- Осталось недолго, - бодро заявляет одна из повитух. - Вот, - она подает мне деревянную палочку со следами зубов. - Прикусите ее, - говорит она. - Видите эти отметки? Многие добрые женщины кусали ее, чтобы спасти свой язык. Вы будете прикусывать ее, когда станет больно, а потом хорошенько потянете вот за это.
Они привязывают веревку к нижним перекладинам моей большой кровати, и когда я упираюсь ногами в спинку, я могу тянуть веревку, словно вожжи.
- Вы будете тянуть на себя, а мы в другую сторону. Вы прикусите палочку, когда придет сильная боль, а мы будем кричать вместе с вами.
- Можете дать ей что-нибудь для облегчения боли? - требует Изабель.
Молодая женщина открывает глиняную бутылочку.
- Вы можете выпить капельку вот этого, - предлагает она, выливая жидкость в мой серебряный кубок. - Нам всем не помешает глотнуть по чуть-чуть.
Напиток обжигает горло и наполняет глаза слезами, но заставляет почувствовать себя смелее и сильней. Я вижу, как Иззи кашляет после глотка и улыбается мне. Она наклоняется вперед, чтобы прошептать на ухо:
- Это просто две жадные пьяные старухи. Бог знает, где Ричард откопал их.
- Они лучшие в Англии, - отвечаю я. - Помоги, Боже, тем, кто рожает с худшими.
Она смеется, я вторю ей, но мой смех пронзает живот острой болью, и я издаю громкий крик. Обе женщины сразу преображаются, они деловито встают у меня в ногах, вкладывают веревочную петлю мне в руки и приказывают горничной принести кувшин горячей воды. Потом долгое время я настолько поглощена болью, что не помню ничего, кроме бликов огня на стенке кувшина, жары в комнате и прохладной руки Изабель, обтирающей мое лицо. Я борюсь с болью в моем теле, и от этой боли у меня перехватывает дыхание. Я думаю о моей матери, которая должна быть здесь, но находится так далеко, о своем отце, который воевал всю жизнь и познал последний ужас поражения и смерти. Как ни странно, я думаю о Миднайте, подбрасывающем свою большую голову, когда меч входит ему в сердце. При мысли о моем отце, поклявшемся не отступить с поля при Барнете, чтобы я могла стать королевой Англии, я сильно тужусь, и потом слышу плач и быстрые слова:
- Осторожно, теперь осторожно. - я вижу лицо Изабель, залитое слезами и слышу, как она говорит мне: - Энни! Энни! У тебя мальчик.
Теперь я осознаю, что совершила ту единственную вещь, о которой мечтал мой отец, которую желал Ричард: я подарила внука отцу и наследника моему мужу, Бог благословил меня мальчиком.
Но он не очень сильный. Акушерки бодро заявляют, что многие хрупкие дети вырастают в смелых мужчин, а кормилица уверяет, что от ее молока он в считаные дни станет толстым и красивым, но все шесть недель моего заключения после его рождения до самого моего воцерковления, мое сердце трепещет, когда я слышу, как он тоненьким голосом плачет в ночи, когда я смотрю на его ладошки, напоминающие бледные листья.
* * *
После моего воцерковления и крещения ребенка Изабель возвращается к Джорджу в Лондон. Мы называем сына Эдуардом в честь короля, и Ричард говорит, что у нашего мальчика большое будущее. Крещение проходит тихо и скромно, король с королевой не могут приехать, и хотя никто ничего не говорит, не похоже, чтобы ребенок выглядел здоровым и крепким, вряд ли он заслуживает роскошного крестильного наряда и трехдневного праздника в замке с ужином для всех вассалов.
- Он будет сильным, - успокаивающе шепчет мне Изабель, выходя на конный двор. Она не хочет уезжать, но ее живот растет. - Мне кажется, сегодня утром он выглядел значительно лучше.
Это неправда, но ни одна из нас не хочет этого признать.
- И по крайней мере, теперь ты знаешь, что можешь родить живого ребенка, - продолжает она.
Мысль о маленьком мальчике, который ни разу не вскрикнув, умер посреди моря, преследует нас до сих пор.
- Ты тоже можешь родить живого ребенка, - уверенно говорю я. - Уж этого-то точно. И я приеду к тебе. На этот раз все будет хорошо. У Эдуарда появится маленький кузен, и с Божьего позволения они оба будут здоровы.
Она смотрит на меня, и в ее глазах горит тревожный огонек.
- У мальчиков из Дома Йорков крепкое здоровье, но я никогда не забуду, что наша мать смогла зачать только тебя и меня. Я уже родила одного ребенка и потеряла его.
- Теперь ты будешь храброй, - я приказываю ей, словно старшая сестра. - Ты соберешь всю свою смелость, и с тобой все будет хорошо, как и со мной. Я обязательно приеду к тебе.
Она кивает.
- Благослови тебя Бог, сестра. Благослови и храни тебя Бог.
- Благослови тебя Бог, Иззи.
