- То есть я хотел вам сказать следующее: мне нечего просить у вас в настоящую минуту, но я предвижу время, и, может быть, оно ближе, чем я предполагаю, когда мне нужен будет могущественный друг, на которого я мог бы вполне положиться. Вот что я хотел сказать вам, когда вы перебили меня.
- В таком случае дело совершенно меняется. Когда настанет время, о котором вы говорите, приходите прямо ко мне: помните, что я дал вам слово.
- Я сохраню это дорогое воспоминание.
- Вы увидите, как я сумею сдержать свое обещание.
- Я нисколько не сомневаюсь в этом, будьте уверены.
- Благодарю вас. Теперь эти карты моя собственность?
- Полная и неотъемлемая, - улыбаясь, отвечал молодой человек.
- Мне хотелось бы поскорее доставить их в отель; если бы прошел мимо какой-нибудь солдат, я бы взвалил ему на плечи папку; но, как нарочно, когда нужны эти дураки, их и не видать!
- О, об этом не беспокойтесь, я отнесу карты за вами.
- Нет, это было бы неловко.
- Не забывайте, что я простой охотник.
- Правда, но, вместе с тем, парижский адвокат.
- Неужели вы думаете, что там еще помнят меня?
- Кто знает, друг мой? Что касается меня, то, слушая вас, я совершенно забываю, что вы охотник; ваша одежда дикаря кажется мне маскарадным костюмом; я никак не могу серьезно увериться; вы для меня будете всегда светским человеком, несколько озлобленным, может быть, но простым охотником - никогда!
В эту минуту вошел Белюмер.
- Вот, генерал, если бы вы видели Сурикэ в пустыне, то вы признали бы его искусство в охоте, - сказал канадец.
- Ну, хорошо, верю, старый ворчун, - смеясь, отвечал генерал.
- Да нечего верить, генерал, вы походите, поспросите у ирокезов и англичан, которых он убил, увидите, что скажут о нем.
Оба слушателя захохотали при этой оригинальной выходке старого охотника.
- Согласен с тобой, старина, - сказал генерал, все еще не переставая смеяться, - а теперь возьми-ка этот-портфель и снеси его ко мне.
- Я нарочно взошел наверх, генерал. В самом деле эти картины так хороши? Вот смех! А я все думал, что они годны только на подтопку.
- Не удивляюсь. Ну, ты готов?
- Сию минуту.
- Пойдем, - сказал Монкальм.
Они вышли из дома и через несколько минут были в квартире главнокомандующего. Старый охотник поклонился и направился к двери.
- Постой, - сказал генерал, - вот тебе. - И он положил в руку старика десяток золотых.
- Гм! - сказал охотник. - Но мне было бы лучше, если бы вы мне пожали руку.
- Ты прав, таких людей, как ты, нельзя благодарить деньгами. Ну, я пожму тебе руку, а золото оставь себе.
- Благодарю вас, генерал, - отвечал старик, тронутый. - Если вам понадобится человек, который был бы готов за вас в огонь и в воду, вспомните обо мне!
Он вышел счастливый: выиграв главный выигрыш в лотерее, он не мог бы быть довольнее, чем теперь.
- Ивон, - сказал генерал слуге, - меня нет дома ни для кого, кроме г-на Леви; г-н Лебо будет обедать у меня; поставь прибор для него.
- Слушаю.
- И еще заметь себе: я принимаю всех бродяг, охотников, праздоношатающихся, когда бы они ни приходили, днем или ночью, сплю ли я, занят ли с кем, все равно - я всегда готов видеться с ними. Так слышишь же?
- Ваше сиятельство уже раз приказывали мне это, и я не забуду; ваше сиятельство изволите знать, как я стараюсь угодить вам.
- Я знаю, что ты верно служишь мне много лет, и вполне доверяю; но забыть может всякий, при теперешних обстоятельствах рассеянность или ошибка могут иметь важные последствия.
- Вашему сиятельству не придется сердиться на меня.
- Надеюсь. Теперь ступай. Слуга поклонился и вышел.
- Мне необходимо было отдать это приказание, - сказал генерал, оставшись наедине с Шарлем Лебо. - Главнокомандующий все должен видеть сам, особенно когда он такой новичок в стране, как я, и когда ему надо столько узнать.
- Я вполне разделяю ваше мнение, особенно в таком случае, когда не на кого положиться.
- Прибавьте еще: когда все окружающие относятся враждебно; но к черту все это, не стоит горевать! - прибавил он, смеясь. - Я вам скажу теперь, почему я так настаивал, чтобы вы остались при мне.
- Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.
- Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно…
В эту минуту дверь отворилась, и камердинер доложил:
- Шевалье Леви.
Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.
- Вы отобедаете со мной, не правда ли? - спросил он.
- Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.
- Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.
- Да, как нельзя больше.
- Ивон, подавай кушать.
- Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати…
- Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, - отвечал Ивон, кланяясь.
Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.
Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.
Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.
Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 - в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: "Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен".
Потомство оценило эту заслуженную похвалу.
В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.
Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.
Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.
Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.
Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках: он был одарен необыкновенной памятью и сохранил любовь к наукам и в военном звании.
Тринадцати лет Монкальм вступил в полк Эно, в котором отец его был подполковником. Его военная карьера
была блестящей; он получил несколько ран и при отъезде в Канаду был произведен в генералы. В 1758 году, получив этот чин, он вскоре стал кавалером ордена св. Людовика.
По прошествии нескольких минут, прежде чем разговор завязался окончательно, гости начали обмениваться незначащими фразами; шевалье Леви познакомился с Шарлем Лебо вскоре после своего приезда в Новую Францию; он искренне уважал молодого человека и поэтому не остерегался его; генерал Леви находил вполне естественным присутствие молодого охотника за столом главнокомандующего; он знал привычку Монкальма приглашать к обеду искателей приключений, которых он уважал; таким образом эти люди переставали стесняться, в большинстве случаев ему удавалось заставить их разговориться, и он получал от них сведения, которых они не сообщили бы ему при более натянутой обстановке. На этот раз цель главнокомандующего была совершенно иная.
- Мне говорили, генерал, - сказал Леви, протягивая свой стакан Ивону, - что г-н Водрейль, наш губернатор, долго пробыл у вас сегодня.
- Вас не обманули, он пробыл у меня больше двух часов.
- Что вы думаете об этом визите?
Монкальм тонко улыбнулся и отвечал, барабаня вилкой марш на своей тарелке:
- То же самое, что и вы.
- Это весьма вероятно, - сказал бригадир, улыбаясь, - но я был бы весьма рад, если бы вы высказались с вашей обычной прямотою и откровенно признались, какое впечатление вы вынесли из этого продолжительного разговора.
- Вы наступаете на меня, дело щекотливое.
- Что же такое? Вы знаете, что разговор наш останется между нами, я и г-н Лебо люди надежные.
- Конечно; поэтому я и не стараюсь обмануть вас. Дорель был прав: маркиз ведет двойную игру; Дорель его хорошо знает; Водрейлю хотелось бы, чтоб и волки были сыты, и овцы целы; он до смерти боится Биго и его товарищей, которыми он окружен; он на все мои просьбы отвечал решительностью, почти оскорбительной для меня; в этом я вижу дело рук Биго.
- А! Следовательно, я был прав!
- Совершенно правы во всем.
- Не случись чуда, эти негодяи будут причиной потери колонии.