Посидев еще какое-то время, прижавшись щекой к широкой и могучей груди мужа, Насиба тихо потянула Намаза за руку. Взяв два револьвера, лежавших на войлочном ковре, они узкой, едва заметной тропкой проследовали на другую, такую же белесую от выступившей соли полянку: с того дня, как Насиба появилась в отряде, Намаз при каждой возможности обучал ее стрельбе из винтовки и револьвера. Имея острое зрение, Насиба быстро научилась довольно метко стрелять. Она уже могла попадать в цель даже на полном скаку.
Намаз подкинул вверх туго завязанный тряпичный мяч, изрешеченный пулями, и скомандовал:
- Пли!
Насиба выпустила подряд три пули, пока мяч опускался на землю, но ни разу не попала.
- Уж очень вы неожиданно подкинули. Я опешила, - проговорила она смущенно.
- Для нас не должно быть неожиданностей, - ответил Намаз с деланным недовольством, хотя был доволен быстротой, с какой она приняла боевую стойку и открыла огонь. А что не попала в цель - не беда. - Никогда не теряйся, ни при каких обстоятельствах. Пропустишь миг - изрешетят. Главное - надо быть хладнокровным, быстрым и четким в движениях. Ты не думай, мне тоже это удалось не сразу. И я волновался, терялся не раз… Если живой остался, то лишь благодаря тому, что враги мои тоже плошали… Да еще зачастую оказывались трусами. Так, приготовились, огонь! Вот теперь молодец, попала…
До позднего вечера из-за камышовых зарослей доносились частые выстрелы и счастливый беззаботный смех молодого мужа и его молодой жены…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПАРЕНЬ, СБИТЫЙ С ПУТИ ШАЙТАНОМ
С наступлением темноты стали появляться десятники, которые, поздоровавшись, присаживались ужинать. После еды, оставив друзей за дастарханом, Намаз направился в небольшой, наспех поставленный шалаш. По заведенному порядку он принимал десятников по одному, планы и действия каждой десятки держались в строгой тайне от других.
- Пригласи Кабула, - приказал Намаз часовому.
Немного спустя в шалаш вошел среднего роста, с узкой талией, быстрый в движениях человек лет тридцати.
- Как ваша рана, Намазбай, заживает? - поинтересовался Кабул, присаживаясь на расстеленную на земле камышовую циновку.
- Понемногу, - нехотя ответил Намаз, который не любил говорить о своем здоровье. - Лучше, Кабул-ака, расскажите, в каких краях были, что делали.
- Рыскали вокруг Пайшанбы и Джумабазара, как сами вы и велели.
- Выкладывайте, какие новости, Кабул-ака.
- Тринадцать парней из Джумабазара готовы примкнуть к нам, если дадим оружие и коней.
- Оружие… коней… - повторил Намаз, вздохнув. - Ясное дело, не воевать же вилами… Дадим, конечно.
- Еще одно. В воскресенье нанял глашатая и сделал объявление от вашего имени.
- Объявление?
- Да, объявление, - подтвердил довольный Кабул. - Я велел ему огласить вот что: "Плюйте, люди добрые, в лица сановников и управителей, гордо поднимите головы перед богатеями и торгашами, не кланяйтесь им, - за вами стоит сила Намазовых джигитов!" Потом велел разбросать на базаре хурджин серебра, отнятый у Туры-бакалейщика. Когда уходили, произошла перестрелка с нукерами тысячника.
- Перестрелка?
- Да, крепко сцепились. У нас погибли парни по имени Равшан и Заман. Да вы их знали.
- Семья, дети у бедняг, - вздохнул Намаз.
- После похорон семье каждого из них послали по пригоршне золота.
- Правильно сделали. Скажите, Кабул-ака, кроме тех тринадцати парней, никто не изъявлял желание присоединиться к нам?
- Увы, нет, - с сожалением покачал головой десятник.
- Чем это объясняется, по-вашему? Потери у нас есть и в других десятках. Пополнение необходимо.
- Боюсь, сейчас к нам мало кто пойдет. Все мужчины на поле, заняты севом. А дехканина, сами знаете, в такое время от земли на цепях не оттащишь.
- Вы правы. Ну а осенью?
- Осенью, думаю, пойдут.
- Спасибо. Можете идти, отдыхайте.
Вошли Эсергеп с Шерниязом. Обросшие, в грязных одеждах, усталые. Хоть Намаз уже виделся с ними, опять обнял каждого, дружески похлопал по плечам. Он искренне был рад видеть их живыми-здоровыми. Они только что вернулись из дальней поездки в туркменский городок Мерв, где по поручению Намаза купили для отряда ахалтекинских скакунов.
- Ну, друг мой Эсергеп, рассказывай.
- Все сделали, как ты велел, - начал Эсергеп, довольный тем, что удачно выполнили задание, вернулись в родные края и опять находятся среди друзей, рядом с Намазом-батыром. - Узнавали у людей, у кого есть быстроногие кони, шли и покупали не торгуясь. Участвовали в скачках, покупали, тоже не торгуясь, тех коней, которые получали призы.
- Сколько всего привели коней? - поинтересовался Намаз.
- Двадцать голов.
- Двадцать два с теми, на которых ехали сами, - поправил друга Шернияз. - Но, Намаз-ака, скажу вам: это не кони, а настоящие соколы! Вот увидите, как они будут летать!
