Старпом улыбнулся, а капитан раздраженно ответил:
- У вас же опыт, неужели не разберетесь, что нужно, что нет? Не стесняйтесь, - мягко добавил капитан, - слушайте и их, благо дают. Звучит?
- Ясно, товарищ капитан. Только не привык я…
Вольтер Иванович действительно не привык. Лицо его покрылось испариной, шея, стянутая глухим воротом кителя, покраснела.
- Что, Вольтер Иванович, тяжело северному моржу в тропиках? Вы ворот-то расстегните, а то и китель снимите, ходите посвободней. Все равно днем вся вахта в трусах стоять будет, - и старпом потряс на груди свою рубашку-распашонку.
- Да, жарковато, ночью спать не могу. Да и сердце жмет. А доктора "годен без ограничений" признали.
- Сейчас многим плохо спится, а, старпом? - капитан поднялся с места. - Гляньте на соседа, Вольтер Иванович.
- И на земной шарик, - добавил старпом, - он сейчас такой свеженький!
Умытый утренними лучами, земной шар закруглялся к юго-западу, поблескивая румяными, только что испеченными волнами. Неопределенный утренний ветерок бестолково толкался над океаном.
Вольтер Иванович расстегнул пуговицы.
Капитан глянул по курсу:
- Что видим, Жмуров?
- Американский сторожевик.
- Еще? Костя молчал.
- Ну?
- ?
- Плавающий предмет слева десять. Сколько до него?
- Три кабельтова.
- Что плавает?
Костя посмотрел в бинокль и, помедлив, ответил:
- Яркое что-то, не пойму.
- Спасательный жилет. Так?
Костя уважительно посмотрел на капитана: тот все рассмотрел без бинокля.
- Если тебя смотреть поставили, так ты смотреть должен. Понял?
- Ясно, товарищ капитан.
Оранжевый надувной жилет, скользя по воде и покачиваясь, проплыл мимо. Старпом, вышедший на крыло мостика, долго провожал его глазами. Спасательный жилет в море был символом аварии, но его тугие влажные бока из яркой резины напоминали что-то смутно-детское: спасательные круги, которые папы надували на спор - у кого упруже? - ярких крокодилов и черепах и прогибающиеся на волне надувные, в рост человека, ракеты. Старпом и познакомился-то со своей Лилей среди великого множества таких звонких и мягких ребячьих плавсредств, веселых и загорелых женщин, мужчин и ребятишек, облепивших пестрой полосой черноморские берега от устья Дуная до Батуми. Почему же не сохранилась та веселая простота их отношений до последнего вечера в комнате с окнами, залепленными снегом? Может быть, потому, что их первые разлуки были овеяны всего лишь грустью, легкой, как дымка над пляжами?..
- Ну, этому все обнюхать надо.
Петр Сергеевич смотрел на американский сторожевик. Американец выкатился из кильватера "Балхаша" и застопорил ход. Старпом взял бинокль. Было видно, как на баке сторожевика суетились люди, перегибались через фальшборт. Потом по серому его борту мелькнуло оранжевое пятно.
- Жилет выловили, - доложил старпом.
Сторожевик выкинул шапку синеватого дыма и, увеличив ход, стал ложиться в кильватер "Балхашу", сокращая расстояние до прежней полумили.
Служба на сторожевике, видимо, была поставлена неплохо.
Капитан думал. Крупные его губы были по-детски открыты.
- Звучит, - наконец решил он. - Александр Кирсаныч, поставь с обеда двух вахтенных на мостике.
- Хорошо. - Старпом пошел объявить побудку.
- Мероприятие бы какое общее надо провести, Петр Сергеевич, чтобы люди себя в коллективе почувствовали, - выждав, заговорил Вольтер Иванович, - по войне знаю.
- Какое?
- Нужно что-нибудь коллективное придумать, работу для всего коллектива.
- Слышь, старпом, что Вольтер Иванович предлагает?
- Судно покрасить надо. Вот аврал бы организовать!
- С музыкой, - радостно вставил, не оборачиваясь, Костя Жмуров.
- Звучит. С утра и начнем. Позови-ка стармеха на мостик.
6
Хорошо утром на судне!
Артельщик тащит на камбуз продовольствие, из овощных кладовых тянет кисловатым, таким сельским, запахом соленых огурцов; в столовой, где еще светят плафоны и уже бегают солнечные блики от волн, моряки утренней вахты налегают на хлеб с маслом и кофе; юнга Шурочка Содова взбивает мыльную пену на линолеуме коридоров; динамик в опустевшей курилке, похрапывая, выдает в плотную синеву последние известия из Москвы, записанные на магнитофон двое суток назад; боцман Иван Николаевич на юте отчитывает какого-то моряка: матрос ты или кто? - а шлюпки на кормовом ботдеке поблескивают на солнце, неизменно напоминая старпому белыми своими бортами эмалированные тележки мороженщиц.
Утро начиналось как обычно…
В 08.00 старпом сдал вахту третьему штурману Алексею Петровичу Занадворову. Алексей Петрович родом был из кубанских казаков, имел холеные усы, а все головные уборы на его голове сидели с обязательным лихим креном.
