2. Встреча
Хоть бы дождь пошел, хоть бы гром загремел, что ли?.. Куда ни глянь - до самого горизонта степь да степь, а дышать нечем. С утра люди копошились в траншее, швыряли лопатами сухую, как окалина, землю, насыпали бруствер. Теперь - попрятали головы под охапки кукурузных стеблей, распластались кто где, шевельнуться тяжко: палит солнце так, что лошадь и ту солнечный удар хватить может.
Лежит и Яша Гордиенко под ржаной копной. Ноют руки и спина после трудной работы. Болит голова от зноя. Веки такие тяжелые, что, кажется, никогда их и не разнять.
Яша вспоминает все, что было тогда, после возвращения с моря. Ни в тот, ни в следующий день им так и не удалось добиться чего-либо в военкомате. Там было столько народу, что даже того, кто имел повестку, не всегда выслушивали. От ребят же просто отмахивались: некогда! Только на шестой день к вечеру им удалось поймать за руку военкома, выскочившего на минуту из кабинета. Майор настолько устал, что дал себя увести обратно в кабинет. Выслушав Яшу, он снял очки, протер их несвежим платком и, положив руку на Яшино плечо, сказал так, будто он был не армейским командиром,, а старым добрым учителем:
- Вот что, дети…
- А нам надоело играть в детей! - перебил его самый высокий из ребят Вовка Федорович.
- Война идет. А мы - комсомольцы! - поддержал товарища Миша Куртич, решительно положил на стол комсомольский билет и заранее заготовленное заявление. - Посылайте на фронт!
Остальные тоже положили свои комсомольские билеты и заявления рядом с документами Куртича.
Военком помрачнел, надел очки и фуражку, сказал строго и жестко:
- Вот потому, что война, требуется железная дисциплина и порядок. Каждый должен делать то, что нужно, а не то, что ему хочется. Поняли?.. Небось, в школе вас ищут, а вы тут мешаете людям работать.
- В школе - каникулы.
- Каникулы не вечно будут, - возразил военком.
- До начала учебного года и война может кончиться, - настаивал на своем Яша Гордиенко.
- Тогда идите в райком комсомола.
Военком взял комсомольские билеты и решительно ткнул их в руку растерявшемуся Яше. Потом снова снял очки и добавил потеплевшим голосом:
- А заявления пусть остаются. Когда понадобитесь, вызовем.
В тот же вечер ребята забрались в сарайчик во дворе, где жили Гордиенко, оторвали половицу и закопали в землю бритвенный футляр с клятвой.
- Здесь закопано все, - сказал товарищам Яша, когда половица была прибита на прежнее место и догорела последняя спичка. - И наша мечта о дальних плаваниях на "Товарище", и твой, Мишка, институт. До окончания войны закопано.
Ребята угрюмо молчали.
Через неделю их, действительно, вызвали. Только не в военкомат, а в райком комсомола, и послали за сорок километров сюда, под Большую Аккаржу, рыть противотанковые рвы. На сборном пункте снова встретились. Все, кроме Миши Куртича. Миша все-таки уехал с родными в Свердловск. Теперь - война. Видно, она не так скоро окончится, как ребята вначале думали. Может быть, и других разбросает по белу свету. На прощание условились: на письмах друг к другу кроме подписи рисовать маяк - высокую черточку с перекрестьем вверху, будто лучи во все четыре стороны - тот самый маяк, что "расстояньям и тьме вопреки будет светочем в море и в жизни".
Поезд, которым уехали Куртичи, был одним из последних. Теперь железные дороги обрублены фронтом. Под Первомайском идут бои. Вчера сильно бомбили Одессу. А ночью слышен был гром артиллерийской канонады, и небо на севере вспыхивало зарницами, будто там землю резали электросваркой. Сегодня вечером, говорят, всех переведут на ремонт аэродрома, а вырытые траншеи займут красноармейцы. "Единственный выход, - решил про себя Яша, - спрятаться в нише и дождаться красноармейцев. Не прогонят же? А винтовку дадут… Или сам добуду в бою".
- Здравствуй, Капитан! - услышал Яша знакомый голос.
Яша с трудом приоткрыл отяжелевшие веки. У копны стоял, опираясь на лопату, долговязый парень в рыжих, исцарапанных стерней ботинках, немыслимо грязных широченных штанах и мокрой от пота неподпоясанной рубахе. Соломенный дырявый бриль, наверное, долго украшал огородное пугало, прежде чем попал на голову долговязого, лицо - в солнечных ожогах, с носа и больших ушей клочьями сползал кожа, а брови так выгорели, что о них можно было только догадываться. Яша еле узнал приятеля.
- С какого ты баштана сорвался, Фимка! - рассмеялся он, поднимаясь с земли.
- Это - ерунда, Капитан. Главное - не жарко ни чуточки, - похвастался Фимка Бомм. - Ты сродственничка моего, Вовку Федоровича, не встречал?
- Здесь он, Фимка, здесь. Пошли с Абрашей бычков пострелять. Без курева, говорят, уши пухнуть начали… А ты-то тоже здесь вкалываешь? Переходи к нам. Вместе веселее будет.
- Ты бы не водился с ним, Капитан…
- С кем бы это я не водился? - насторожился Яша.
- С Вовкой. Подлые они люди, эти Федоровичи…
- Ша! Об чем пар травишь? - сразу начал кипятиться Яша. - Ты знаешь, что Вовка мой кореш?
