Одно дело - отдавать команды, молчаливо одобренные мудрым старым кепом, и совсем другое - командовать, имея в советчиках только собственную голову. Не спрячешься за опыт мастера, опыт, который неизменно предшествовал и сопутствовал удаче, а значит, вселял уверенность в подчиненных. Отныне люди должны доверяться только опыту и знаниям нового капитана. Но мог ли он дать им прежнюю уверенность, помочь обрести надежду и веру в благополучный исход рейса?
В тот первый миг не думалось ни о чем таком. Все отринул, даже мысль об убитом. Нос танкера погружался. Пришлось прервать маневр, начатый погибшим, дать задний ход и закачать балласт в кормовые топливные танки, послать на бак аварийную партию - сделать самое необходимое на первых порах.
Танкер, что называется, "сидел свиньей", почти до клюзов погрузившись в воду. К счастью, бомба рванула, как говорил боцман, чуток не тама. Боцман и старший донкерман, опытные командиры аварийных партий, быстро разобрались в обстановке. Сначала завели на пробоину кольчужный пластырь и откачали из отсека воду. Работа пошла живее. Сколь могли, срубили и выпрямили корявые заусеницы, матами сровняли края пробоины и поставили цементный ящик. Боцман расклинил его аварийными брусьями, а донкерман проверил системы и помпы. Сделали - доложили, но причину остаточного дифферента на нос объяснить не смогли.
Дифферент лишил "Заозерск" скорости и маневренности. Кто знает, как бы закончился скоротечный вечерний бой, если бы не "Черуэлл" и сухогруз "Помор" - они держались поблизости и помогали огнем орудий и пулеметов. Выкарабкался "Заозерск" из очередной передряги с новым уроном: была разбита радиорубка. Танкер онемел и оглох. В корме чадило. Оказывается, досталось и румпельному отделению. Перешли на ручное управление, но механики пообещали исправить к утру неполадки в секторе руля.
"Заозерск", как смертельно уставший человек, тащился в хвосте колонны. Наступила черная, непроглядная ночь. Такая тихая, что малейшие шорохи и всплески заставляли сигнальщиков чаще оглядываться на Сэра Тоби, чем всматриваться в тьму. Тогда решили откачать топливо, смешанное с океанской водой, и взять добротное с "Помора". Бункеровались, застопорив ход. Это позволило боцману завести с бака второй пластырь. Еще днем капитан пришел к выводу: причина дифферента - в другой пробоине. То же в районе диптанка, однако ниже первой. Донкерман, подумавши, согласился, и боцман подтвердил: "Пластырь помог". Заработали помпы. Когда танкер отошел от громадного сухогруза, он держался почти на ровном киле.
Сигнальщики доложили о приближении фрегата. Это был старый знакомый "Черуэлл".
...Тихая погода и ежеминутная опасность подстегивали коммодора: потери уже велики. Стоит каравану достичь основного района действий подлодок рейха, положение сразу ухудшится. Пока гибнет лишь "тоннаж", но если не уйти как можно скорее и как можно дальше на север, он, Маскем, не даст и медного пенса за боевые единицы эскорта. Псы Деница ринутся сворой и будут денно и нощно терзать конвой! Да, нужно как можно скорее двигаться на север. Это хотя бы в какой-то мере обезопасит от авиации: если увеличится время подлета - значит уменьшится возможность тщательно спланированной атаки. При беспорядочном, хаотичном налете перевес будет за орудиями крейсеров и фрегатов. Конечно, этот заслон не безупречен - уже потоплена большая часть "тихоходов". Ничего не поделаешь - закон войны. Зато караван может двигаться быстрее. Скорость, скорость, скорость. Вот только... Все еще тащится в хвосте упрямый русский танкер, хотя, черт возьми, у него была тысяча и одна возможность вспыхнуть заупокойной свечкой. На что надеется русская "калоша"? На чудо?
Когда "Заозерск" не вышел в эфир и перестал отвечать на вызов, коммодору привиделся в этом перст судьбы: тысяча вторая возможность отправила упрямца на дно. Что ж, караван освободился от лишнего балласта, только и всего: молчание танкера могло означать лишь гибель русского судна...
Командир "Черуэлла" вернулся по собственной инициативе. Сообщив о плачевном состоянии "Заозерска", получил от Маскема нагоняй за чрезмерную самостоятельность. Приказ коммодора был однозначен: "Команду снять, судно сжечь!"
Владимир гладил собаку. Сигнальщик ждал.
"Поспешите с эвакуацией", - напомнили с фрегата, который шел борт о борт, сбавив ход до малого и почти уравняв скорости.
- Поблагодари за внимание и добавь, что как-нибудь перебьемся!.. - обронил сигнальщику. - Хотя вряд ли поймут. Передай: "Судно не покинем. Просим снять людей из экипажей союзников, подобранных в море. "Заозерск" будет добираться самостоятельно, Адесса-мама, синий океан!" Последнее не нужно. Все пусть поторопятся.
...Действительно - все!
Моряки танкера молча проводили временных пассажиров, что поспешно перебрались под защиту орудий. Курс, рекомендованный командиром "Черуэлла", уводил на чистый норд.
