Однако Нина волновалась. Слишком долго не появлялся этот венгерский мужик, обещавший принести хлеба. Неужели действительно оробел? Нет, не может быть! По всему видно было - бедняк, а сердце у бедных людей на чужое горе отзывчиво. Вот разве не может из деревни выйти… Но тогда всем плохо придется. Тогда, пожалуй, пора самим куда-нибудь брести, хоть сарай какой-нибудь найти, хоть омет соломы, чтобы согреться. Долго здесь, на ветру, не простоишь. Да и Шурку погубишь. Пылает она. Пылает!
"Еще немного подождем, - лихорадочно думала Нина, - а не придет мужик - уйдем… Но еще немного подождем!"
Она хотела увидеть венгра уже не только из-за хлеба. Нет. Она хотела просить его спрятать Шуру. Пусть спрячет и поможет больной. Ведь скоро придут наши войска, прогонят немца. Долго прятать Шуру не придется. А если оставить ее без тепла и еды - не вынесет она. Сгорит.
Нине послышался шорох.
- Тихо! - шепотом приказала она.
Все замерли. Но сколько ни прислушивались, человеческих шагов не услышали. Только кукуруза шумела и шумела.
- Надо уходить! - с отчаянием сказала одна из женщин, и тесный кружок зашевелился и распался.
- Уходить! - поддержала другая женщина.
- Нельзя тут больше! - простонала третья.
- Стойте! Стойте же! - вполголоса прикрикнула Нина. - Вы меня старшей выбрали! Слушаться обещали!
- Если ты старшая - придумай что-нибудь! - дерзко ответили из темноты. - На гибель потащила - так придумай!
- Мы уйдем! - сказала Нина. - Но уйдем, когда я скажу! Скоро уйдем! Только еще немного…
- Хватит с нас! Подружку свою бережешь, а на остальных тебе плевать! Веди к жилью! Замерзли! Хлеба дай!
Кружок сомкнулся, но теперь на Нину напирали, толкали ее, гневно дышали в лицо и шею.
- Где хлеб? Где тепло? Где?.. Сманила на гибель!
Уже чьи-то руки протянулись к платку, укрывавшему плечи Шуры, рванули его, чьи-то пальцы теребили Нинину куртку, смелели, норовя стянуть.
Горечь затопила душу Нины. Она же спасала людей от немецкого рабства, от неминуемой смерти!
- Прочь! - крикнула Нина, отпуская Шуру и резким движением тела отшвыривая обступивших женщин. - Прочь! Стреляю!
Она задела кого-то стволом автомата, и задетая закричала. Беглянки отхлынули.
- Эх, вы! - задыхаясь, сказала Нина. - Эх, вы!
- Ниночка, не надо! - просила Шура.
- Буду стрелять! - жестко сказала Нина. - Кто подойдет - буду стрелять! Сами не хотите? Я вас силой спасу!
И вдруг осеклась.
- Слушайте! - требовательно сказала она. - Слышите? Да, уже все услышали треск кукурузных стеблей и покашливание. И все притихли.
- Где вы? - по-немецки спросил знакомый мужской голос.
- Тут, тут! - отозвалась Нина.
Давешний крестьянин не подвел!
Женщины потянулись к нему, окружили.
- Хлеб, да? Хлеб?
Крестьянин помедлил.
- Хлеба нет… - сказал он.
Беглянки оцепенели.
- Есть будем в деревне, - торопливо сказал крестьянин, чувствуя их отчаяние. - Жена сварила картошки и кукурузы. Горячее лучше. Она так сказала, жена… И в сарае теплей. Сколько вас тут?
- Девять, - пересилив рыдание, сказала Нина. - Нас девять, товарищ!
Окна хуторских домиков гасли одно за другим. Дольше всех светилось большое, оранжевое в доме на правом краю. Но и оно погасло.
- Пора, - сказала Кротова, поднимаясь с охапки хвороста.
Непогожая осенняя ночь посвистывала ветром, пробирала холодком, окликала далеким, невнятным собачьим лаем.
Пилот и радистка медленно приближались к хутору, с трудом угадывая прихотливые изгибы полевой дороги.
У них не было денег, одежда выдавала в них советских летчиков, и все же Бунцев, поверив Кротовой, принял решение идти в хутор и добыть продовольствие.
Близ околицы остановились. Бунцев, как договаривались, снял шлем, накинул на плечи широкий плащ Кротовой, оба достали пистолеты. Прислушались. Хутор, казалось, спал.
- Входим, - шепнул Бунцев.