- Значит, зададим жару Мирзе Хамиду! - повеселел Намаз. - Молодцы, палваны, очень хорошее дело сделали. Ну а как живут тамошние люди?
- В Мерве произошла перестрелка между железнодорожниками и казаками, - ответил Эсергеп с готовностью, видно, знал, что Намаз обязательно спросит об этом. - Похоже, много крови пролилось. Потом к железнодорожникам присоединились ремесленники. Из Ташкента войска прибыли, много народа побили… Говорят, и в тех краях то и дело появляются джигиты, мстящие за свои обиды.
- Что ты говоришь?!
- Да, в караван-сараях только об этом и толкуют, - подтвердил Шернияз. - И слухи о нашей дружине туда дошли.
- Не может быть!
- Поклялся бы, да вы заругаете.
- Спасибо вам, друзья мои! - поблагодарил джигитов Намаз, чувствуя во всем теле небывалую легкость и прилив сил. - И за прекрасных коней, и за добрые вести спасибо. Тысячу раз вам спасибо! А теперь идите отдыхайте. У меня тоже есть много чего рассказать вам, потом наговоримся вдоволь…
Дошла очередь идти к Намазу и Назарматвея. Он был в узбекском чапане, повязан зеленой чалмой и больше походил на молодого муллу, чем на воина.
За Назарматвеем в отряде числилась самая трудная и ответственная работа: он доставал оружие и боеприпасы, обучал новичков ездить верхом, рубиться на саблях, стрелять из винтовки. Без него Намаз ничего не смог бы сделать. Назарматвей стал ближайшим помощником и опорой Намаза. Сейчас он был печален, грустен: смерть Сурена Дадаяна сильно подействовала на него.
- Знаю, слышал, - сказал Намаз, выходя навстречу другу. - Чудесный был парень…
- Он скончался у меня на руках, - проговорил Назарматвей, опускаясь на указанное Намазом место. - Сам едва дышит, а все просит меня, если когда-нибудь найду его мать, чтоб поцеловал ее. Помнишь, когда еще у Ивана-бая служили, какие он грустные песни пел на берегу реки?..
- Все отлично помню, - вздохнул Намаз.
- Помнишь, как мы поклялись тогда, на рыбалке? Что, пока живы, всегда будем вместе, а если кто умрет, то друзья его и похоронят…
- Не надо, дружище, не плачь… Лучше ты мне расскажи подробнее, как это случилось. Ведь Сурен не был растяпой, он зря себя не подставил бы под пули!
- Расскажу, все расскажу, - сказал Назарматвей, горестно покачивая головой. - Как ты и приказывал, вначале мы тщательно изучили обстановку в казацкой казарме. Выяснили, что там находятся тридцать казаков и два офицера-начальника. Оружие и боеприпасы хранились в амбаре, расположенном слева от казармы. Открыто атаковать казаков мы не могли: высокий забор, часовые снаружи и внутри. После долгих размышлений мы с Суреном решили сделать так: разбили отряд на три десятки. Первая десятка делает вид, что штурмует казарму, после "неудачной" попытки поворачивает назад. Взбешенные наглостью Намазовых джигитов, казаки, конечно, пускаются в преследование. Тут им в спину ударяет десятка, затаившаяся в засаде, перекрывая путь назад. В это время я молниеносно налетаю на казарму, где осталась небольшая охрана, обезоруживаю ее и быстренько очищаю амбар от его содержимого.
- Придумано неплохо, - одобрил Намаз.
- И осуществили неплохо, - продолжал Назарматвей. - Завладели двадцатью четырьмя винтовками, тремя тысячами патронов… но только вот лишились дорогого друга.
- Что ж поделать, Назармат, бой без жертв не обходится.
- Он был мне как младший брат. Осиротел я без него.
Вести, приносимые десятниками, то больно царапали сердце Намаза, то переполняли радостью. Но хуже всех было донесение, принесенное Кенджой Кара. Он сообщил, что десятник Арсланкул, действовавший в Зиявуддинской волости, деньги, отобранные у богатеев, не отдает беднякам, а прячет где-то в одному ему известном месте. Неужели Арсланкул осмелился, пользуясь именем Намаза, заниматься грабежом?! "Выгоню, - нервно расхаживал Намаз по шалашу, - выгоню из отряда сейчас же, нет, расстреляю собственной рукой, перед всеми джигитами расстреляю, чтоб другим неповадно было!"
Намаз стремительно вышел из шалаша. В гневе он становился страшным. Близкие к Намазу люди знали, что в такое состояние он приходит редко. Потому, увидев его, все дружно вскочили на ноги и застыли в ожидании.
Арсланкул - высокого роста, худощавый, безбородый, лет тридцати пяти, снискал расположение джигитов смелостью, меткостью в стрельбе. Раз, схваченный полицейскими, бежал, убив двух стражников.
Намаз молча прошел вдоль ряда джигитов, приблизился к стоявшему, отставив ногу и горделиво откинув голову, Арсланкулу. Подойдя, резким движением сорвал с его шеи амулет.
- Здесь что написано?
- Не знаю, - раздраженно ответил Арсланкул.
- Почему не знаешь?
- Неграмотный, читать не умею.