- Наблюдать будете за всем городом. А мастерская нужна для того, чтобы люди к вам могли заходить, не вызывая подозрений полиции и гестапо. Понял? Будете чинить примусы. Разведал кто-нибудь из ребят новый штаб или узнал о намерениях фашистов, о настроениях в городе - где он тебя искать будет? В мастерской. Там и новое задание от тебя получит. А к тебе будет приходить наш связной, забирать сведения и оставлять листовки, сводки Совинформбюро, передавать мои задания. Ребят подобрал надежных? Вот и хорошо! Надо так поставить дело, чтобы весь город у твоих разведчиков был, как на ладони, чтобы мы здесь, в катакомбах, и там, в Москве, обо всем знали вовремя, тогда мы заставим фашистов носом землю рыть. Понял? Ну, и примусы будете чинить для близира, как ты говоришь.
- Но ни я, ни Петро Бойко в слесарном деле - нив зуб ногою.
- Бойко - хозяин мастерской, к ремонту ему руки прикладывать незачем. У него, как командира городского подотряда, своих дел невпроворот. А в мастерской будет заворачивать делами твой брат Алексей.
- О, Лешка сможет! Его на ювелирной фабрике хвалили: золотые руки, говорили. Вот как!
- Знаю, - хитро подмигнул Бадаев. - Ты будешь числиться его помощником, но имей в виду: насчет разведки - с тебя весь спрос.
- Не подведем, Владимир Александрович! Ребята у меня что надо! - вспыхнул Яша, польщенный доверием командира.
- Тоже знаю. Вот только вам бы пару крепких слесарей подобрать в мастерскую, надежных ребят.
- Есть такие, - сразу вспомнил Гордиенко. - Шурик Хорошенко.
- Это который о складе горючего сообщил?
- Точно! Шурик слесарем на заводе работал, а силища в нем - во! - Яша растопырил руки, показывая, какие могучие плечи и грудь у Шурика.
Бадаев улыбнулся.
- Ну что ж, видно, хороший парень.
- И еще Сашу Чикова надо взять.
- Тоже слесарем работал?
- Нет, - почесал затылок Яша. - Работать не работал, но такой смекалистый до техники - ужас! В школьных мастерских все делал. Он сразу сообразит, что к чему, если Лешка покажет. А насчет надежности - будьте уверены, штормовой хлопец.
- Ну вот и хорошо, - снова поднялся с каменной скамейки Бадаев - Вот мы с тобой и подобрали кадры. А теперь пойдем в клуб, наших ребят посмотришь.
- В клуб? - удивился Яша.
- Да, в клуб. У нас тут все есть - и клуб, и библиотека. Твой тезка Яков Федорович Васин обещает даже киноаппарат у румын добыть. Вот только фильмов своих, советских, мы не припасли, а фашистского добра этого нам не надо. Обосновываемся, Яша, надолго. Воевать будем всерьез.
Владимир Александрович убрал со стола карту, взял в углу фонарь "Летучая мышь" и зажег его, а тот, что стоял на столе, прикрутил так, чтобы только не погас фитилек. Все это он делал молча, четкими, привычными движениями. Когда вышли из штабной пещеры, Бадаев сказал в темноту:
- Мы пошли, Федор.
И, к удивлению Яши, темнота ответила совсем рядом:
- Хорошо, товарищ командир. Будете в клубе?
- Да.
- Константин Николаевич с группой уже там.
Только теперь Яша сообразил, почему партизан, который провожал его от входа в катакомбы до самой штабной пещеры, в некоторых местах останавливался, делал замысловатые движения фонарем, будто подавал знаки кому-то: в известных партизанам местах находились дежурные, и сигналы фонарем служили паролем-пропуском идущим в темных катакомбах.
Бадаев шел впереди, освещая фонарем неровный потолок, вытесанные уступами в темно-сером ракушечнике стены узкой штольни. Яша шел следом. Сперва слышен был только хруст щебня под ногами, шорох осыпающейся с потолка каменной крошки да неясный гул впереди. Потом Яша начал различать обрывки музыки, неясные, будто отраженные эхом голоса, которые слышались все громче и громче. За одним из поворотов перед Яшей неожиданно открылся просторный подземный зал. В центре зала, тускло освещенного такими же, как у Бадаева, фонарями, на плоской каменной глыбе стоял патефон, а вокруг кружились в вальсе несколько пар. При появлении Бадаева кто-то выключил патефон, и пары разошлись к стенам.
- Продолжайте, ребята, время еще есть, - сказал Бадаев, поздоровавшись, - Знакомься, Яша, - подтолкнул он Гордиенко к щупленькому бойцу в ушанке и длинном пальто, оказавшемуся к ним ближе других.
- Яшко, - протянул руку Гордиенко.
- Тамара Меньшая, - озорно сверкнули ему в ответ угольно-черные глаза из-под ушанки.
- Девчонка, что ли? - удивился Яша.
Тамара засмеялась, и ее звонкий, как у Лены, смех, показался Яше каким-то чужим, неуместным в этом темном и сыром мире. Чужим и в то же время знакомым. Где-то уже слышал Яша этот голос. И глаза видел. Где? Когда?
