- Край, значит, будет без управителя?
- Почему же без управителя, дорогая? - Намаз замолчал, не зная, что отвечать. Потом опять взял руку жены, погладил ее. - Если согласится, назначим хакимом Эшбури.
- Почему именно Эшбури? - заинтересовалась Насиба.
- Эшбури - честный парень. На всех смотрит одинаково добро. Очень жалостливый, отзывчивый. Но умеет быть и твердым, когда нужно. Только такие люди и могут быть управителями, понятно?
- Ну а Кабулу-ака какую должность дадите?
- Я бы для него в Дахбеде чайхану открыл: очень хлебосольный малый. Услужить кому-нибудь - одно удовольствие для него. Представь себе его в белом яктаке с наброшенным на плечо белым полотенцем, весело снующим среди посетителей… По-другому он и сам себя, наверное, не представляет.
- Шернияз-ака?
- Ему вполне достаточно дутара и дойры - весь мир заполнит песнями. Такого певца, который пел бы с таким чувством, наверное, земля еще не видывала.
- Всем сестрам - по серьгам. Одного Назарматвея-ака оставили без должности, - улыбнулась Насиба.
- Хватит, дорогая, смеяться надо мной. Лучше позволь положить голову тебе на колени. Очень спать хочется, ты не против? Спасибо, дорогая… Главное для нас теперь - сохранить джигитов до осени. Ты же знаешь, огненное кольцо вокруг нас делается все у́же и у́же. Вот я и думаю днями и ночами, как сохранить наш отряд. Он - маяк для людей. Я уверен, люди потекут к нам рекою: до каких пор они будут терпеть и молчать?! Положим, у одного сломили гордость, у второго, третьего, сумели превратить их в бесчувственные камни, но не могли же сломить, растоптать весь народ?!
- Все это мне трудно понять, Намаз-ака.
На пороге появился Эшбури: он нагнулся, чтобы не задеть головой притолоку, и, еще не войдя в помещение, оказался лицом к лицу с привставшим Намазом.
- Можно войти?
- Вы уже вошли наполовину, как теперь сказать: нельзя? - улыбнулся Намаз. - Заходите, прошу.
- Я вам не помешал? - спросил Эшбури виновато.
- Нет, ничего, - успокоил друга Намаз. - Я сам хотел вызвать вас. За водой отправили человека?
- Двоих отправил с шестью бурдюками.
- Кто стоит на карауле?
- Хатам и Аваз-кривой.
- Я тысячу раз просил вас не называть Аваза Кривым.
- Но и он зовет меня Столбом.
- Тогда ладно, значит, вы квиты.
- Намазбай, я зашел к вам посоветоваться. Сегодня четверг, как вы знаете, день поминовения усопших. Вон уже сколько времени там и сям мы оставляем могилы своих друзей, погибших за святое дело. Стоило бы помянуть их… Если вы согласны, я дал бы указание приготовиться.
- Надо с Абдукадырхаджой-ака поговорить…
- Он и просил меня пойти к вам. Мулла Булак, Рахим Кары, Мулла Ачилди и сам Абдукадырхаджа-ака вчетвером будут молиться.
- Я согласен. Велите зарезать двух барашков.
- Спасибо, Намазбай.
- Отправьте в ближайший кишлак хурджин серебра, пусть раздадут бедным, вдовам и сиротам, чтоб они поминали в своих молитвах добрым словом шахидов.
- Вот это здорово! - воскликнул довольный Эшбури и стал было пятиться к двери, но столкнулся с входящим Авазом.
- Вот Столб несчастный, куда ни пойду, всюду дорогу перегораживает! - засмеялся Аваз.
- Конечно, наткнешься, раз уж ты Кривой: куда идешь - не видишь, - тут же парировал Эшбури.
- Я слушаю, Аваз, - сказал Намаз.
- Кенджа Кара прибыл из Каттакургана, пропустить?
- Немедленно!
Немного спустя в дверь просунулось лоснящееся от пота черное лицо Кенджи Кара. Он с таким проворством кинулся под ноги Намаза, что Насиба испуганно вздрогнула, в первую секунду решив, что что-то тяжелое и черное упало с потолка.
- Бек-ака! - простонал Кенджа Кара, размазывая по лицу слезы.
- Что стряслось?
- Не казните - помилуйте!..
- Да говори же, в чем дело!
- Всю дорогу летел, плакал… извелся весь, что несу вам недобрую весть. Боюсь, заговорю - язык мой несчастный отвалится.
- Говори же, иначе я сам вырву твой язык! - взревел Намаз, выходя из себя.
То ли Кенджа Кара и вправду испугался, что Намаз приведет свою угрозу в исполнение, то ли решил, что поиграл достаточно, но у него слезы вмиг иссякли, голос стал сухим, деловым.
- Очень недобрые вести, бек-ака. Вот, читайте сами.
Кенджа Кара вытащил из-за пазухи сложенную треугольником бумагу, вручил Намазу и, отступя назад несколько шагов, застыл в полупоклоне. Намаз поспешно развернул письмо, принялся читать.
"Пусть станет известно защитнику униженных, неимущих, сирот и бедствующих вдов богатырю Намазбеку, что пишет сии недостойные строки настоятель джаркишлакской мечети мулла Садаф. Всевышний создатель надоумил раба своего поставить вас в известность о горе, постигшем жителей Джаркишлака. Ангелы дали его руке твердость, а глазам - свет во исполнение божьего промысла.
