Газзали решительно восстал против этого еретического положения философии Ибн Сины. "Ибн Сина лишил бога его божественного всемогущества, - сказал он, - его божественного свободного творчества. Причина действительна и достоверна лишь тогда, когда она исходит от ВОЛИ бога, а не от необходимости". - Бурханиддин встал, зажег хлопок и поднял его, горящий, высоко над головой. - Вот "хлопок горит… Не от огня, - говорит Газзали, - а по воле бога, потому что причинно-следственная связь, о которой так упорно говорит Ибн Сина, не обязательно-логическая необходимость", есть еще и "участие сверхъестественных сил"! В природе от кого исходит логика? Не Случай ли там царь? "Так что коли бог пожелает, то и не будет горения, даже если человека бросят в огненный столб".
Али содрогнулся и повторил про себя эти слова. Ему показалось, что Бурханиддин, говоря их, как-то особенно посмотрел ему глаза.
Да, действительно, Ибн Сина уничтожил всемогущество бога, оставив ему только роль первопричины мира и первотолчка. До полного уничтожения бога - в философском плане - оставался один шаг. Но чтобы сделать этот шаг, Ибн Сина должен был ввести в философию учение о самодвижении материн, в результате чего она перестала бы нуждаться в первотолчке: и учение о вечности причинно-следственной связи. В рамках своего века Ибн Сина не мог к этому прийти: недостаточны были естественнонаучные знания его эпохи.
Кроме доказательства вечности мира через тезис о совечности бога в материи, что привел на суде Бурханиддин, у Ибн Сины есть и другое доказательство мысли о вечности материи:
"ВСЯКОЙ ВОЗНИКАЮЩЕЙ ВЕЩИ ПРЕДШЕСТВУЕТ МАТЕРИЯ".
Эти слова - знамя Ибн Сины, красота его философии. Бурханиддин объяснил их так:
- Вот лепешка. Это - вещь. Для того чтобы испечь ее, нужно иметь муку. Для того чтобы иметь муку, надо иметь землю, солнце, воду и воздух, то есть мир, "Невозможное никогда не возникает, - говорит Ибн Сина.
А то, возникновение чего возможно (лепешка), непременно обладает возможностью бытия до своего возникновения". То есть, раз есть мука, значит, есть и лепешка, ибо в любой момент ее можно испечь. Лепешка - это вещь, мука - потенциальное бытие, огонь, земля, воздух и вода - материя, вечная возможность существования вещи. А если материя не вечна, значит, у этой материи должна быть какая-то предматерия, а у той предматерии еще одна предматерия, и так до бесконечности. Значит, никогда мы не вырастим колос и никогда не испечем хлеб. Вот и остается предположить только одно - материя вечна. То есть не сотворена богом.
Ибн Сина прямо-таки болел вопросом вечности материи и мира, - продолжает Бурханиддин. - Если говорить честно, философски глубоко обосновал его, причем в окружении торжествующей везде религии, вот ведь какую изворотливость проявил! - продержался на этом весь свой век и передал еще будущим поколениям как самую большую драгоценность. "Но бог - всемогущ, - возразил все же после смерти Ибн Сины Газзали. - Бог может творить и невозможное". То есть и без земли, без колоса сотворить хлеб. У христиан а Евангелии рассказывается, как пятью хлебами Христос накормил целый народ. Все насытились, и еще оставалось (только хлеба, что набрали 12 коробов. - Ибн Сина же, этот узкий человек, говорите "Над невозможным нет власти", И даже у бога "нет никакой власти творить невозможное". Поистине, не порождала еще земля большего безбожника!
Али с грустью думал, что если бы раньше кто-нибудь расе казал ему все это об Ибн Сине, он никогда бы Не осквернил той ночи его стихами, "Как только жил Ибн Сина на свете?! - удивлялся он в душе. - Как смотрел на траву, в лица детей, разламывал руками хлеб, если так страшно изводил себя и других неблагодарными мыслями о боге!? Если не создал бог мира, а мир создал себя сам, то как же мы тогда одиноки! Как же тогда страшно жить… Но если бог пятью хлебами может накормить народ… - Али похолодел. Но мозг, ничего не боящийся, закончил бесстрашно: - то почему же он, - всемилосердный! - не накормил три весны назад бухарцев своими хлебами, когда они начали от голода есть друг друга?!"
Али съежился и осторожно посмотрел на небо. Невинно изливалась с неба синь. Огромное поле синей надежды, синей доброты… И его пахал маленький, сотканный из света конь-солнце. И опять Али увидел несправедливость: "Как может такая красота стоять над миром, если в нем столько слез и дерьма?"