* * *
После отъезда Иззи я решаю уведомить мою мать, что ее первый внук родился мальчиком, как мы все и мечтали. Я пишу ей короткую записку, чтобы сообщить, что я родила сына и что он жив и здоров; потом я жду ответа. Она отвечает мне взрывом ярости. Для нее мой ребенок, мой дорогой мальчик незаконный отпрыск; она называет его ублюдком Ричарда, потому что не дала мне разрешения на свадьбу. Замок, где он родился, принадлежит не ему, а ей, поэтому она называет его узурпатором, как и его отца с матерью. Я должна оставить ребенка мужу и присоединиться к ней в Болье. Или же я должна ехать в Лондон и ходатайствовать перед королем об ее освобождении. Или я должна потребовать ее освобождения у моего мужа. Джордж с Ричардом должны вернуть ее состояние и признать себя ворами. Если я не выполню ее приказа, я буду нести на себе холод проклятия матери, она отречется от меня и никогда больше не напишет снова.
Медленно, медленно я рву письмо на части, а затем иду в большой зал, где всегда горит огонь, кидаю бумагу на дрова и смотрю, как она превращается в пепел. Ричард подходит ко мне, смотрит в мое печальное лицо, а потом на язычки пламени в камине.
- Что это было?
- Ничего, - с сожалением говорю я. - Уже ничего.
Глава 4
Замок Миддлхэм, Йоркшир, июнь 1473
Больше всего я люблю ранний вечер перед ужином, когда мы с Ричардом идем по стене вокруг нашего большого замка; эта долгая неспешная прогулка начинается и заканчивается в башне, где устроены покои моего маленького любимого Эдуарда. Мы медленно идем сначала на север, потом запад, юг и восток, глядя на раскинувшийся перед нами мир. Справа от нас под стеной лежит глубокий ров. Посмотрев вниз, я замечаю, как из воды тянут сеть, наполненную блестящей извивающейся рыбой. Я подталкиваю Ричарда локтем в бок:
- На ужин получишь карпа.
Сразу за рвом теснятся каменные, крытые сланцем домики городка Миддлхэм, окруженного богатыми пастбищами, раскинувшимися до самых болот. Я вижу доярок с коромыслами и ведрами на широких плечах; они со своими трехногими стульчиками выходят доить коров прямо в поле, и коровы поднимают морды из травы, когда слышат ласковое "Ах ты, красавица моя!" и медленно идут к хозяйкам. Подножия дальних холмов заросли темно-зеленым папоротником, а на их вершинах клубятся аметистовые облака цветущего вереска. Этот дом всегда принадлежал моей семье, и пусть так будет и впредь. Большинство мальчиков в домах городка носят имя Ричарда в честь моего отца и деда. Большинство девочек названы Анной и Изабель, в честь нас с сестрой. Почти каждый житель принес присягу на верность мне и моему мужу - новому Ричарду. Когда мы сворачиваем за угол стены, и город исчезает из поля зрения, я вижу белую, как снег, сипуху, бесшумно и плавно скользящую вдоль густой изгороди, словно увядший лист. Солнце опускается на подушку розовых и золотых облаков, моя рука покоится на локте Ричарда, и я склоняю голову ему на плечо.
- Ты счастлив? - спрашиваю я.
Он улыбается в ответ на вопрос, как будто никогда не задумывался о счастье.
- Мне хорошо здесь.
- Хочешь сказать, подальше от двора?
Я надеюсь, он скажет что-нибудь о любви ко мне, о том, что ему хорошо здесь со своей женой и ребенком в нашем самом красивом доме. Мы до сих пор чувствуем себя молодоженами, мы еще молоды, и у меня не исчезает ощущение, что мы играем в землевладельца и его леди, словно я еще недостаточно взрослая, чтобы занять место моей матери. Для Ричарда все иначе. Его жизнь полна трудов; на его плечах лежит ответственность за управление севером Англии. Я с детства мечтала стать его женой и жить здесь своей семьей; часто я не могу поверить, что моя мечта сбылась.
Но Ричард отвечает просто:
- В наши времена жизнь при дворе превратилась в схватку, как на рыцарском турнире. Риверсы наступают, а Джордж с другими лордами пытаются сдержать их напор. Идет постоянная молчаливая борьба. Ни один лоскут земли, ни одна монета в кармане не могут оставаться в безопасности. Всегда найдется какой-нибудь родственник королевы, который захочет заполучить их.
- А король…
- Эдуард всегда соглашается с каждым, кто обращается к нему. Он улыбается и никому ничего не обещает. Он проводит все дни на охоте и в танцах, играет в азартные игры, а по ночам бегает по улицам Лондона за шлюхами вместе с Уильямом Гастингсом и своими пасынками - я уверен, что они стали его верными спутниками только чтобы услужить своей матери. Они следуют за своим отчимом повсюду, водят его во всякие похабные дома и бани, а потом докладывают обо всем королеве. У него не осталось друзей, только шпионы и подхалимы.
- Это нехорошо, - я сурово осуждаю безнравственную молодежь.