Да будет вам известно, что управитель волости Мирза Хамид совершил разбойный набег на кишлак и выкрал единственную в своей несравненной красоте сестру вашей жены.
В пору полуденного намаза, когда все благочестивые мусульмане селения находились в мечети, у ворот дома Джавланкула - ниспошли ему аллах терпения и мужества - спешились пятеро всадников и вошли во двор. Один из них, объявив себя волостным управителем Мирзой Хамидом, спросил, где отец. Получив у детей ответ, что он ушел в мечеть, пришелец со своими спутниками ворвался в дом и, связавши руки и ноги больной вашей теще - ниспошли ей аллах быстрейшего исцеления, - а также младшим девочкам, увез Одинабиби, завернув в чекмень.
Обесчещенный Джавланкул, едва выйдя из мечети и прознав о страшном злодеянии, в сопровождении нескольких правоверных отправился в канцелярию управителя, где последний клялся-божился, что преступление сие совершено не его руками.
Исполняется уже неделя, как о судьбе невинной девушки нет никаких сведений. Все мы в молитвах о том, чтобы негодяи, укравшие чужую дочь, горели в адском пламени, аминь. Молимся, чтоб в доме обесчещенного Джавланкула наступили наконец добрые, счастливые времена, аминь. Молимся, чтобы защитник несчастных и обездоленных Намазбай был вечно живой и здоровый, аблоху акбар, аминь.
Приложивший палец - мулла Садаф".
Прочитав письмо, Намаз опять сложил его треугольником, опустил в карман и не спеша поднялся.
- Ты когда был в кишлаке? - спросил Кенджу Кара, все еще стоявшего, сложив перед собой руки и согнувшись в полупоклоне.
- Вчера вечером.
- О вести, которую ты принес, пока никто не должен знать, понял?
- Понял.
- А теперь иди отдыхай.
Насиба забеспокоилась, словно сердце учуяло недоброе. Может, с мамой плохо, ведь она в последнее время болела. Почему молчит Намаз-ака, о чем он сейчас думает? Спросить? Нет, в такой миг его лучше не трогать, отругает…
Но все ж не вытерпела, спросила мягко:
- Все ли в порядке?
Намаз заставил себя улыбнуться.
- Ничего особенного, дорогая.
- Я о маме беспокоюсь…
- Бог даст… все будет хорошо.
"Почему они сразу не сообщили? - думал Намаз. - И почему в это дело встрял мулла Садаф, когда письмо могла написать сама Бибикыз-хала? Может, горе подкосило ее последние силы? Как мог Мирза Хамид пойти на такую низость, хотя, возможно, его мог подговорить Байбува… Постой, но ведь известно, что Хамдамбай не одобряет сластолюбцев… Может быть, подстроили все, чтобы заманить меня в ловушку. Точно, так оно и есть. Решили, что услышу весть и сразу рванусь в Джаркишлак, а там и засада давным-давно готова. Нет, просчитались, миленькие… Бедная Одинабиби, несчастная девочка… Неужто из-за меня, Намаза, зятя вашего, они погубят тебя во цвете лет? Нет, я не могу допустить этого! Проклятые, ведь из-за вас я покинул Дахбед, четыре месяца уже никого из вас не беспокоил. Думал, ладно, погрызлись - хватит, вы успокоитесь, и я вас больше не трону, а сам шастал по степям как бешеный волк, как бездомная собака. В чем виновата безвинная девушка, хворые тесть и теща мои? Как они теперь будут жить среди людей, смотреть им в глаза?!"
ГЛАВА ПЯТАЯ. КТО УКРАЛ ОДИНАБИБИ?
Были минуты, когда Намаз хотел сказать жене, Кабулу и Назарматвею об участи, постигшей Одинабиби, спросить совета, но потом решил не делать этого. Нет, лучше, что Насиба об этом пока не знает. Будут слезы, чего доброго, еще захочет поехать в Джаркишлак, быть рядом с несчастными родителями. А там - и гадать не нужно! - на каждом шагу выставлены засады…
- Кабул-ака, - тихо позвал Намаз друга, - вы отправитесь сейчас с Насибой в кишлак Арабхану. Насибу я, брат, никому, кроме вас, не доверяю. Ведь вы ей вместо отца, разве не так? Знаете, у кого там остановиться?
- Знаю. Однако, Намаз, чует мое сердце, гложет тебя какая-то тревога. Не хочешь поделиться со мной…
- Пока не могу, Кабул-ака. Простите. Берегите Насибу.
- Сберечь-то я ее сберегу, да сам-то ты будь осторожен, Намаз. Нельзя в наше время доверяться каждому, когда твой же левый глаз готов обмануть правый, своя же нога ставит тебе подножку. Да, еще. У нас набрался целый хурджин жалоб и прошений. Хорошо бы тебе ознакомиться с ними.
- Отложим это пока, - вздохнул Намаз, потом повернулся к Насибе. - Прости, дорогая, что я опять оставляю тебя одну. У меня нет другого выхода. Так, давайте теперь прощаться. Значит, Кабул-ака, вы ждете моих приказаний в Арабхане.
- Я хотел у тебя еще спросить… - проговорил Кабул нерешительно.
- Я слушаю, - насторожился Намаз.