Кличку Сэр Тоби пес получил не за сходство с шекспировским персонажем, а только по причине заграничного происхождения. Поселил на баке - в боцманской кладовой. Капитан "Заозерска", успевший хватить досыта и "той германской" и, что естественно, нынешней, уже неделю маялся застарелым радикулитом и не вылезал из постели, но о появлении собаки узнал в тот же день. Не стоило гадать, как удалось старику пронюхать о Сэре Тоби. Смиренно и как должное принял Владимир первый разнос, но тут же произнес речь о "пользе четвероногих слухачей именно в условиях военного времени". Доверительно склонившись к больному, добавил с иезуитской кротостью: "В этих условиях собака - не отвлекающий момент, а верный друг и помощник судоводителя".
- И потом, присутствие собаки положительным образом влияет на команду, - гнул свое старший помощник.
- Мне лучше знать, что и как влияет на команду! - упрямился капитан.
Старик в конце концов смирился. Лишь поворчал, что "когда не спят собаки - спят впередсмотрящие и сигнальщики, а сие означает форменный бардак-с в вопросах службы. Значит, старпом - не тянет, вахта - спит, а капитана, допустившего это непотребство, пора на свалку". Выговорившись и растерев ноющую поясницу, он поставил непременное условие: "Пес не должен появляться в жилых помещениях и писать в коридорах, но если с этого... Сэра Тоби? придется спрашивать службу, как с матроса, извольте поставить пса на довольствие и обеспечьте уход..."
Наконец появились признаки скорого выхода в море.
Матросы "Абердина" торопились закончить работу. На причале их толклось не менее полусотни. Скребки и стальные щетки обгладывали ржавчину до девственного металла, но кисти тут же прятали праздничный шик-блеск под каменноугольную смолу. Окраской цепей командовал знакомый матрос с бабочкой на щеке. К нему и обратился Арлекин, когда понадобилось немного черни для судовых нужд. Матрос нацедил краски. Возвращая кандейку, спросил о собаке и остался доволен ответом. Пес пристроен, накормлен, что ж еще надобно? Сэнк’ю, мистер чиф-мейт!
- Пойдете под нашей охраной, сэр, - бабочка сморщилась и собрала крылышки; голова на кадыкастой шее качнулась в сторону орудий крейсера, - в обиду не дадим. Британцы, сэр, любят собак, но иногда, - он усмехнулся, - не забывают и друзей.
- Ол райт, камрад, - подыграл русский старпом, - мы тоже любим тех и других. Заходите в Мурманске - угостим от души, по-русски.
- Мы - крейсерское прикрытие и вряд ли пойдем дальше Медвежьего, где караван примут русские эсминцы.
- Ну что ж, спасибо вам, англичанам, и за это!
- Я - шотландец, сэр, - возразил матрос.
- А я - русский. Владимир. - И протянул руку. - Рад был познакомиться с вами.
Матрос растерянно глянул на него - офицера! - но все-таки решился, ответил рукопожатием:
- Роберт Скотт... - И привычно добавил: - Сэр!
Трое суток как покинули Исландию.
"Заозерск" последним выполз из Хваль-фиорда и занял место в походном ордере. Корабли охранения рыскали, по-собачьи принюхивались к туманчику и чем-то напоминали Сэра Тоби, которому непривычная для этих широт осенняя погода доставляла, если так можно выразиться, бодрое и чуткое удовольствие. В туманной кисее было что-то нереальное. Не разобрать, кто поджидает за ней. Ясно одно - кто-то все равно ждет, но враг или друг?
Сэр Тоби равнодушно поглядывал на фрегаты и эсминцы, не подымая головы с мосластых лап. Зато моряки "Заозерска" смотрели на корабли конвоя уважительно, с одобрением прислушиваясь к гулу их турбин. Реальная боевая мощь внушала веру в благополучный прорыв: все надежды возлагались на огневой заслон эскорта. Хоть и появились на средней надстройке танкера пулеметные установки на турелях, хоть и укрепили в Акурейри фундамент "сорокапятки", но... пушка все равно - пукалка, по самолетам из нее не шибко бабахнешь, а пулеметные установки, скорее, для самоуспокоения. Так считали. И зря.
На пятые сутки, когда из бликучей кисеи, слегка голубевшей в зените, выскочили "юнкерсы", Сэр Тоби первым облаял грохочущих ящеров. Откликнулась "сорокапятка". Ударила, не поспевая за пулеметами, зазвенела дымящимися гильзами, и... ящеры с черными крестами начали забирать вправо. На развороте их перехватил подоспевший фрегат "Черуэлл" и "эрликонами" зажег одну из машин. Остальные волной прокатились в стороне и принялись клевать ядро каравана.
"Заозерск" сбавил ход и чуть-чуть, самую малость, подотстал, готовый, впрочем, в любой миг рвануться вперед. Так и пришлось сделать, когда "юнкерсы" решили долбануть его на отходе. Отогнали пулеметами. Своими и фрегата, который все время держался в хвосте ордера.
В общем, пока везло. Пилоты, уверенные, что в любой момент успеют зажечь из одинокого танкеришки факел, не слишком настырничали вначале, а после не успевали. К тому же их соблазняли крупные суда.