Хуторская улочка пахла парным молоком, навозом, прелой соломой, теплом человеческого жилья. В нескольких шагах от пилотов, за надежными стенами домов люди лежали с мягких постелях, укрытые теплыми одеялами. Они были сыты, и они спали…
Бунцев остановился поблизости от большой темной громады - дом окружали пристройки.
- Давай сюда! - шепнул он.
- Да. Хорошо.
Кротова подошла к темному окну и сильно, резко застучала-забарабанила в стекла.
Откликнулись им почти сразу. Хозяин дома недовольно и встревоженно спросил что-то на незнакомом языке.
- Хиер зольдатен! - громко и требовательно сказал Бунцев. - Оффнен! Шнелль!
- Глейх, глейх, - приглушенно донеслось из-за окна. - Ейн минутен!
Прежде чем открыть дверь, хозяин дома приподнял занавеску, попытался рассмотреть стучавших. Он ничего не рассмотрел. Бунцев и Кротова предусмотрительно отступили к крыльцу.
- Входите немедленно и сразу пригрозите, - быстро шепнула радистка.
- Помню!
Однако выполнить отлично придуманный план не удалось. Пилоты уже видели свет в щеляч входной двери, слышали шарканье, как вдруг хозяин дома засвистел, раздался быстрый стук собачьих когтей, к двери подскочил пес, шумно втянул в себя воздух и глухо, утробно заворчал.
Кротова схватила Бунцева за руку:
- Эта тварь все испортит! Стрелять нельзя - обнаружим себя… Надо уходить!
Быстро удаляясь, они услышали голос хозяина дома, успокаивающего собаку и окликавшего солдат. Потом увидели светлый прямоугольник открывшейся двери, плотную фигуру человека с лампой, заметили, как из двери метнулось что-то темное, и сразу услышали злобный, густой лай. Судя по лаю, пес был здоровый.
- Вер ист дас? - громко крикнул хозяин дома.
Подбодренная окликом, собака залилась еще яростней. Но, видимо, она чувствовала опасность, потому что не бросалась на пилотов, а держалась поодаль.
- Пристрелить бы проклятую! - сказал Бунцев.
- Не надо. Отстанет.
Пес провожал летчиков почти до околицы, не слушая окликов хозяина, но возле околицы действительно отстал.
Между тем, взбудораженные его лаем, залились псы в других дворах.
Кое-где в окнах появился свет. Кое-где захлопали двери. Летчикам пришлось бежать, и они остановились, задыхаясь, лишь через километр.
- Ну? - сказал Бунцев, едва переводя дыхание. - Видала? Это тебе не ридна Украина!
- Всяко случается, - ответила Кротова. - Думаете, на Украине сволочей не было? Тоже собак спускали!
Кое-как оба отдышались. На светящихся часах Бунцева было восемь часов тридцать минут.
- Еще два часа у нас есть, - сказала Кротова. - После одиннадцати лучше никуда не соваться.
- Куда ж пойдем? Хлеба доставать надо! Пить!
Радистка подумала.
- Товарищ капитан! Нам все равно по пути к лесу железную дорогу переходить. Так давайте возьмем пару километров в сторону. Попытаем счастья у путевых обходчиков или стрелочников, да и след запутаем.
- А если и там собаки?
- Возле одиночной будки? Неопасно. Да и народ на дороге рабочий… Мы их не обидим. В крайнем случае я свои часы или цепочку золотую на хлеб сменяю.
Бунцев шумно вздохнул:
- Ничего не поделаешь. Эх, черт!.. Придется пошуровать на дороге…
Примерно через час летчики выбрались к железнодорожному полотну. Железная дорога, как и предполагала радистка, никем не охранялась. Пилоты постояли, послушали, не заметили ничего подозрительного и пошли вдоль полотна на восток.
Идти пришлось недолго. Уже через четверть часа они заметили переезд и тускло светящееся окошечко путевого обходчика.
- Входить не будем, - сказала Кротова. - Дождемся поезда. Сторож его встретит и проводит, тогда и подойдем.
Ожидая, пока появится поезд, Кротова вытащила кусок парашютного полотна, расстелила на земле, принялась натирать травой и грязью.
- Плащ-палатку делаешь? - спросил Бунцев.
- Ага. Нельзя же мне в летном…
Бунцев помог радистке. Вскоре полотно потемнело. Теперь оно могло сойти за солдатскую накидку.
- Сила! - сказал Бунцев. - И захочешь - не отстираешь. Вот только мокровато…
- Не страшно. Куртка сырость не пропустит.