- Нет, нет, ага, мне не нужны деньги… Умоляю вас, увезите меня, ага…
- Увезти тебя? Куда? - поразился молодой.
- Все равно куда… Я погибаю здесь, случай занес меня сюда… Родина моя далеко, я нищий здесь и чужой…
Молодой посмеялся моим словам, а пожилой заметил поучающе:
- В этом мире все случайно, и все мы чужие… И все погибнем… А родина моя - тоже далеко… Подумай, на что жалуешься, незнакомец! Но скажи, странный человек, кто же ты, почему знаешь мой язык? Ты турок?
Я сбивчиво и торопливо стал рассказывать - как совершали мы с господином хадж, как напали на нас разбойники и я один волей аллаха остался в живых.
Турки переглянулись.
Что-то, наверное, было в моих словах такое, от чего молодой не улыбался больше, а пожилой качал головой и вздыхал сочувственно. Я понял, что мне поверили.
- Ага, пусть буду рабом вашим - только спасите, увезите меня отсюда! - молил я, схватив руку старшего турка. Он что-то тихо сказал спутнику, видно было - распорядился, и тот склонил перед ним голову. Потом старший обратился ко мне:
- Твои слова коснулись моего сердца, человек. Утром приходи в порт, найди контору Искандербея, - он посмотрел на молодого, и тот снова склонил голову.
В счастливом тумане я смотрел вслед коляске, увозившей богатых турок, а может быть, это не туман, а слезы радости застилали мне глаза.
Назавтра я отыскал в порту нужную мне контору: пожилой турок оказался богатым коммерсантом, свои товары он отправлял на пароходах в дальние страны. Меня посадили на корабль - и так началась вторая полоса моих скитаний. Через день мы благополучно прибыли в Стамбул. И там, в Стамбуле, я прожил двадцать один год.
Какими только работами я не занимался, чего не насмотрелся… Наверное, единственное, чего я не видел в Стамбуле, - так это денег, с которыми можно было бы пуститься в дальнюю дорогу к родному кишлаку, зная, что не помрешь в пути с голоду или не застрянешь в самом начале в поисках заработка и куска лепешки…
Я снял угол за Кок-мечетью, жил там, у меня появились друзья - такие же бедняки, как и я: арбакеш, разносчик писем, продавец газет… С ними я отдыхал душой, мы делились друг с другом куском хлеба, и от них же, от товарищей моих по нищете, я узнавал, что творится в городе и в мире… Когда Алибей, торговавший газетами, видел в них известия из России, а тем более из Туркестана, он спешил ко мне и читал мне вслух. Тоска по родине иссушала меня, я с волнением ловил любую новость оттуда - хорошую ли, плохую… Когда вернусь в мой кишлак, мечтал я, возьму горсть теплой и желтой, как золото, родной земли и прижмусь к ней лицом, а потом и умереть не страшно… Но придет ли он, этот счастливый день?
И вот… Помню, в то время я был извозчиком - хозяин отдавал мне четвертую часть выручки, этого едва хватало на хлеб и горячее… Так вот, рано утром я ожидал нанявшего меня человека у мечети Айя-София, а мимо пробежали мальчишки - продавцы газет, они кричали, перебивая друг друга:
- Революция в России!
- Царь Николай отрекся от престола!
- Образовалась временная власть!
Я еще не понимал всего смысла услышанного, но почувствовал: раз нет царя - это хорошо! Впервые в жизни я купил газету и сам прочитал ее: о том, что свергнут царь и у власти - Временное правительство, заголовки газеты кричали еще голосистее, чем мальчишки-продавцы.
Вечером ко мне пришли друзья, и мы до полуночи говорили о новостях из Петрограда. Все были радостны, поздравляли меня, и мы даже выпили немножко, потому что друзья мои надеялись: жизнь моя изменится теперь к лучшему.
- Джура-ака, понимаешь ли ты, что несет России революция? - спрашивал у меня Алибей, самый образованный из нас. - Ведь это - равенство, это справедливость, это конец голодной жизни!
В этот вечер я сказал друзьям, что решил во что бы то ни стало вернуться домой.
- Конечно, тебе надо ехать, как можно в такое время стоять в стороне! - поддержал меня Алибей. - Мы подумаем об этом…
Что означали его последние слова, я понял лишь впоследствии: оказывается, мои друзья ходили по знакомым и собирали для меня деньги на дорогу в революционную Россию. Они хотели хоть как-то прикоснуться к революции и, думаю, верили, что, помогая мне, помогают и ей.
Увидев деньги и поняв, что могу ехать домой, я заплакал… Никогда не забуду этих людей, думаю о них как о братьях.
В день моего отъезда друзья пришли в порт проводить меня, я видел - они завидуют мне, словно там, на родине, ожидали меня великие и славные дела.
Маленький грузовой пароходик, зайдя по пути в несколько портов, на пятый день пришел в Одессу. Оттуда через Тифлис, Баку и Ашхабад я добрался наконец до Ташкента.