Дымы над караваном почти не сносило. Они поднимались столбами, подпирая вздрагивающие колбасы аэростатов - заграждения. Наверху расплывались грязные шлейфы; в гуще сухогрузов взрывы и пламя рождали мощные завихрения, которые разбрасывали над морем густую копоть, скрывающую очертания судов.
Однажды "Заозерск" едва не врезался в задранную корму "Тайдрича". Топки парохода еще не погасли, котлы давали пар. Винт исступленно вращался, работал вразнос. "Заозерск" успел отработать задним, когда палубу "Тайдрича" вышибло взрывом. Корпус встал торчком и в какие-то секунды скрылся под водой, швырнув в небо свистящий мутный гейзер. Он тут же опал, воронка всосала клочья пены и выбросила новые, а с ними - расщепленные доски, мусор и несколько трупов, которые терлись головами, будто уговариваясь о чем-то...
Владимир смотрел на них, стиснув зубы.
"Развеется смрад, рассеется дым, исчезнет за горизонтом поредевший караван, и очухаются от грохота чайки, - очухаются и, может быть, присядут на обломки, если не испугаются пристально-неподвижных взглядов. Испугаются - будут с негодующими криками метаться над мертвыми... Так сколько же прибавится над Атлантикой матросских душ? Иваны и Джоны нашли в море вечный покой. Общий. Но куда больше лежит Иванов по степям и лесам, в полях и болотах. Дважды умирают Иваны: за Россию и за тебя, Европа. Ну, ничего, за нами не заржавеет, Адесса-мама, синий океан!.."
...Караван редел.
Появились подлодки. Суда выкатывались из ордера, потеряв ход. Порой сталкивались. Если могли - расползались, не могли - чадили рядом, чтобы вдруг заняться пламенем и разом опрокинуться в океанскую бездну. Сопротивлялись в судорожном крене - грузовики и тракторы рвали крепления и прыгали с палуб, точно огромные зеленые жабы. Корабли эскорта снимали людей и орудийными выстрелами добивали те же упрямые суда, которые не хотели тонуть и вопреки всему держались на плаву. Коммодор Маскем спешил, коммодор торопился, и что ему было до грузов, так необходимых России!
Владимир мрачно разглядывал флагманский крейсер, который пропускал караван мимо себя. Даже в суматохе боя, в скоротечной горячке налета, англичане сторонились танкера: достаточно одного прямого попадания в "Заозерск", и судно выплеснет огненный смерч, зацепит неосторожного жаркими языками. Впрочем, сейчас, после боя, эсминцам и фрегатам угрожало другое. Они искали субмарины. Но глубины молчали. Возможно, лодки ушли, а может быть, сменили позицию. Корветы и фрегаты эскорта сбивали расползшееся стадо в походный ордер. Вскоре караван перестроился и лег на курс.
Под кормой "Абердина" вспух белый бурун.
"Как там Роберт Скотт, однофамилец и тезка полярного героя? Сбывается твоя песенка, матрос!.."
- Вот Джонни, вот Роберт, там Чарли с "Тобрука", а вот с "Заозерска" старпом Арлекин!.. - процедил сквозь зубы и подумал: "И Красотуля не узнает, где могилка моя..."
- Нервы, старпом, нервы!.. - осунувшийся капитан шевельнул бровями и тяжело оперся о стойку обвеса.
"Услышал, старый хрыч. Ладно хоть мыслей не читает!" - беззлобно усмехнулся старпом и ошибся: старый мудрый кеп умел читать даже их.
- Мы живы - пока верим. Простая истина. А от таких куплетов - меньше шажка до безвестной могилы, помощник. Про которую поют: "И никто не узнает, где могилка моя". Помните?
Да, они живы среди металла. И... бензина, благодаря вот этому ворчуну-мухомору. Он стал как бы частью судна, повадки которого, привычки и норов знал, как свои. Старик никогда не задумывался на мостике, как не задумывается человек в минуту опасности, поступающий непроизвольно: бежит, прыгает, отскакивает, делает рывки. Капитан и судно действовали заодно: стопорили ход, своевременно отворачивали, пропуская торпеду, крутились, кидались туда и сюда, путали, обманывали пилотов, сбивали с боевого курса. Потому и жили, потому и плыли; тушили пожары, латали то и это, тужили об убитых, уносили в глубины судна раненых.
И все-таки в один из вечеров удача изменила.
...Сэр Тоби навострил уши и вдруг облаял закатный багрянец. Вовремя предупредил: пулеметчики не сплоховали - встретили трассирующими, поставили плотный заслон; а тут и пушкари отличились - влепили снаряд в растопыренный завывающий силуэт "юнкерса", который, теряя высоту и шлейфуя дымом, сквозанул мимо, но успел-таки швырнуть ту роковую фугаску.
Взрыв подбросил нос танкера, обрушил на мостик свирепый водопад, который свалил одного капитана: случайный осколок пробил горло, разорвал аорту. Мгновенная смерть, но это мгновение все переменило в судьбе Арлекина, разом взвалив на плечи еще и тяжкую ношу капитанской ответственности за все и за вся.