- Весело сегодня в клубе? - спросил Бадаев Тамару. - Это хорошо.
- Весело. Вы бы послушали, как наш отрядный минер только что пел "Раскинулось море" - за сердце берет.
- Иван Иванович? Этот может!
- Да, Ваня Иванович. Вон он, рядом с баянистом, прихлопывает в такт музыке, того и гляди в пляс пустится. Ему через несколько минут на задание идти.
- …Да… У Ивана Ивановича флотский характер… Только… - по лицу Бадаева словно мимолетная тень прошла. - Только не все, Тамарочка, веселы… Посмотри на Галину.
- Это верно, Галочка Марцишек сегодня не в форме, - согласилась Тамара. - Переживает за мужа.
- И за мужа, и за себя. Иван Иванович идет на задание - она тревожится. А мне все утро покою не давала, просилась на связь. Я бы ее послал, но, честно, сегодня некого на хозяйстве оставить. Ведь из наших продуктов что-нибудь съедобное не каждый сумеет… Однако надо ее отвлечь от грустных мыслей. Позовите ее к себе, Тамара.
- Она не пойдет, Владимир Александрович. Повздорили мы вчера…
- Ну, вот! Нам еще этого не хватало! - строго сказал Бадаев. - Небось, из-за какого-нибудь пустяка?
- Вы угадали, - покраснела Тамара.
- Как вам не стыдно, Тамара. Вы же… Неужели не понимаете?
И, не ожидая ответа, Бадаев повернулся к стоявшему рядом партизану:
- Женя, позовите Галину Павловну.
Цокая по камню подковками аккуратных сапожек, подошла молодая женщина в красной косынке и синем костюме, в отворотах которого светлела простенькая кофточка с наивными голубыми крапинками. И светлые кудряшки, забавно вздрагивающие при каждом движении головы, и нежные ямочки на мраморно-белых щеках, и вся ее трогательная хрупкость показались Яше чем-то удивительно мирным, домашним, кричаще несоответствующим хмурому подземелью, как не соответствовали ему патефонная музыка и танцы.
- Вот Тамара так расхваливает ваши картофельные котлеты, что мне, право, захотелось снова их попробовать, - встретил ее улыбкой Бадаев. - Говорит, что такого вкусного блюда она и в столовой санатория Дзержинского не пробовала.
- Ну что вы, Владимир Александрович, - смущенно потупила глаза Марцишек - Зря шутите.
- Да не я, не я хвалю, а вот Тамара. А она, знаете, какой ценитель!
- Правда, Галочка, ты готовишь чудо как вкусно, - как-то открыто и ясно улыбнулась Тамара, будто и не было между ними никакой размолвки.
Марцишек ответила ей такой же теплой, благодарной улыбкой и вдруг прижалась щекой к грубому сукну ее пальто:
- Ах, Томка! Томка! Думаешь, я не знаю, что вы здесь с Владимиром Александровичем говорили обо мне и жалели меня? Ну, не могу совладать с собой, когда Ваня уходит… Лучше бы я… Не надо, не надо меня жалеть…
- Ну что вы, Галина Павловна, - тронул ее за плечо Бадаев. - Полноте, кто там вас жалеет! Вот возьму и пошлю на связь с рыбаками Большого Фонтана. Прикажу одеться нищенкой, выпачкать лицо сажей…
- Правда? - обрадовалась Марцишек. И навернувшиеся было на глаза слезы сверкнули на ресницах, как капельки веселого апрельского дождя.
- Правда. Вот вернется Иван Иванович, утром вместе обдумаем и решим. А сейчас я вас вот за чем позвал: чем кормить людей будем? Ведь проголодался народ. Что там у нас на ужин?
- Винегрет. Из кислой капусты и огурцов.
- С картошечкой?
- Картошечка… сгнила… Завтра на борщ еле-еле.
- И опять без луку?
- Без луку.
- А масло? Подсолнечное?
- По десять граммов на человека Васин выдал. Беречь, говорит, надо.
- Ах, он жаднюга! Ах, скупердяй! А ну-ка пойдем к нему. Пойдем, выпросим лучку, картошечки. Ну какой же винегрет без картошки!
- А я тебя знаю, - опять, тихонько смеясь, сказала Тамара, когда Бадаев и Марцишек ушли искать Васина. - Ты - Яшко Гордиенко. О тебе только и разговору сейчас в катакомбах. Говорят, какой-то план принес, закрылись в штабе с командиром, никого не пускают к вам. Правда?
Яша смутился, не знал, что ответить своей словоохотливой собеседнице. Но в это время опять заиграл патефон, в угрюмом подземелье, послышался звук, напоминающий скрежет камней, потом мощным аккордом ворвалась музыка. Партизаны собрались в центре зала. Послышались возгласы:
- Тамара. Лезгинку!
- Где Тамара?!
- Это вас зовут? - робко спросил Яша, так и не ответив на ее вопрос.
- Нет, - тихо и, как показалось Яше, с сожалением вздохнула Тамара Меньшая.