Уйдя в хадж на год, я вернулся на родную землю через двадцать три года.
На улицах Ташкента, как и в Баку, и в Тифлисе, часто встречались люди с красной повязкой на рукаве, проходили отряды солдат, все двигалось и стремилось куда-то, прежнее медленное течение жизни сменилось бурным водоворотом. Я остановил молодого парня с красной повязкой - он погонял ишака, тащившего арбу с сеном.
- Слушай, брат, что творится в этом городе, куда бегут люди?
- Вы с неба, что ли, упали, ака? - изумился парень. - Как не знаете - Куропатка в клетке сидит, свобода пришла! Сейчас вот отвезу сено домой и тоже побегу…
Я слушал разинув рот. Куда он побежит? Вслед за остальными? А те - куда? И если куропатка сидит в клетке - почему это означает свободу? Но расспросить парня подробнее я не успел: еще не приспособился к быстроте новой жизни. Пока я закрыл рот, он уже исчез за углом. И только позднее я узнал, что куропатка в клетке была важной птицей: парень говорил о генерале Куропаткине, царском военном начальнике края.
На следующий день я добрался до Тойтюбе - и увидел то же, что и в Ташкенте: все спешат, кто бегом, кто на коне, - сплошная суматоха. Во дворе Аппанбая полно народу, но никто из собравшихся не был мне знаком. И двор и дом сильно постарели: дом чуть покосился, а дувал местами развален.
Я назвал себя собравшимся, и нашлись старики, что помнили обо мне.
- Говорили, бай взял с собой в хадж слугу, - сказал один из стариков, - так это, значит, ты?
- Мы думали, ты Давно умер, - Добавил Другой. - Сын Аппанбая лет двадцать назад устраивал поминки по отцу. Так я говорю?
- Да, так, - подтвердили и остальные аксакалы, - лет двадцать уже прошло.
- У бая был конюх, Аваз-курносый, может, он жив? - спросил я.
Когда-то мы дружили с Авазом.
- Нет, он тоже умер… - отвечал первый старец. - Что же, родственником тебе приходился?
- Нет, хотел у него о жене своей узнать.
- Кто твоя жена?
- Ортикбуш, дочь Каплана-ата. Жила в Шагози.
Старик задумался.
- Нет, не знаю, - ответил он наконец. - Намаз-вор спалил кишлак Шагози, говорят, никто не спасся.
- А давно спалил?
- Да как бай уехал, так скоро и спалил. Тоже, считай, лет двадцать минуло… Давние все это дела, сынок, кого найдешь теперь?
Душа моя, теплая и живая, сжалась от горя, и в груди стало пусто и холодно. Один я на этом свете, не дождалась меня Ортик… Куда пойду теперь?..
- Не печалься, сынок, - успокаивали меня старики, - благодари аллаха, что жизнь тебе сохранил, - ведь сколько бед над головой прошло. Да и кто знает - может, и жива еще твоя жена, может, найдется где-нибудь.
Я ответил, что пойду искать ее в Шагози.
- Если не найдешь жену, возвращайся, сынок, будешь жить в этом доме. Земли бая теперь наши, и дом тоже… А сын бая давно умер, сестра его неизвестно где.
Но я не думал о жилье, искорка надежды, подогретой словами доброго старика, гнала меня в Шагози. Прошел я с версту по дороге - слышу сзади топот, и нагоняет меня верховой, а с собой ведет еще коня.
- Ата велел отдать коня вам, - сказал верховой, - вернете на обратном пути. - И протянул мне поводья.
Да, брат, много на свете хороших людей. Не будь их, не сидел бы сейчас с тобой…
Приехал я в Шагози - вижу, тридцать - сорок дворов всего, бедный очень кишлак, и ни жены моей, ни знакомого лица. Из прежних жителей, людей Аппанбая, не осталось никого. Часть Намаз перебил, часть разбежалась…
- Сказывали, будто увез Намаз-вор с собой женщину одну, и будто имя ей было - Ортик, а с ней ребенок малый… - вспомнила седая старуха, и больше никто ничего не знал. Моя ли это Ортик? Мой ли ребенок? - гадал я, но точно узнать не мог, и следа никакого не оставалось. Искать больше было негде.
Я заехал в Тойтюбе, вернул аксакалу лошадь, поклонился старикам - и отправился в Ташкент.
Ну вот, а там уже познакомился с Костей Зубовым - он в милиции работал и меня к себе взял: подружились мы. Потом вместе гонялись в Фергане за Мадаминбеком и Холходжой, известные басмачи были, слыхал, наверное? А в прошлом году нас снова направили в милицию, уже сюда. Я стал большевиком, Костя меня и рекомендовал. И вот год минул, как работаю в Алмалыке. Но если слышу что-то об Аппанбае или людях его, волнуюсь и думаю о пропавшей жене моей, Ортик. Жива ли? Если умерла, то где могила? О ней ли говорила старуха в Шагози? И если так, то что с ребенком, с моим ребенком?