Посмотрев вслед высокой, стройной фигуре друга, что уже скрылась в морозном тумане, Хаим вздохнул и обнял младшего брата: "Ты взрослый человек, Ягненок, по нашим законам. Я тебе ничего запретить не могу. Только, пожалуйста, будь осторожней".
Меир кивнул: "Если бы у меня был, кинжал…Мирьям мне его отдаст, если ты ее попросишь".
- Вот этого, - резко ответил Хаим, идя вверх, по крутой улице, - я точно делать не буду. Вози письма, и не лезь на рожон, Ягненок.
Меир грустно поддел носком потрепанного сапога какой-то камушек и поспешил вслед за братом.
Дэниел остановился у постоялого двора. Вскинув голову вверх, юноша посмотрел на ярко освещенные окна второго этажа. "Это отец, - напомнил он себе, - все равно, каким бы он ни был. Я могу его не любить, но Писание говорит, что его надо уважать. И Мэтью, - он тем более ни в чем не виноват".
Нижний зал был пуст. Он услышал голос из-за стойки: "Ваш батюшка, мистер Дэниел, изволит слушать музыку, вместе с мистером Мэтью. Они в карты играют. Желаете, я еще бутылку вина наверх пошлю, раз вы пришли?"
Дэниел снял заснеженный редингот. Скинув шляпу, встряхнув русыми, не напудренными волосами, он оправил изящный, серый сюртук.
- Нет, спасибо, мистер Брэдли, - улыбнулся юноша. Тяжело вздохнув, Дэниел стал подниматься по лестнице.
- Руки чистые, - остановился он под свечой, что была вставлена в фонарь, - ну, пятна от чернил, но я, же клерк у судьи, в конце концов. И студент. Ничего подозрительного.
Он постучал. Услышав, как чьи-то нежные пальцы заканчивают сонату, Дэниел сказал негру в ливрее: "Ничего, мистер Томас, я сам пройду".
В гостиной было жарко натоплено. Дэниел, остановившись на пороге, увидел открытую бутылку бордо, что стояла на круглом столике черного дерева перед отцом. Дэвид Бенджамин-Вулф поднял красивые, карие, чуть покрасневшие глаза: "Явился, я же напоминал тебе - не опаздывать, нам завтра рано выезжать".
- Я не опоздал, - примирительно заметил Дэниел. Наклонившись, поцеловав золотистую голову младшего брата, заглянув в его карты, он что-то шепнул.
- И не подсказывай Мэтью, - усмехнулся отец, подвигая старшему сыну серебряный бокал. "Играй еще, Тео, - велел он девушке, что сидела у клавесина. Та склонила кудрявую, черноволосую голову. Дэниел недоуменно посмотрел на отца.
- Это, кстати, не клавесин, - отец чуть зевнул. "Сегодня ездил на таможню, забрал. Называется - фортепиано, работы мастера Штейна, из Аугсбурга. В подарок кое-кому приготовил". Дэвид поднялся и ласково погладил темно-зеленую, с бронзовой отделкой, крышку: "Таких инструментов в колониях - по пальцам пересчитать можно".
Девушка привстала, и, поклонившись, шепнула: "Здравствуйте, мистер Дэниел".
Юноша взглянул на смуглые, зарумянившиеся щеки, на черные, большие глаза. Дэвид Бенджамин-Вулф рассмеялся:
- Да, ты же не помнишь ее, наверное. Как ты учиться отправился, ей восемь лет было, а сейчас видишь - выросла. С обозом приехала вчера, что за нами шел. Надо же, чтобы в комнатах кто-то прислуживал, и причесывает она хорошо. Ну, - он потрепал девушку по голове, - и музыкантша отменная. Теперь, Тео, - приказал он, опускаясь в кресло, - Генделя. А потом приготовишь постель мистеру Дэниелу.
Юноша посмотрел на длинные пальцы, что бегали по клавишам, на стройную, в простом, шерстяном платье спину девушки. Отпив вина, Дэниел зло подумал: "Господи, сколько же их у отца? Пять тысяч, он же хвалился. Самый богатый рабовладелец Виргинии".
Он незаметно посмотрел на младшего брата, - Мэтью сидел, закинув ногу за ногу, шлифуя отполированные, розовые ногти кусочком замши. Он поймал взгляд Дэниела. Усмехнувшись, прикрыв карие глаза длинными, темными ресницами, подросток приложил тонкий палец к губам.
Двое всадников ехало по заснеженной, освещенной лучами утреннего солнца, равнине. Вдали, у излучины реки, виднелся дом - красного кирпича, с обрамленным белыми колоннами входом. Стекло в мелких переплетах окон играло, переливалось золотистыми искорками.
Девочка, - в бархатной, темно-зеленой, отороченной мехом амазонке, в беличьей шапочке на бронзовых косах, уверенной рукой остановила свою рыжую кобылку: "Папа, не отставай!"
- Извини, счастье мое, задумался, - Теодор де Лу нагнал дочь. Посмотрев на нежный румянец на ее щеке, он вздохнул: "Надо с ней поговорить. Акадия - это одно, а тут - совсем другое. Еще этот Бенджамин-Вулф приедет сегодня, наверняка - с рабами".
Мужчина погладил аккуратную, с легкой проседью, каштановую бороду: "Марта…, Помнишь, когда мы приезжали за покупками в Монреаль, ты видела там чернокожих людей?"
