Через несколько дней после парада на майдане было устроено место для состязаний - гимхана, а я должен был выступать от разведчиков в соревнованиях по незабази. Помимо моих успехов в освоении языков и любовных приключениях, кавалерийское дело было моим единственным достоинством, а владеть пикой меня еще раньше здорово научил Мухаммед Икбал, так что неудивительно, что я собрал больше всего колец и собрал бы еще больше, если бы подо мной был более известный мне скакун и если бы моя пика не треснула в последнем заезде. Но и этого было достаточно, чтобы взять приз и старый Кровавый Билли Хьюитт, командир гарнизона, почтил сломанное острие моей пики перед шатром, в котором собрались сливки Мирутского общества - леди вежливо поаплодировали, сидя в своих кринолинах, а джентльмены стояли за их стульями.
- Шабаш, совар, - сказал Кровавый Билли, - где ты научился так владеть пикой?
- В пешаварской долине, хузур, - почтительно ответил я.
- В кавалерии Компании? - поинтересовался он и я сказал, что нет, в пешаварской полиции.
- Я и не знал, что у них там когда-то служили уланы, - смеясь сказал ему на ухо по-английски Кармайкл-Смит, стоявший неподалеку.
- Не более, чем сейчас, сэр. Полагаю, тут более щекотливое дело - как я заметил, эта пташка поет, что никогда раньше не служил Сиркару, но у него же на лбу написано, что он - Проводник. Я бы не удивился, если бы он оказался риссалдаром - ну или, по меньшей мере, хавилдаром. Но мы не задаем неудобных вопросов, не так ли? В любом случае - он чертовски хороший рекрут.
- А-а, - протянул Хьюитт, улыбаясь (он был жирным старым болтуном), - ну, тогда не о чем и говорить.
Я как раз отдавал ему честь, когда налетел легкий порыв ветра, который подхватил лежащие перед ним бумаги и бросил их под копыта моему пони. Как заправский подхалим, я спрыгнул с седла, собрал их и, машинально, положил на стол, придавив сверху чернильницей - обычная, заурядная вещь - но я услышал удивленный вскрик и, обернувшись, увидал Даффа Мейсона, одного из пехотных полковников, который с изумлением вытаращился на меня. Я пробормотал "Салам", отдал честь и через секунду оказался в седле. Тут за призом вызвали следующего солдата, но, поворачивая своего пони, я все еще видел Мейсона, который с озадаченной улыбкой смотрел мне вслед, говоря что-то стоящему рядом с ним офицеру.
"Ого, - насторожился я, - неужели он что-нибудь заметил?" Но я и не думал, что сделал что-либо, что могло бы выдать меня - до тех пор пока следующим утром риссалдар не вызвал меня из строя и не приказал срочно прибыть в штаб полковника Мейсона в британском лагере. Я отправился туда с упавшим сердцем, ломая голову над тем, что, ко всем чертям, я буду делать, если ему удастся раскусить мою маскировку.
- Маккарам-Хан, не так ли? - спросил Мейсон, когда я стал по стойке "смирно" на его веранде, проделав ритуал касания эфеса. Это был высокий, живой, жилистый малый, с острыми глазками, которыми он ощупывал меня. - Хазанзай, полицейский из Пешавара, всего несколько недель на военной службе?
Он хорошо говорил на урду, а значит, был смышленее остальных офицеров, так что в животе у меня тревожно заныло.
- Ну, что ж, Маккарам, - сказал он почти нежно, - я не верю тебе, да и твой полковник тоже. Ты - старый солдат, ты так ездишь верхом, у тебя особая осанка и более того - тебе приходилось командовать. Не перебивай меня! Никто не пытается заманить тебя в ловушку или выяснять, сколько глоток ты перерезал в свое время в Хайбере - мне это неинтересно. Сегодня ты здесь - обычный совар, но при этом совар, который так ловко собирает бумаги, что можно подумать - ему подавали их на подпись так же часто, как и мне. Несколько необычно для пуштуна - даже если он повидал службу, не так ли?
- В полиции, хузур, - произнес я деревянным голосом, - много китабов и бумаг.
- Конечно, конечно, - закивал головой он и вдруг добавил, плавно перейдя на английский: - А что там у тебя на правой руке?
