают порохом.
Только спрыгнуть бы с колеса.Орхидеи. Дикость роз.
Жар полдневный. Нет движенья.Ужас перевоплощенья
и бесшумных летучих гроз.
* * *
Вода Сиамского залива.
Вино Алайского прихода.Ты безобразно некрасива
в минуту моего ухода.Ты ослепительно прекрасна,
когда встречаемся мы взглядом.Прости мне жадное пристрастье
к твоим тропическим нарядам.Ты в этом сладостном наклоне
опять, как огнь, во мне пылаешь.И умирая в долгом стоне,
ты никогда не умираешь.
* * *
Офицерская жена -
блядь, красавица, сестрица.
Мне нельзя в нее влюбиться,
вся она поражена
обаянием, как птица.Сладость, нежность, непокой,
мне нельзя ее касаться.
Цвета старых облигаций
замша под ее рукой,
и любовники – всех наций.Не хочу ее грехов,
не нужны ее обеды!
Но языческие веды
этих пламенных стихов -
символы её победы!
* * *
Две легких тени за окном
опять затевают игры.
Мелькают руки, ноги, икры
и пахнет розовым вином.Над рестораном "Леди пинк"
струится розовая мирра.
Беспечной линией над миром
растянут перелетный клин.И этой нежности внемля,
шипит и пенится у мола
еще не знающая пола
благословенная земля.
* * *
Вкус аскорбинки. Оскорбительно
заноет сердце. Ослепительно
вода пылает – как металл.Так медленно и так стремительно
я никогда не умирал.Пытаюсь затаить дыхание,
но огненное полыхание,
как яд последнего глотка.
Падение. И придыхание.
И ужас нового витка.А хочется.
Так сильно хочется
презреть все прежние пророчества,
туман прожектором прорвать,
не погружаться в одиночество,
и никогда
не умирать.2005–2007
Как музыка вечером
(с болгарского)
Владимир Башев
Прощание в снежный вечер
Под фонарем, в слепящем белом круге,
застыли два прозрачных силуэта.Пусть сумерки царят во всей округе,
под фонарем – мир радости и света.Косые хлопья падают, сплетаясь,
шуршат, и вновь взлетают, беспокоясь.Но эти двое стынут, не пугаясь,
попав под яркий падающий конус.У них свои и солнца, и планеты,
они на нас нисколько не похожи.И если нам и звезды, как предметы,
то им и искры со Вселенной схожи.И мы уходим. Снег летит ворчливо.
Летит с небес. Летит светло, тревожно.О, можно быть и дьявольски счастливым,
но больше, чем они…
нет,
невозможно!
Михаил Берберов
Фракийская могила
1
Речные камни
высохли без плеска волны:
белое небо, лишенное ласки форелей.
2
Тут сердца их растаяли, как снежные пласты,
тут волосы их, как дождевые потоки, впитались в землю,
и тела, как одежду, совлекли с себя плоть.
3
Светлый пунктир костей
отмечает скелеты мужчины и женщины.
Отойди на шаг и увидишь: молчание их изумительно схоже
с двумя Млечными путями,
встретившимися
в подземном
царстве.
4
И увидишь: коня – мертвый ветер,
умершие звуки копыт,
темные облака гривы.
5
И увидишь: стрелы,
веером рассыпанные над головой,
беспомощные, как коготки умирающего котенка.
6
Стеклянный сатир
в центре тусклого ожерелья
напоминает о былой юности.
7
Но померкла молния копья,
напоминающего о гневе и поседевшей доблести.
8
Серебряная женщина обнимает ногу мужчины:
выкована тайная преданность
на наколеннике из металла.
9
А серебряные чаши,
семнадцать веков не наполненные вином,
зияют как ужасные кратеры
погасших вулканов.
10
И только две луны золотых
плывут над вечными облаками.
Живые травы, пробившие корнями сухое белое небо,
спокойно сосут их желтый прозрачный свет.
А мы…
Мы не слышим их вечного шороха…
И, пойманные как форели, в сети своих страстей,
спокойно завершаем
вечное
земное
повторение.
Притча
По своему образу,
по своему подобию
Бог создал человека.Было это в самом начале.
По своему образу,
по своему подобию
Человек создал робота.Было это в XX веке.
Марко Ганчев
Впервые…
Впервые в Софию
я попал в шесть лет,
и ничего не запомнил,
потому что ничего не понял,
но в каком-то бесформенном тумане отложился
бесспорный факт:
именно в шесть лет
я впервые попал в столицу Болгарии.Впервые в дом художника Илии Бешкова
я попал в восемнадцать лет,
и ничего не запомнил,
потому что ничего не понял,
но в каком-то фантастическом тумане отложился
бесспорный факт:
именно в восемнадцать лет
я впервые попал в столицу мыслящей Болгарии.
Урок чтения
Ты уже умеешь угадывать буквы,
но это не значит, что ты уже научился читать.
Ты всего лишь узнал -
существуют книги.И даже позже,
когда львиными дозами
ты начнешь заглатывать
приключенческие романы
и оценка "отлично" появится в твоем дневнике,
не думай, что ты уже научился читать.
Ты всего только научился видеть,
что написано в книге.Конечно,
со временем
ты станешь более взыскательным,
как к женщинам, так и к книгам.
Но даже научившись выбирать лучшее,
не верь, что ты уже умеешь читать.
Ты пока лишь научился видеть,
как написана книга.