- Ну да, - недоуменно ответила девочка, поигрывая красивым хлыстиком с резной ручкой, - ты же мне сказал, папа, что они из Африки. И на карте я его нашла, этот континент. Оттуда возят золото, драгоценные камни и слоновую кость. В Бостоне я тоже их видела, чернокожих. Это африканские купцы, да? - Марта подняла прозрачные, зеленые глаза и встретилась с взглядом отца - мягким, понимающим.
- У папы глаза - как будто лазурь небесная, - смешливо подумала девочка. "А у мамы зеленые были, как изумруд, я помню. И волосы у меня такие же, как у нее".
- А все моя вина, - зло подумал Теодор де Лу, наклонившись, поправив на дочери воротник короткой шубки. "До двенадцати лет держал ребенка на фактории. В глуши, где, кроме индейцев и охотников, никого не было. Конечно, после того, как Мари умерла, от чахотки, я боялся за Марту. Пять лет ей было, как мать потеряла. Вот и увез девочку в леса. Так теперь отвечай".
Он стиснул зубы: "Марта, милая, ты должна кое-что знать…"
Дочь слушала, а потом изумленно прошептала: "Папа, ну как же так? Ведь в Писании сказано: "Провозгласите свободу по всей земле". И еще сказано: "По образу и подобию создал Он их". Эти люди, из Африки, они ведь такие же, как мы, просто цветом отличаются. Как индейцы дома, в Акадии".
- Правильно, - согласился Теодор. "И у меня никогда не было рабов. Ни у кого в нашей семье не было, и не будет. Но тут, - он пожал плечами, - тут они есть, милая. Я просто хотел тебя предупредить".
Марта хмыкнула. Поджав тонкие губы, вынув из расшитой серебром кобуры изящный пистолет, девочка попросила: "Папа, поедем к мишеням, пожалуйста".
- Что, - усмехнулся мужчина, - после моего рассказа будешь стрелять и представлять, что перед тобой - рабовладельцы?
- Буду, - холодно сказала Марта. Пришпорив свою лошадь, она унеслась вперед.
Уже когда они ехали к дому, дочь спросила: "А что у нас за гости, папа? Ты говорил - какой-то твой партнер, деловой?"
- Мистер Дэвид Бенджамин-Вулф, - ответил отец, - из Виргинии. Он плантатор, выращивает табак. Раз уж мы теперь в Бостоне, дочка, то надо торговать американскими товарами. Хотя, честно говоря, - Теодор улыбнулся, - я больше привык к мехам. И его сыновья, Дэниел и Мэтью. А еще лорд Кинтейл, помощник губернатора Хатчинсона. Ты же помнишь, губернатор приглашал меня обедать. Простая вежливость требует, чтобы я тоже - позвал кого-то из администрации.
- Ну да, - пробурчала девочка. Спрыгнув на землю, она улыбнулась слуге: "Я сама расседлаю лошадей, мистер Блэк, спасибо".
Марта зашла на конюшню. Скинув шубку, засучив рукава платья, она взяла скребок: "Сейчас как следует, почистимся, милая!"
Она вдохнула запах опилок и конского пота. На мгновение, закрыв глаза, девочка вспомнила большой, низкий обеденный зал фактории.
- Мадемуазель Марта! - услышала она голос кого-то из старых охотников. " Un excellent dîner, tout comme à Paris!". За деревянными ставнями лаяли собаки, пахло жареным мясом. Марта, высунув голову на заваленный сугробами двор, увидев микмаков, что въезжали в ворота, крикнула: " Mewliagowei gissgatteg!"
- Это очень хорошо, что обед готов, - отец спешился и поцеловал ее в лоб. "А то мы с вождем очень проголодались!"
Девочка вздрогнула. Обведя глазами конюшню, она прижалась щекой к гриве своей лошадки. "Хочу домой, - тихо сказала Марта. "Домой, на север".
Дэвид Бенджамин-Вулф оглянулся на карету, что медленно ехала по узкой дороге: "Надеюсь, фортепиано не расстроится. Этот де Лу говорил, что дочь его хорошая музыкантша - им должен понравиться подарок. И Тео может нам поиграть - правильно я сделал, что велел управляющему ее сюда послать".
- Долго еще? - услышал он недовольный голос старшего сына.
- Нет, - коротко ответил мужчина. Он осадил коня у окошка кареты: "Мэтью, ты как?"
- С Тео в карты играем, батюшка, - рассмеялся младший сын. Дэвид взглянул на медную жаровню, что стояла между сиденьями. Вдохнув запах кедра, он озабоченно спросил: "Не холодно тебе?"
Юноша похлопал рукой по меховой полости: "Ну что вы, батюшка!"
- А Мэтью, я смотрю, на коня и не садится, - ядовито заметил Дэниел, когда отец поехал рядом с ним.
- Тут не Виргиния, - заметил Дэвид, - ему холодно. Ты тут шесть лет прожил, а Мэтью - в первый раз приехал. Так вот, об этих де Лу…
Дэниел поднял ладонь: "Папа, я не буду ухаживать за девочкой тринадцати лет. Тем более, что я ни разу ее еще не видел. Хватит об этом, я хочу нарушить семейную традицию, и жениться не на земле, и не на деньгах, а по любви".
- Мальчишка! - прошипел отец. Схватив поводья лошади Дэниела, отец резко остановил ее. "У этого Теодора де Лу золота столько, что он может купить весь Бостон, а на сдачу - Нью-Йорк. И губернатор его привечает. Его семья там, в Акадии, оказала много услуг англичанам. Так что, будь любезен, заткнись, делай, что я говорю, и через три года надень кольцо на палец этой Марте. Обсуждать тут нечего".