Я и глазом не повел, но моя рука непроизвольно вздрогнула и Мейсон, рассмеявшись, откинулся на стуле, очень довольный собой.
- Я сообразил, что ты понимаешь по-английски, когда командующий говорил перед тобой с вашим полковником, - наконец пояснил он. - У тебя это было видно по глазам. Ладно, не волнуйся - все это к лучшему. Однако смотри, Маккарам-Хан - что бы ты ни натворил, кем бы ты ни был, стоит ли хоронить себя заживо рядовым в туземном пултане? У тебя есть знания и опыт - так почему бы не использовать их? Сколько тебе придется служить в твоем нынешнем качестве, чтобы стать субедаром или даже хавилдаром? Двадцать-тридцать лет службы. Вот что я тебе скажу - ты можешь сделать кое-что получше.
Конечно, было огромным облегчением услышать, что моя маскировка по-прежнему надежна, но все же я не хотел выделяться каким бы то ни было образом. Однако я почтительно слушал, и Мейсон продолжал:
- У меня был ординарец-пуштун, Айюб-Джан. Первоклассный парень, провел со мной десять лет, но теперь он поехал на родину, чтобы вступить в права наследства. Мне нужен кто-нибудь, чтобы заменить его. Ты помоложе и выглядишь даже сообразительнее - или я ничего не понимаю в воинах. Причем твой предшественник не был обычным ординарцем - ему никогда не приходилось исполнять обязанностей лакея; я и не пытался требовать от него чего-то подобного - ведь он был из племени юсуфзаев и джентльменом - как, полагаю, и ты сам? - Он внимательно смотрел на меня, улыбаясь: - Так что я хочу иметь рядом человека дела - такого, кому я мог бы доверять как солдату, посланнику, адъютанту, проводнику, кто мог бы прикрыть мне спину, - он пожал плечами. - Когда вчера я увидел тебя, то подумал: "Вот такой человек". Ну, что скажешь?
Мне нужно было думать быстро. Если бы я мог посмотреть на себя в зеркало, то, полагаю, что увидел бы именно такого дикаря, какой мог понадобиться Даффу Мейсону. Пуштуны были лучшими ординарцами-телохранителями и просто друзьями, как я уже мог убедиться в этом на примере Мухаммеда Икбала и Ильдерима. К тому же это будет приятное разнообразие по сравнению с казармой, но и рискованное при том. Это привлечет ко мне внимание; но с другой стороны, все мои проявления знакомства с бытом англичан могут теперь объясняться моим таинственным прошлым, которое, по мнению Мейсона и Кармайкл-Смита, у меня есть. Я колебался, и полковник спокойно заметил:
- Ты думаешь, что если покинешь казармы, то тебе будет грозить большая опасность - например, быть узнанным полицией или нежелательной встречи со своим прошлым… так этого не стоит опасаться. При необходимости всегда найдется быстрая лошадь и дустук, чтобы вернуться в свои Черные горы.
Забавно - он думал, что я боюсь разоблачения, как дезертир или разбойник с пограничья, в то время как единственной моей заботой было не дать себя расшифровать как британского офицера. "Ирония судьбы", - подумал я и сказал, что принимаю его предложение.
- Спасибо тебе, Маккарам-Хан, - сказал Мейсон и кивнул на столик, который стоял за его креслом у перегородки: на нем лежала обнаженная сабля, и я понял, что он от меня ожидает.
Я подошел и протянул руку к лезвию - при этом я встал так, что со своего места он не мог различить, касаюсь ли я клинка или нет. "Старая увертка", - подумал я, но вслух произнес:
- Клянусь клинком и эфесом, я - твой человек и солдат!
- Отлично, - проворчал он, и когда я повернулся, протянул мне руку. Я пожал ее и, внутренне улыбаясь, проговорил:
- Не бойтесь, хузур, вы почувствуете запах лука на своих пальцах.
Видите ли, я знал, что для того, чтобы убедиться в истинности моей клятвы, он натер лезвие луком, так что потом мог бы проверить, касался ли я острия или нет. Пуштун, который собирается нарушить свою клятву, не дотронулся бы до клинка и, следовательно, его рука не пахла бы луком.
- Клянусь Юпитером! - воскликнул он и быстро обнюхал свою руку.
Затем он рассмеялся и сказал, что я настоящий пуштун по своей хитрости и перед нами славное будущее.