"Заозерск" повернул на вест-норд-вест.
Не воскресить людей и не вернуть тех суток...
Был ли он прав, повернув на запад? Если б знать, откуда грянет беда!..
Невесело было капитану "Заозерска". Погано было и гадко.
...Начало ночи прошло спокойно. Удалось даже поспать два-три часа, после чего вздумалось совершить обход судна, чтобы без помех, своими глазами увидеть все повреждения. Увидеть, подумать, определиться, выработать какую-то тактику на дальнейшее, а потом посоветоваться с людьми. Пробоина и легкий крен на правый борт уже не тревожили, как прежде, но все-таки следовало побывать в сухогрузном трюме и полюбопытствовать, почему же помпы хреновато справляются с откачкой.
Прошелся по рубке, проверил расчет противолодочного зигзага (береженого бог бережет!) и ступил на трап. Отправился в чем был. И погода штилевая, на удивление теплая для этих широт, и свитер, толстый фарерский свитер, грел-согревал почище ватника. К тому же подолгу задерживаться где-либо не придется. Боцман - мужик ушлый. По-крупному нигде не обмишурится, и потому остается лично установить самые уязвимые места.
...Много позже, не раз перебрав в уме события того часа и обвинив себя, все же не думал, что допустил грубые промахи. Все сделал как надо: наблюдение за морем усилено, затемнение - полное, расчеты отдыхают вблизи боевых постов, а танкер заложил первый галс зигзага.
В коридоре главной палубы постоял у двери красного уголка: здесь лежит тело старого капитана. Как поступить? Предать морю или попытаться доставить на берег? Но сколько еще продлится рейс? И об этом нужно посоветоваться с командой. Значит, решено: утром собирает людей... В любом случае утро вечера мудренее, даже в таких делах...
На переходном мостике его догнал Сэр Тоби - увязался, стервец. Куда тебя понесло, собака? Не годятся лапы для скоб-трапов, а наружная охрана капитану не нужна, потому и запер пса в кладовке, где до сих пор стояла канистра с водой и четыре банки американской свиной тушенки: "второй фронт" готовился для Сэра Тоби, который прятался здесь от глаз мастера.
Осмотр занял минут двадцать. Можно - наверх.
Значит, так: все насосы, вплоть до ручных, - на осушку сухогрузного трюма. Это - само собой. Затем добавить брезентов - усилить пластыри. Брезентов, всяких, навалом в кладовке у боцманюги - скупердяй известный. Клочка не выбросит. Так... Приняться за диптанк. На откачку поставить всех свободных людей, качать не переставая, осилить воду, - в самом низу не рекой льется, а вроде сочится ручеек по камушкам. Н-да... и там бы - цементный ящик...
В кладовке пес тут же вскочил с тех самых брезентов, которые вспомнились в трюме, ткнулся в колени и замер, не настаивая на внимании, но готовый принять малейшую ласку. Капитан смял настороженные уши, коснулся пальцами влажного носа и, поглаживая лобастую морду, задумался: что ни час, что ни минута - вопросы, вопросы, зачастую без ответов. Вопросы к себе, к людям, к морю и судну. Теперь каждая миля - неизвестность и тревожное ожидание, а шансы... Их - "фифти-фифти", как говорят союзники. Да, пятьдесят на пятьдесят. И на то, чтобы вернуться домой, и на то, чтобы "улечься на ложе из ила", как поют они же.
- Дай, пес, на счастье лапу мне, - попросил Арлекин, и пес не только выполнил просьбу, но поднял голову и вильнул хвостом. - Давай с тобой повоем при луне, а? Выть или не выть - вот в чем вопрос. Мы его задали друг другу, но выть, конечно, не будем, - в тиши кладовой он почувствовал эдакий приступ болтливости. Захотелось расслабиться хотя бы перед этим внимательным кобельком. Ну и взгляд - на уровне взаимопонимания! Ну-ну, не смотри так. Глубокоуважаемый Сэр Тоби, ту би ор нот ту би - тсет из тси квесчен... Да, вопрос стоит только так: быть или не быть? Ты уже понял на собственной шкуре, что война - дерьмовое занятие, но если вопрос ставится таким образом, ответим: быть. И значит, пора, Сэр Тоби, отправляться на эту самую войну.
Пес ответил преданным взглядом и широко зевнул - словно понимающе улыбнулся: "Пробьемся - не заржавеет!.."
- Может, "не заржавеет", а может... "наверх вы, товарищи, все по местам"? Пойдем-ка, Сэр, "последний парад наступает", понял?
Он понял и подтвердил это слабым движением хвоста. Но смотрел на дверь. Смотрел и прислушивался. Далеко в корме глухо стучал двигатель, а рядом, близко, только плеск у форштевня, но... Нет, ничего необычного. И все-таки что-то кольнуло!..
Владимир заторопился и встал. Натянул влажные рукавицы-брезентухи, в которых спускался в трюм.
- Пойдем-ка, пес, что-то нехорошо на душе... Что-то...
Над головой грянул истошный перезвон: "Боевая тревога!"
Спасло минутное замешательство.