Вот и сейчас он пришел на мостик в белом чехле, заломленном на правое ухо.
- Как спалось?
- Душновато. С утра соленый душик принял.
- Вот обсервация на пять двенадцать по звездам. Вот место на восемь ноль-ноль. Остальное без перемен: слева солнце, по курсу - Куба, сзади - сторожевик, а справа, сам понимаешь, Соединенные Штаты.
- Что, уже манхэттенская реклама была видна? - улыбаясь, спросил Алексей Петрович.
- Даже шикарные девочки в кадиллаках! Жаль, они ваших усов не видели.
- Ну, тогда бы совсем на Кубу не попасть, силком бы в Америку утащили… Какие ЦУ от капитана?
- Все то же: идти как шли, события фиксировать в соответствующих документах, на провокации не отвечать. Часам к десяти опять "Нептун" пожалует.
- Дальше в лес - больше дров, скоро еще чаще наведываться будут.
- Прошу убедиться, что мир на месте, и я пойду командовать авралом. Полную покраску надстроек будем делать.
Синий океан все так же легко, не раскачивая судна, колыхался до горизонта.
Зеленовато-желтые ленты саргассовых водорослей проплывали вдоль бортов.
Мир был на месте, и он был прекрасен.
- Н-да, сейчас бы животом кверху на пляже поваляться, - смачно потягиваясь, заметил третий штурман.
За старпомовской спиной кашлянули. Боцман, появившийся в проеме двери, доложил:
- Краску приготовили, кисти тоже.
- Э, боцман, я в штурманской не рассмотрел вас, что с вами случилось?
Щеки Ивана Николаевича усохли, глаза мутно поблескивали из черноты под бровями, а седые волосы, обычно аккуратно уложенные через лысину, жалкими клочками топорщились по сторонам. Снятую кепку боцман крутил в руках, наружной ее стороной, по привычке, обтирая проолифленные руки.
- Заболели, что ль, Иван Николаевич? Так идите отдыхать, я посмотрю за покраской.
- Да нет, куда же я пойду, спал вот совсем плохо. Я думаю, надстройки белым сурмином красить будем, ложится хорошо и сохнет быстро.
- Обязательно, боцман. И палубы кой-где подкрасим. И знаете что еще? Нужно марку на трубе подновить и серп с молотом.
Боцман помялся.
- Что, нечем, что ли?
- Да есть у меня подходящие эмали, только я их на Доску почета в ленуголок берег.
- Доска обождет, пусть лучше империалисты на нашу марку полюбуются, Иван Николаич!
- Быка, значит, дразнить? - боцман чуть повеселел.
В рубке появился моторист Юра Новиков и, шутливо вытянувшись, отрапортовал:
- Товарищ боцман, моторист Новиков на должность негра прибыл. И другие ждут-с! Жаждем круглое катать, плоское тащить.
- Все бы скалился! Матрос ты или кто? Ну ладно, пойдем, ужо-ка я тебя уважу!
- Ну все, Юрка, влип! - засмеялся матрос Лева Крушицкий, худенький, со смышленым, как у лисички, лицом.
- Пойдемте, Иван Николаич, нужно работу раскручивать, - и старпом с боцманом отправились вслед за лихо маршировавшим Новиковым. - Алексей Петрович, не забудьте солнышко по вахте передать!
- Будет сделано, - Алексей Петрович глянул на солнце. Пожалуй, можно будет и первую высоту взять, поднимается быстро…
Авторулевой вел судно с положенной точностью. Впередсмотрящий Лева Крушицкий, посматривая на море, чистил бинокль и жмурился.
Алексей Петрович оглядел американский сторожевик.
В дневном свете тот заметно поголубел. Белая пена взлетала у него под форштевнем.
- Эх, как в кино… - Алексею Петровичу не хотелось верить в реальность сущего. Так жарко светило солнце, так неслышно колебался океан, изредка взлетали летучие рыбки, и синева океана просвечивала сквозь их крылышки. Неужели неумолимой явью были и этот сторожевик, и военные самолеты, искрестившие небо над океаном, и военные корабли, блокирующие Кубу где-то впереди, и дикторы американских радиостанций в паре сотен миль справа, орущие на всех языках истеричные последние известия? Планета сладко мурлыкала на солнце, а самому Алексею Петровичу Занадворову, третьему штурману танкера "Балхаш", с нуля часов следующих суток должен был пойти двадцать третий год…
- Петрович! - окликнул его голос капитана. - Зайди в штурманскую.
Капитан стоял над картой. В его руках ежился сероватый листочек, бланк радиограммы.
- На, почитай, - и капитан хмыкнул.
Третий штурман, чуть оробев, взял листок и забормотал:
- "Сложность обстановки… самостоятельно… провокациям не поддаваться… конфликты… задание… прежним… надеемся… экипаж танкера… долг".
- Радист с пятого раза принял. Забивают радио, сволочи, - капитан закурил сигарету, щелкнул зажигалкой, словно застрелив кого-то из этих сволочей.
- ЧД? - спросил Алексей Петрович.