Русские офицеры о чем-то тихо заспорили. АЛИ удивился: неужели Ибн Сина и на их небо бросил свой свет?! Али думал, что Ибн Сина - это чисто бухарское горе… "Значит, и в России, и в Турции, и в Афганистане, и в Индии - все эти солдаты и офицеры, присутствующие сейчас на суде, расскажут обо мне, темном бухарском крестьянине, которой сидел рядом с Бурханиддином, а потом сбежал, расскажут, как тупо смотрел на всех, мечтая вырваться к себе в село подальше от этих умных, ненужных мне философских споров, разговоров, поближе к полю, к крестьянской миске, к ночным вздохам, на которые так отрадно отвечает тоже вздохами стоящий за перегородкой натруженный вол". И сердце Али защемило. Как бы плохо он ни жил, но он знал: он живет в Бухаре, в Благородной Бухаре. Когда бухарец совершал хадж в Мекку, ему говорили: "Зачем ты пришел сюда? Кто живет в Бухаре, может не ходить и хадж, Бухара священна". "Как же теперь смеются в душе русские и афганцы! Один бухарец - Ибн Сина попрал бога, другой же - я, попрал честь Бухары. Вместо того, чтобы принять ни себя судьбу Ибн Сины, покаяться за него, своей смертью искупить его вину, от чего бы снова засняла честь Бухары, я сбежал, как трус. Чем отличаюсь я от той соломенной куклы в чалме? Поступи я иначе, подучила бы моя жизнь смысл".
На глаза Али выступили слезы…
- Второй вопрос, - говорит Бурханиддин-махдум, оглядывая народ. - Какие у бога и мира взаимоотношении? В Коране сказано ясно: отношения творца и творения. Ибн Сина же говорят: бог - это абсолютное единство, точка, а у точки нет сторон - значит, бог может сотворить только что-то одно. "От единого не может быть ничего, кроме единого…" Этим единым оказывается… всеобщей разум. Первый разум. И опять создается он по необходимости, потому что бог хочет быть познанным.
Этот Всеобщий разум уже не точка. У него три стороны. Одна обращена к богу и познает его, ибо Всеобщий разум - это знание бога о самом себе. Вторая сторона порождает 2-й разум и его сферу. Третья сторона порождает душу сферы, то есть ее творческую суть.
2-й разум порождает 3-й разум, 3-й разум - 4-й в так далее до 10-го разума. Соответственно у каждого разума своя сфера и своя душа. И так все постепенно спускается, истекает, нисходит до сферы Луны. Вот тут-то и начинается наш земной мир - мир простых четырех сущих первоначал: огня, земли, воды и воздуха. Вот это в есть знаменитая теория эманации. Материя, совершенствуя соединения простых четырех первоначал, постепенно создает мир камней, потом мир растений, мир животных и, наконец, мир человека.
Что же получается? Власть бога распространяется только на то, что он сам лично породил, то есть На Всеобщий разум! И все. Дальше бог бессилен - в смысле управления и влияния на развитие. Значит, нет божественного предопределения! Вот для какого кощунственного изречения открылись уста Ибн Сины! Мы то знаем: и волос с головы человека не упадет, чтобы бог не узнал об этом. Все предопределено!
Теория эманации, истечения мира от бога, от нематериальных субстанций и материальным, постепенное утяжеление материи - есть ни что иное, как предугадывание эволюционного характера становления мира. Это удар по любой религии. Мир не создается богом, - утверждал Ибн Сина, - а саморазвивается по своим, не зависящим от бога законам. Теория эманации и была взята основателями арабоязычной философии Кинди и Фараби у неоплатоников, из этих самых "Эннеад" Плотина, которые они сознательно приписали Аристотелю. Через эманацию, через ее религиозную терминологию, и можно было замаскированно изложить учение о вечности мира в окружении властвующего духовенства.
Слушая рассказ Бурханиддина об истечении бога в мир, Али вспомнил шум весеннего дождя, изливающегося на распаханную землю, тепло солнца, прогревающего корни и корешки, как бы глубоко они ни запрятались в борозды. Он всегда ощущал себя в такие минуты зерном, лежащим в пашне. Телом своим чувствовал, как пришедшая с неба влага обволакивает его, соединяет с теплом рыхлых комьев, с солнечным воздухом, проникающим в темную глубину, шорохом проснувшихся муравьев… Али слышал этот шорох, как слышал жаркими ночами, мечтая под звездами о молодой жене, дрожание и гул далеких звезд. Различал у каждой звезды свой Звук. О, эти прекрасные теплые влажные весенние ночи, в которые он прорастал вместе с зерном, чувствуя, как собирает росток силы в одну точку, пробивает головой ком Земли, заслоняющий от него солнце! Али тоже собирал свои силы в эти минуты и отдавал их зерну, умирающему под землей во имя своего рождения. И когда пригретые солнцем ростки начинали выстреливать в мир по всему полю, Али падал без сил…
"Это, что ли, эманация? Если б я был грамотным, учился, я бы тоже, наверное, только так, через истечение, "эманацию", как говорит Бурханиддин, рассказал бы людям о мире, потому что бог - это солнце, которое пронизывает все. Конечно, может быть, я что-нибудь не так понял. Первый разум… Второй разум… Это, наверное, как у эмира: первый министр, второй министр… Ведь если эмиру надо, чтобы я, темный крестьянин, что-нибудь сделал ему, ну, коня подковал, - он не скажет мне об этом сам, а скажет своему первому министру, тот - и правителю области, правитель области - правителю нашей деревни, правитель деревни и то ко мне не пойдет!"
А по целой лестнице чиновников спустит приказ, пока посыльный Саид не придет и не скажет: "Эмир просит тебя подковать коня". Так и у Ибн Сины.