- Знаю, Капитан, знаю. Но ты его клятве не очень-то верь. Понял? Он, как и его папаша, может ту клятву вот так - тьфу. - Фимка сплюнул густую слюну на стерню.
- Про какую клятву мелешь?
- Да ты что, Капитан? Совсем ничего не знаешь?
Яша недоуменно покачал головой.
- Тогда слушай. Был я позавчера в городе - за лопатами для бригады посылали. Узнал новости: Вовкин папаша, Антон Брониславович, в городе объявился. Он же, знаешь, в Измаиле парфюмерией командовал. А тут пришел в военном, с кубарями в петлицах. Недели не прошло - снова в штатском. И дома не ночует, от жены прячется. Ну, я тоже, вроде тебя, веры слухам не дал, пошел к Вовке, его мать мне же какой-то родней доводится - так, десятая вода на киселе. А она, как меня увидела - в слезы. Так и так, дескать, бросил Антон Брониславович, из дому ушел и что с ним - не знаю…
- Слушай, Фимка, - перебил его Яша. - А может, тебе врачи массаж на лицо прописали? Га?.. Так ты не стесняйся, я так размассажирую твою поганую рожу, что…
- Что массаж? Что массаж? Ты что, Капитан, сдурел? Ты разберись, Капитан… - Фимка в испуге схватился обеими руками за лопату и загородился ею от наступающего на него побелевшего Гордиенко. Но тот сильным рывкам выхватил у него лопату из рук и отшвырнул ее в сторону:
- Я тебе покажу, турок, как клевету пускать! У Вовки же отец - коммунист, а ты его в дезертиры, гад, производишь…
Он замахнулся кулаком, но Фимка ловко уклонился от удара, обхватил Яшу руками за плечи и сильной подножкой свалил на стерню.
Живым клубком покатились они по горячей земле. Яша был пониже Фимки ростом, но жилистый и ухватистый, наторевший в драках с уличной пацанвой. Фимка - постарше, да и знать, не зря в Московском спортклубе занимался: он успел захватить и вывернуть Яшину руку, прижать его подбородок головой, спутать ноги своими ногами.
- Я покажу тебе, морское копыто, - сопел Яша, стараясь подмять под себя Фимку. А тот скручивая ему руки, силился положить на обе лопатки, говорил сквозь слезы:
- Я же тебе, как корешу, Капитан. Я же по-хорошему тебе.
Силы Яши уравновешивались ловкостью Фимки, и они катались, вырывая ногами комья земли, поднимая пыль.
- А что здесь за петухи дерутся! - услышали они вдруг над головой басовитый голос.
Это было так неожиданно, что Фимкины руки сами собой разжались. В другой раз Яша не преминул бы воспользоваться Фимкиной оплошностью, мигом оседлал бы его. Но голос над головой строго приказал:
- Прекратить драку немедленно!
Растрепанные, исцарапнные ребята медленно поднялись с земли, удивленно поглядывая на статного армейского командира с выгоревшими на солнце бровями.
- Ты что за начальство? - недовольно буркнул Яша, трогая рукой огромный синяк под глазом.
Командир улыбнулся:
- Выходит - самое высокое среди вас.
- Вижу, со шпалой, - ответил Яша. - Капитан, что ли?
- Капитан, - подтвердил военный и улыбнулся. - А вы?
- Мы?.. Мы просто… Ребята, между прочим, меня тоже Капитаном зовут…
- И еще Хивой, - напомнил Яшину школьную кличку Фимка.
- Слушай ты, токарь-пекарь, - снова подступил к Фимке Яша, сжав кулаки. - Катись-ка ты отсюда, пока я с тебя не спустил стружку толщиной в бумажный лист.
Фимка обиженно шмыгнул носом, подтянул сползающие штаны и, махнув рукой - ничего-то ты, дуралей, не понял! - подобрал затоптанный в пыль бриль и лопату и побрел к своей бригаде.
- Да смотри про Вовкиного отца не болтай - уши повывинчиваю!. - крикнул ему вслед Яша.
- За что ты на него так? - спросил капитан.
Яша недоверчиво скосил глаза на незнакомого командира, небрежно махнул рукой:
- А-а, фармазон!
- Слушай, капитан Хива, - как бы не замечая Яшиной подозрительности, хлестнул себя веткой по голенищу сапога командир. - Ты не знаешь, где тут работает твой сверстник Яша Гордиенко?
- Кто-кто? - удивленно вытаращил глаза Яша.
- Гордиенко Яков, из спецшколы.
- А вам он зачем? - насторожился Яша.
- Много будешь знать - скоро состаришься, парень.
- Нет, вправду?
- Значит, нужен, если спрашиваю.
Яша даже оглянулся, не стоит ли поблизости Фимка Бомм. Вот жаль, что прогнал, пусть бы этот москвич-чистюля собственными ушами услышал, что капитану-то именно он, Яша Гордиенко, и нужен был. Жаль, ушел Фимка. И Вовка с Абрашей куда-то запропастились. Ведь не поверят же потом, поди, что капитан, настоящий капитан, к нему приходил!
- Так знаешь такого? - снова спросил капитан, пощелкивая хлыстиком.
- Знаю ли! - засмеялся Яша. - Я и есть Яшко… Яков Гордиенко.